— Ну что, доченька, вот и сбылась твоя мечта! — Тамара Павловна обвела рукой гулкое пустое пространство, где пахло свежей штукатуркой и пылью. — Простор-то какой! Не то что ваши клетушки съёмные.
Ксюша сияла. Она кружилась посреди будущей гостиной, раскинув руки, и не могла поверить своему счастью. Двадцать семь лет, из которых последние шесть — это работа на износ, жизнь в крохотных студиях с картонными стенами, вечный подсчет денег и одна-единственная цель. И вот она. Цель. Двухкомнатная квартира в новом доме. Пусть на окраине, пусть пока без ремонта и мебели, но своя. Личная. Выстраданная.
— Нравится, мам? — спросила она, подбегая к матери и обнимая её. — Смотри, какое окно огромное! Я сюда диван поставлю, а тут будет мой рабочий уголок.
Олег, её муж, стоял чуть в стороне, прислонившись к дверному косяку, и с тёплой улыбкой наблюдал за женой. Он знал, чего ей это стоило. Сколько бессонных ночей, подработок, отказов от отпусков и простых женских радостей. Он вложил в эту квартиру всё, что у него было, но основную сумму всё же накопила Ксюша, и он безмерно ею гордился.
— Очень нравится, Ксюшенька, очень, — кивнула Тамара Павловна, но её взгляд уже стал каким-то оценивающим, деловитым. — Большая комната, светлая… Тут Зиночка с Серёжей и детьми прекрасно бы разместились. И им раздолье, и вам не тесно.
Ксюша замерла. Радостная улыбка медленно сползла с её лица.
— В каком смысле — разместились?
— Ну как в каком? — буднично ответила мать, простукивая стену. — Они же свою однушку продают, в ипотеку лезут, чтобы расшириться. А пока сделка, пока то да сё… Где им жить? Не на улице же. Месяца три-четыре, может, полгода. Для семьи это разве срок?
Воздух в комнате будто сгустился. Ксюшино счастье, такое яркое и звенящее минуту назад, лопнуло, как мыльный пузырь, оставив после себя липкое недоумение.
— Мам, мы только ключи получили. Тут ремонта на полгода минимум. Какие пожить?
— Ой, да что там того ремонта! — отмахнулась Тамара Павловна. — Обои поклеите в одной комнате, матрас на пол кинете — и живите. А Зинка с семьёй в другой. Она девушка не гордая, ко всему привычная. Зато своя крыша над головой. Помогать надо родным, дочка. Кто, если не мы?
Олег кашлянул, отлепляясь от косяка.
— Тамара Павловна, мы с Ксюшей планировали сразу делать капитальный ремонт. Штробить стены, менять проводку, заливать полы. Жить тут будет невозможно. Грязь, пыль столбом.
— Ну что ты, Олег, выдумываешь? — недобро прищурилась на зятя тёща. — Раньше как-то жили и ремонты делали. И ничего, не развалились. Зато сестре родной поможете. Зина ведь не чужой человек.
Ксюша молчала, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой, холодный ком. Она посмотрела на голые бетонные стены, на разметочный мусор на полу. Это было её святилище, её крепость, завоёванная в тяжелых боях. И вот, не успела она даже переступить порог, как на её территорию уже началось наступление. Наступление под флагом «мы же семья».
Вечером того же дня телефон разрывался. Сначала позвонила мать. Говорила долго, вкрадчиво, давя на все известные ей болевые точки.
— Ксюша, я не понимаю твоего эгоизма. У сестры ситуация сложная. Серёжка её на съёмную квартиру не соглашается, говорит, денег в обрез, каждая копейка на ипотеку. У меня им жить негде, сама знаешь, хрущёвка-двушка, я с отцом, а у них двое детей. Куда их? Ты же всегда была доброй девочкой.
«Доброй девочкой» Ксюша была всю жизнь. Доброй девочкой, которая отдавала младшей сестре свои лучшие игрушки. Доброй девочкой, которая в студенчестве подрабатывала, чтобы купить Зине модные джинсы, потому что «Зиночка так расстраивается, у всех есть, а у неё нет». Доброй девочкой, которая сидела с племянниками, отменяя свои планы, потому что «Зине надо отдохнуть, она так устаёт с детьми».
Эта «доброта» всегда была односторонней. Когда Ксюша с Олегом ютились по съёмным углам и просили у Зины в долг до зарплаты несчастные пять тысяч, та смущённо отвечала, что у них с Серёжей «всё рассчитано». Когда Ксюше нужна была помощь перевезти вещи, у сестры и её мужа внезапно находились неотложные дела на даче.
После матери позвонила сама Зина. Её голос был плаксивым и требовательным одновременно.
— Ксюх, ну ты чего? Мать говорит, ты нас пускать не хочешь. Мы же не навсегда, на пару месяцев! Ты представляешь, каково нам сейчас? Сделку по нашей квартире уже назначили, а покупатели на новую тянут с одобрением. Нам буквально на улицу идти! С двумя детьми!
