— Лариса, я риелтора вызвал на завтра. Посмотреть нашу квартиру на Пушкинской.
Лариса замерла с половником в руке. Борщ, который она собиралась налить мужу, опасно качнулся.
— Какую нашу, Боря? Ту, что моя?
— Ну что ты как неродная, Лар? — Борис не отрывался от телевизора, где мельтешили какие-то «Новости бизнеса». — Которую ты сдаешь, конечно. Пора с ней решать. Хватит копейки эти получать.
Лариса молча поставила половник. Вечер перестал быть томным.
Она знала эту его манеру — говорить о её собственности во множественном числе, как только речь заходила о выгоде. Двадцать лет брака научили её, что «мы» в устах Бориса означало «я уже всё решил».
Она пришла домой час назад, вымотанная после смены в регистратуре. Ноги гудели, голова раскалывалась. Борис, вышедший на «раннюю пенсию» (а по факту, просто уставший работать), ждал её на диване. Он даже не встретил. Только крикнул с кухни: «Лар, ужин скоро?».
Она привыкла. Привыкла к его «инвестиционным планам», которые всегда заканчивались пшиком. Привыкла, что её квартира, доставшаяся от родителей, была вечным бельмом на его глазу. «Простаивает! Неэффективно!» — бурчал он, хотя деньги от аренды шли на оплату их общей ипотеки.
В этот раз Борис, казалось, превзошел сам себя.
— Ты пойми, дурочка, — он всё же оторвался от телевизора и снисходительно посмотрел на жену. — Это же сталинка! Метры золотые! Мы её продаем, гасим ипотеку за эту (он ткнул пальцем в пол), и берем две «евродвушки» в Новом Загорске! Одну сдаем, в другой… ну, решим. Это же золотое дно! Я всё просчитал.
Лариса смотрела на него, и в ней медленно закипала холодная ярость.
— Ты просчитал? А со мной посоветоваться? Это квартира моих родителей. Там моё детство.
— Ой, начала! — отмахнулся Борис. — Память! Памятью сыт не будешь! Деньги должны работать, а не в стенах висеть. Всё, завтра в десять риелтор. Будь дома.
Он снова уткнулся в телевизор, уверенный, что вопрос решен.
Всю ночь Лариса не спала. Она смотрела в потолок и прокручивала в голове эти двадцать лет. Как она уступала в выборе отпуска. Как согласилась на эту ипотеку, хотя хотела дом поменьше, но без долгов. Как её «нет» всегда превращалось в «ну, если ты так хочешь…».
Она подошла к зеркалу. На неё смотрела уставшая 58-летняя женщина с потухшими глазами. А ведь когда-то она была Ларисой, Ларкой, душой компании. Куда всё делось?
«Почему я всё время уступаю?» — вопрос прозвучал в тишине комнаты так громко, что она сама вздрогнула. И в этот момент что-то щелкнуло. Тонкая нить терпения, натянутая до предела, лопнула.
Утром Борис, насвистывая, пил кофе.
— Ну что, Ларочка, ты ключи от Пушкинской приготовила? Риелтор скоро.
Лариса спокойно помешивала кашу.
— Знаешь, Боря. Ни во сколько. Я отменила.
Вилка в руке Бориса застыла на полпути ко рту.
— В смысле… отменила? Как? Я с людьми договорился! Это серьезные люди!
— Это моя квартира, — Лариса впервые за много лет посмотрела на него не как на мужа, а как на чужого, неприятного человека. — Я ни с кем не договаривалась. И продавать её не собираюсь.
Борис побагровел.
— Да ты… Ты что удумала? Я для семьи стараюсь, для нас! А ты…
— Для себя ты стараешься, Боря. Только для себя.
Она молча встала, оделась и вышла. Дверь закрылась с тихим, но окончательным щелчком.
Вечером она сидела на кухне у своей младшей сестры Светланы. Светка, резкая, как удар хлыста, и дважды разведенная, разливала по рюмкам коньяк.
— Ларка, привет. Чего кислая? Борька опять «инвестирует»?
Лариса выложила всё. Светлана слушала молча, только желваки ходили.
— «Нашу квартиру»? — хмыкнула она, когда Лариса закончила. — Этот таракан совсем усы отрастил. Так. Во-первых, поздравляю с пробуждением. Во-вторых, сейчас будем твоего «инвестора» лечить.
— Да как… Разводиться?
— Не торопись. Развод — это десерт. Сначала — закуска. Знаешь, у меня клиент был, — Светка работала риелтором, но с юридическим уклоном. — Тоже всё «для семьи». Жену из её же дома выписывал, пока она в санатории была. А потом выяснилось, что «семья» у него в фитнес-клубе работает, и ей 28. Твой в спортзал не зачастил? А то что-то он больно активно «решать» начал.
