– Соня, ты не видела мою синюю папку? Я, кажется, на столе оставлял.
Голос Олега прозвучал из комнаты, и Соня, помешивая кашу на плите, нахмурилась. Она точно помнила, как вчера вечером он положил эту папку на комод в прихожей. Аккуратно, рядом с ее сумкой.
– Посмотри на комоде, Олег! Ты же сам ее туда…
Договорить она не успела. Из той же комнаты, где находился муж, донесся приторно-заботливый голос свекрови, Валентины Петровны:
– Олежек, сынок, вот же она, у меня. Я порядок наводила, все бумажки твои собрала, чтобы не потерялись. А то у вас тут такой кавардак вечно.
Соня замерла с ложкой в руке. Кавардак. В ее квартире, где она каждую субботу тратила по три часа на уборку, где каждая вещь знала свое место. Она медленно выключила плиту и прошла в гостиную, которая временно служила спальней для Валентины Петровны.
Свекровь, пышная дама в ярком домашнем халате с крупными цветами, сидела в ее любимом кресле. На коленях у нее лежала та самая синяя папка Олега. Валентина Петровна с видом знатока перебирала листы.
– Мам, это рабочие документы, не нужно их трогать, – с ноткой раздражения в голосе сказал Олег, забирая папку.
– Да что я там не видела, в документах твоих? – обиженно поджала губы свекровь. – Я же из лучших побуждений. Пыль протереть хотела, а тут все разбросано. Никакой благодарности.
Она метнула быстрый, колючий взгляд на застывшую в дверях Соню. Взгляд этот говорил: «Вот видишь, какая у тебя жена-неряха? Если бы не я, вы бы тут в грязи заросли».
Соня ничего не сказала. Она молча вернулась на кухню. Это было уже не в первый раз. Неделю назад так же «из лучших побуждений» исчезла ее любимая чашка, подаренная подругой, – Валентина Петровна решила, что она «старая и со сколом», и выбросила ее. Две недели назад она нашла свое шелковое белье, которое сушилось в ванной, в корзине для грязных вещей. «Ой, Сонюшка, я думала, это тряпки какие-то, вид у них такой… застиранный», – пропела тогда свекровь.
Олег всегда говорил одно и то же: «Сонь, ну потерпи. Она же не со зла. Она привыкает».
Терпеть. Соня терпела уже два месяца. С тех самых пор, как Валентина Петровна, продав свою двухкомнатную квартиру в областном центре, приехала к ним «погостить на пару недель, пока не найду себе что-нибудь маленькое».
История с продажей квартиры была туманной. Свекровь уверяла, что деньги положила в банк под хороший процент, чтобы «накопить вам на дачу». Но ни выписки из банка, ни самого договора Соня так и не видела. Все разговоры на эту тему Валентина Петровна пресекала театральным вздохом и жалобой на подскочившее давление.
Две недели превратились в два месяца. Валентина Петровна никуда не торопилась. Она освоилась в квартире Сони, которую та купила еще до замужества на деньги, оставшиеся от продажи бабушкиного наследства. Это был ее дом, ее крепость. Теперь же крепость была в осаде.
Вечером, когда Олег вернулся с работы, Соня попыталась снова завести разговор.
– Олег, нам нужно что-то решать с твоей мамой. Она сегодня опять рылась в твоих документах.
– Сонь, она не рылась, она убиралась, – устало ответил он, ослабляя узел галстука. – Я с ней поговорю.
– Ты говоришь это каждый раз! А ничего не меняется. Она перекладывает мои вещи, комментирует мою готовку, вздыхает, когда я прихожу с работы позже семи. Я чувствую себя не хозяйкой в собственном доме, а виноватой школьницей.
– Ну что ты преувеличиваешь? Мама просто человек старой закалки. Она хочет помочь.
– Помочь? Олег, она создает напряжение на пустом месте! Помнишь, когда к нам приходили мои друзья? Она села с нами и весь вечер рассказывала, как в ее молодости девушки умели и борщи варить, и дома идеальную чистоту поддерживать, не то что нынешние. Все смотрели на меня, а я готова была сквозь землю провалиться.
– Она просто делилась воспоминаниями, – пожал плечами Олег. Он явно не хотел ссоры и пытался сгладить углы. – Ладно, проехали. Давай лучше поужинаем.
Соня с горечью посмотрела на мужа. Он не видел. Или не хотел видеть. Для него это была мама, которая «хочет как лучше». Для Сони – чужой человек, который методично и планомерно разрушал ее личное пространство и ее душевное равновесие.
На следующий день Соня, вернувшись с работы, застала в квартире подругу свекрови, тетю Зину, женщину громкую и бесцеремонную. Они пили чай на кухне, и тетя Зина зычным голосом вещала:
– …и я ей говорю: «Ты, Валюша, просто святая! Жить с молодыми – это же подвиг!» Они же ничего не понимают, ни в хозяйстве, ни в жизни. Все по-своему норовят сделать.