Ксюша слушала и чувствовала, как в ней закипает глухое раздражение.
— Зин, у меня голый бетон. Там жить нельзя.
— Ой, да ладно! — фыркнула сестра. — Не накручивай. Мы неприхотливые. Постелем что-нибудь на пол. Зато бесплатно. Ты же понимаешь, что для нас сейчас это спасение? Или ты хочешь, чтобы твои племянники по съёмным клоповникам скитались?
«Твои племянники». Эта фраза была козырным тузом, который Зина и мать всегда выкладывали на стол, когда хотели чего-то добиться.
— Я подумаю, — сухо ответила Ксюша и повесила трубку.
Олег, который слышал весь разговор, подошёл и обнял её сзади.
— Не ведись.
— Но дети… — слабо возразила она, утыкаясь ему в плечо.
— Дети — это ответственность их родителей, Зины и Сергея. Они взрослые люди, и они должны были продумать этот момент, прежде чем продавать единственное жильё. Твоя квартира — это твоя квартира. Не перевалочный пункт, не гостиница и не благотворительный фонд.
Его слова были как глоток свежего воздуха. Он не говорил «решай сама», не пытался быть хорошим для всех. Он был на её стороне. Полностью.
— Они меня съедят, — прошептала Ксюша.
— Мы вдвоём. Не съедят, — уверенно ответил Олег. — Будем держать оборону.
Оборону пришлось держать уже в следующие выходные, когда вся семья собралась у родителей на традиционный воскресный обед. Атмосфера была наэлектризована до предела. Отец Ксюши, Николай Егорович, как всегда, делал вид, что ничего не происходит, уткнувшись в тарелку. Тамара Павловна поджимала губы и демонстративно тяжело вздыхала. Зина сидела с красными глазами, а её муж Сергей смотрел на Ксюшу с плохо скрываемым осуждением.
— Ну, что надумала, старшая? — нарушила молчание мать, когда с супом было покончено. Она намеренно назвала её «старшая», подчёркивая груз ответственности.
Ксюша глубоко вздохнула, собираясь с силами.
— Мам, я уже всё сказала. В квартире голые стены и бетонный пол. Жить там невозможно, тем более с детьми. Мы начинаем капитальный ремонт.
— Да что ты заладила про свой ремонт! — всплеснула руками Зина. — Можно же его отложить на полгодика! Что случится? Квартира не убежит! А нам это жизненно необходимо! Ты просто не хочешь нам помочь!
— Почему это она должна откладывать? — спокойно вмешался Олег. — Мы шесть лет ждали этого момента. Шесть лет копили, во всём себе отказывали. Почему теперь мы должны отложить свою жизнь и свои планы ради вас?
— Потому что мы семья! — выкрикнула Тамара Павловна, ударив ладонью по столу. — В семье принято помогать друг другу! А ты, Ксения, выросла эгоисткой! Только о себе и думаешь! Купила свои метры и возомнила себя королевой!
— Я не возомнила, — голос Ксюши дрогнул, но она справилась с собой. — Я просто хочу жить в своей квартире. Своей. Понимаете? Не с сестрой, её мужем и двумя детьми. Не в вечном шуме и хаосе. Мы с Олегом хотим начать ремонт, обустроить наше гнёздышко. Так, как мы мечтали.
— Гнёздышко! — передразнила Зина. — Какое ещё гнёздышко на бетонном полу? Тебе просто жалко для родной сестры! Признайся!
— Зина, почему вы с Сергеем не сняли квартиру на эти несколько месяцев? — продолжал гнуть свою линию Олег. — Это был бы самый логичный выход.
— Денег нет! — буркнул до этого молчавший Сергей. — Всё в новую хату уйдёт. Ипотека — это тебе не шутки. Каждый рубль на счету. А тут такой вариант подвернулся… бесплатный.
«Бесплатный». Вот оно, ключевое слово. Всё дело было не столько в безвыходности ситуации, сколько в желании сэкономить. Сэкономить на Ксюше, на её комфорте, на её планах.
— Значит, так, — Ксюша встала из-за стола. Она чувствовала, как дрожат колени, но голос её звучал твёрдо, почти по-металлическому. — Моё решение окончательное. Квартира куплена для нас с Олегом. Мы начинаем там ремонт. Никто, кроме нас, там жить не будет. Ни временно, ни постоянно.
Она посмотрела прямо в глаза матери.
— Да, я купила квартиру, но никого к себе пускать пожить я не буду, не просите.
Тамара Павловна ахнула и схватилась за сердце.
— Ты… ты мне в гроб вгонишь! Родную сестру с детьми на улицу выгоняешь!