Валентина Петровна тяжело вздохнула:
– Да что уж, Зиночка. Приходится терпеть. Сын все-таки. А Сонюшка… ну, она девочка неплохая, но не приучена к порядку. У нее работа на первом месте. Что с нее взять?
Соня остановилась в коридоре, сжимая в руке ручку сумки. Она почувствовала, как кровь приливает к лицу. Это было уже слишком. Обсуждать ее, в ее же квартире, с посторонним человеком.
Она демонстративно громко прошла на кухню. Тетя Зина натянуто улыбнулась.
– О, Сонечка пришла! А мы тут чаек пьем. Присоединяйся!
– Здравствуйте. Я, пожалуй, откажусь, – холодно ответила Соня, открывая холодильник и делая вид, что что-то ищет.
Разговор сник. Тетя Зина, почувствовав неловкость, быстро засобиралась. Проводив подругу, Валентина Петровна вернулась на кухню с обиженным видом.
– Могла бы и повежливее быть. Зина от чистого сердца в гости зашла.
– В следующий раз, когда вы решите пригласить гостей, будьте добры согласовать это со мной, – отчеканила Соня, глядя свекрови прямо в глаза. – Это мой дом.
– Ах, вот как мы заговорили! – всплеснула руками Валентина Петровна. – Твой дом! А то, что сын мой, твой муж, здесь живет, это ничего? Я к сыну приехала, а не к тебе!
– Мой муж живет здесь со мной. Мы – семья. И у нашей семьи есть свои правила и свое личное пространство, которое вы постоянно нарушаете.
– Да что я нарушила-то, Господи! Чаю с подругой попила! Какая же ты… злая, Соня. Я ведь для вас же стараюсь, чтобы у вас все как у людей было…
Договорить она не смогла. У нее задрожали губы, и она, схватившись за сердце, поспешила в свою комнату. Через минуту оттуда донеслись сдавленные рыдания.
Вечером состоялся очередной разговор с Олегом. Точнее, монолог Олега.
– Соня, как ты могла? Она же пожилой человек! Она мне звонила, плакала в трубку, говорила, что ты ее из дома выгоняешь! У нее давление подскочило!
– Я ее не выгоняла, Олег! Я попросила уважать мои границы! – Соня чувствовала, как внутри все закипает. – Почему ты слышишь только ее? Почему ты не хочешь услышать меня? Мне плохо, Олег! Я так больше не могу!
– Да что «не можешь»? Что такого ужасного она делает? Ну, сказала что-то не то, ну, вещь переложила. Это повод доводить мать до истерики? Она продала квартиру, чтобы нам помочь!
– Помочь? – горько усмехнулась Соня. – А где эта помощь? Где деньги, о которых она говорила? Может, она их твоей сестре Людмиле отдала?
Олег вздрогнул и отвел взгляд. И в этот момент Соня все поняла. Это было предположение, брошенное в сердцах, но его реакция подтвердила самую страшную догадку.
Людмила, младшая сестра Олега, была их общей головной болью. Ветреная, живущая одним днем, она постоянно влипала в какие-то истории, из которых ее вытаскивали Олег и мать.
– Олег? – тихо, но настойчиво спросила Соня. – Деньги у Люды?
Он молчал, глядя в пол.
– Олег, я тебя спрашиваю. Деньги от продажи квартиры твоей матери у твоей сестры?
– Сонь, там сложная ситуация… – начал он.
– Да или нет? – перебила она ледяным тоном.
– Да, – выдавил он наконец. – Но она обещала все вернуть! У нее там были проблемы, нужно было срочно закрыть один долг, иначе…
– Иначе что? – Соня почувствовала, как земля уходит из-под ног. – Какой долг? И какую сумму вы ей отдали? «Вы» – это ты и твоя мама?
– Сонь, не начинай…
– Какую сумму, Олег?
– Почти все, – прошептал он. – Но она клялась, что через полгода…
Соня рассмеялась. Тихим, страшным смехом. Все встало на свои места. Благородная жертва Валентины Петровны, продавшей квартиру ради «детей». Ее постоянные вздохи и жалобы. Ее бездомность. Это был спектакль. Хорошо разыгранный спектакль для одного зрителя – для Сони. А ее муж был не просто зрителем. Он был соучастником.
– То есть, вы вдвоем за моей спиной отдали деньги, которые твоя мать якобы копила для «нас», твоей сестре-прожигательнице жизни? И теперь твоя мама живет у меня, потому что ей просто негде жить? И вы оба мне врали два месяца?
Олег молчал. Он не мог посмотреть ей в глаза.
– Я все хотел тебе рассказать, – промямлил он. – Просто ждал подходящего момента.
– Подходящего момента? – голос Сони звенел от ярости и обиды. – А когда бы он наступил? Когда Люда в очередной раз все промотала бы и пришла за добавкой? Когда твоя мама окончательно обжилась бы в моей квартире? Вы оба меня обманывали! Ты и твоя мать!
В этот момент дверь гостиной приоткрылась, и в щель заглянула Валентина Петровна. Лицо ее было заплаканным, но глаза смотрели настороженно и цепко.
– Олежек, сыночек, не ругайтесь… Сонечка, ну прости ты нас, старых… Людочке так плохо было, ну как было не помочь родной кровиночке…
И это стало последней каплей. Ложь. Манипуляция. Круговая порука. И это жалкое «кровиночка», которое должно было все оправдать.
Соня медленно повернулась к мужу. В ее глазах не было слез. Только холодная, звенящая пустота.
– Это мой дом! – произнесла она тихо, но так, что каждое слово резало воздух. – Мой. Я его купила. Я за него платила. И я не позволю превращать его в пристанище для лжецов и манипуляторов. Если твоя мать завтра отсюда не съедет… – она сделала паузу, глядя прямо в перепуганные глаза Олега, – вылетите вместе.
Она развернулась и ушла в спальню, плотно закрыв за собой дверь. Она слышала, как за дверью что-то испуганно зашептала Валентина Петровна, как Олег растерянно ей отвечал. Но ей было все равно. Впервые за два месяца она почувствовала не удушье, а облегчение. Она приняла решение. И отступать не собиралась.
Ночь была бессонной. Олег несколько раз подходил к двери спальни, тихо стучал, звал ее, но Соня не отвечала. Она лежала и смотрела в потолок. Это была не просто ссора. Это был крах. Крах доверия, которое, как она теперь понимала, было фундаментом их семьи. Он предал ее. Не физически, но морально. Он выбрал не ее, не их семью, а свой страх перед матерью и свою безответственную сестру.
Утром, когда Соня вышла из спальни, в квартире стояла звенящая тишина. Олег сидел на кухне, осунувшийся, с серым лицом. Валентины Петровны нигде не было видно.
– Мама собирает вещи, – тихо сказал Олег, не поднимая головы. – Я вызвал ей такси. Она поедет к своей двоюродной сестре, в соседний город.
Соня молча налила себе кофе. Она не чувствовала ни злорадства, ни удовлетворения. Только усталость и пустоту.
Через полчаса из гостиной вышла Валентина Петровна. Она была одета в дорожный костюм, лицо ее было отекшим от слез. В руках она держала небольшую сумку. Увидев Соню, она остановилась.
– Будь ты проклята, – прошипела она так тихо, что Олег не расслышал. – Сына у матери отняла. Счастья тебе не будет.
Соня спокойно встретила ее взгляд.
– Счастья у меня уже нет, Валентина Петровна. Вы с сыном об этом позаботились. Всего доброго.
Свекровь дрожащей рукой перекрестила дверь и, не глядя на Олега, вышла из квартиры. Хлопнула входная дверь.
Олег поднял на Соню глаза, полные отчаяния и надежды.
– Сонь… ну вот. Она уехала. Давай попробуем все…
– Нет, – твердо сказала Соня, ставя чашку на стол. – Она уехала. А теперь уезжай ты.
– Как? – он не поверил своим ушам. – Но я же сделал, как ты сказала! Я выбрал тебя!
– Ты не выбирал, Олег. Тебя поставили перед фактом. Ты два месяца смотрел, как мне плохо, и ничего не делал. Ты обманул меня, ты позволил своей матери и сестре распоряжаться нашим будущим. Это не выбор. Это трусость. Я не хочу жить с трусом.
– Но куда я пойду? Соня, умоляю!
– Туда же, куда и твоя мама. К родственникам. К друзьям. Можешь поехать к Людочке, она тебе будет очень рада, ведь ты такой добрый и безотказный, – в голосе Сони не было злости, только ледяное безразличие. – Я даю тебе два часа, чтобы собрать вещи. Потом я меняю замки.
Она достала телефон и набрала номер.
– Алло, здравствуйте. Мне нужна услуга по замене замка во входной двери. Да, сегодня. Чем быстрее, тем лучше.
Олег смотрел на нее, как на незнакомого человека. Он что-то говорил, убеждал, просил, даже пытался плакать, но Соня его больше не слышала. Она ходила по своей квартире, открывала окна, впуская свежий ноябрьский воздух, и чувствовала, как с каждым вздохом из дома уходит что-то тяжелое, липкое и чужое.
Через два часа Олег ушел. С двумя большими спортивными сумками. Он постоял у двери, надеясь, что она передумает, но она просто смотрела на него, ожидая, когда он уйдет.
Когда за ним закрылась дверь, Соня прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. Она не плакала. Внутри была выжженная пустыня. Она победила. Она отстояла свой дом. Но в этой битве она потеряла все, что когда-то считала своей семьей. И впервые за долгое время в квартире было тихо. Оглушительно, невыносимо тихо.