— Я никого не выгоняю, — отрезала Ксюша. — У них была своя квартира, которую они сами решили продать. Это их взрослое решение и их ответственность.
Зина разрыдалась в голос. Сергей вскочил, опрокинув стул.
— Ну и спасибо тебе, сестрица! Не ожидал от тебя такой подлости! Пойдём, Зин, нам тут больше делать нечего.
Они ушли, громко хлопнув дверью. Тамара Павловна метала в спину Ксюши гневные взгляды. Отец, наконец, поднял голову.
— Зря ты так, дочь. Родня всё-таки.
— А когда мне нужна была родня, где все были? — с горечью спросила Ксюша. — Когда я просила в долг? Когда мы переезжали с квартиры на квартиру? Никто не сказал: «Давайте мы вам поможем». Все были заняты. А теперь, когда у меня что-то появилось, все вдруг вспомнили про родственные узы.
Она взяла Олега за руку.
— Мы тоже пойдём. Спасибо за обед.
Дорога домой прошла в молчании. Ксюша смотрела в окно, и слёзы сами катились по щекам. Это были слёзы не жалости, а обиды и освобождения одновременно. Она впервые в жизни сказала «нет». Сказала твёрдо и бесповоротно. И это было страшно и правильно.
Следующие несколько недель были адом. Мать звонила каждый день, но теперь её голос был холодным и отчуждённым. Она не просила, а требовала, обвиняла, проклинала. Говорила, что Зина с семьёй ютятся в какой-то конуре, что дети болеют, что во всём виновата Ксюшина чёрствость. Зина писала гневные сообщения, полные упрёков. Ксюша перестала брать трубку и читать смс. Она заблокировала их обеих.
Это было нелегко. Чувство вины, вбиваемое годами, поднимало голову и грызло изнутри. Ей снились кошмары, в которых племянники плачут и просятся к ней в дом, а она захлопывает перед ними дверь. Она просыпалась в холодном поту, и Олег успокаивал её, гладил по волосам и повторял: «Ты всё сделала правильно. Ты защитила нас и наше будущее».
Они с головой ушли в ремонт. Сами сдирали старые обои от застройщика, штробили стены, таскали мешки со смесями. Грязь, пыль, усталость — всё это было спасением. Каждый забитый гвоздь, каждый выровненный сантиметр стены был актом утверждения своего права. Права на свою жизнь.
Однажды, когда они поздно вечером возвращались из строительного магазина, у подъезда их ждал Сергей, муж Зины. Он выглядел потрёпанным и уставшим.
— Поговорить надо, — хмуро сказал он, не глядя на Ксюшу, обращался он к Олегу, по-мужски.
— Говори, — Олег встал между ним и женой, словно закрывая её.
— Нашли мы квартиру съёмную, — процедил Сергей. — Бабушкин вариант, далеко от всего. Но жить можно. Зинка твоя… — он кивнул на Ксюшу, — совсем с катушек слетела. Считает тебя врагом номер один. Мать её подзуживает.
— А ты что считаешь? — спросил Олег.
Сергей помолчал, пнул камешек.
— Я… Я понимаю, что мы сами виноваты. Надо было думать головой. Это Зинка с матерью твоей решили, что можно на халяву проскочить. Я сначала повёлся… Ну, а кто бы отказался? Но если честно… правильно вы всё сделали. Нечего было на шею садиться. Так что… зла не держите.
Он развернулся и, не прощаясь, зашагал прочь.
Ксюша смотрела ему вслед с удивлением. Она ожидала чего угодно: новых упрёков, угроз, просьб. Но не этого запоздалого признания.
Прошло полгода…
Ремонт был почти закончен. Квартира преобразилась. Светлые стены, новый ламинат, уютная кухня. Ещё не было всей мебели, висели временные лампочки, но это уже был дом. Их дом. Тихий, спокойный, уютный.
Они сидели на новом диване, пили чай и смотрели в огромное окно на огни ночного города. Ксюша положила голову на плечо Олегу.
— Знаешь, я до сих пор иногда чувствую себя виноватой.
— Это пройдёт, — ответил он. — Это фантомные боли. Ампутировали то, что мешало жить, а оно всё ещё ноет.
С матерью и сестрой она так и не общалась. Отец иногда звонил, коротко спрашивал, как дела, и быстро сворачивал разговор, боясь попасть под горячую руку жены. Ксюша знала, что в глазах родственников она навсегда останется бессердечной эгоисткой, которая предпочла бетонные стены родной крови.
Но сидя в своей тихой, чистой квартире, в объятиях любимого человека, она впервые в жизни не чувствовала себя «доброй девочкой». Она чувствовала себя взрослой женщиной. Женщиной, которая имеет право на своё пространство, свои правила и свою собственную жизнь. И это чувство было дороже всех семейных обедов и фальшивых объятий. Душа, сжатая в комок десятилетиями угождения другим, наконец, начала медленно разворачиваться.