Лариса замерла.
— Он… он записался. Три месяца назад. Говорил, «для здоровья».
— Ага, «здоровье». Лет двадцати девяти, — прошипела Светлана. — Ну-ка, давай вспоминай. Кредитки, счета, странные звонки.
Лариса и сама стала замечать странности. Новый дорогой парфюм. «Задержки на встречах», хотя он не работал. А главное — его ноутбук, который внезапно стал запаролен.
Через пару дней, когда Борис ушел «встречаться с инвесторами», Лариса сделала то, чего не делала никогда. Она по совету сестры наняла человека, который вскрыл пароль.
То, что она увидела, было хуже измены. Это было планомерное, хладнокровное предательство.
Переписка с некой Оксаной. «Зай, потерпи, скоро решим вопрос с квартирой, и улетим». Бронь на двоих в дорогой отель в Сочи. А вишенкой на торте — открытый на имя Бориса отдельный счет, куда уже три месяца капали деньги. Судя по суммам, это были деньги, которые он брал из их общего бюджета под видом «вложений в акции».
План был прост. Продать её квартиру. Погасить их ипотеку, чтобы при разводе не делить долг. А остаток (очень приличный) — забрать себе и уехать с новой «семьей». Ларисе осталась бы половина ипотечной квартиры, и всё.
На этот раз Лариса не плакала. Она чувствовала ледяное, звенящее спокойствие. Она всё скопировала и отправила Светлане.
Вечером Борис вернулся злой. План срывался.
— Ты передумала? — начал он с порога. — Я тебе последний раз говорю, Лариса…
— И я тебе, Борис, — перебила она его, — говорю. Я подаю на развод.
Он опешил. А потом рассмеялся.
— Развод? И с чем ты останешься? Квартира ипотечная! Общая! Делить будем! А твоя… твоя на Пушкинской, так мы её тоже…
— А вот тут, Боря, ты и обжёгся, — в дверях появилась Светлана. Она была похожа на генерала перед битвой. — Присаживайся, «инвестор». Будем считать.
Светлана разложила на столе бумаги. Борис смотрел на нее с ненавистью.
— Начнем с простого. Квартира на Пушкинской. Статья 36 Семейного кодекса РФ. Имущество, полученное по наследству, не является совместно нажитым и разделу не подлежит. Так что, Боря, губу закатай.
— Но… но мы там ремонт делали! На общие!
— Докажешь? — усмехнулась Светка. — Чеки есть? А у Ларисы есть выписка, что деньги с аренды этой квартиры шли на погашение вашей общей ипотеки. Так что ты, милый, ещё и должен остался.
Борис побледнел.
— Теперь, — продолжила Светлана, — квартира, в которой мы сидим. Да, совместно нажитая. Делится пополам. Но! — она подняла палец. — Есть нюанс.
Она достала распечатки.
— Вот выписка с твоего «левого» счета. За три месяца ты вывел из семьи 800 тысяч рублей. Судя по переписке, — Борис в этот момент стал серого цвета, — на гражданку Оксану Сидорову, 29 лет. Статья 39-я, пункт 2. Суд вправе отступить от равенства долей, если один из супругов… как бы это мягко… тратил общее имущество в ущерб интересам семьи.
Светлана улыбалась, как кобра.
— Так что, Борис, при разделе этой квартиры твоя доля будет… хм… значительно меньше. Если вообще будет. Ты сперва жене верни то, что украл.
Наступила тишина. Борис смотрел то на Ларису, то на Светлану. Он понял, что попал. Не просто попал — он провалился в яму, которую так старательно рыл для жены.
— Зай, — пролепетал он, обращаясь к Ларисе. — Лар… это… это ошибка. Она… она меня заставила!
Лариса смотрела на него без ненависти. С брезгливостью.
— Борис, — сказала она тихо. — У тебя 24 часа, чтобы собрать вещи и съехать. Из нашей квартиры. Можешь поехать к Оксане. Или к «инвесторам». Мне всё равно.
Через полгода Лариса сидела в своей квартире на Пушкинской. Здесь пахло краской и свежим деревом — она наконец-то сделала ремонт. Светлана пила чай с пирогом.
— Ну что, сестра? — улыбалась Светка. — Как тебе свободная жизнь?
— Непривычно, — усмехнулась Лариса. — Тихо.
Борис съехал. Ипотечную квартиру пришлось продать. Вырученную сумму, за вычетом долга банку и тех 800 тысяч, разделили. Борису достались копейки, с которыми, как узнала Лариса, он оказался не нужен ни Оксане, ни «инвесторам». Он пытался оспорить договор, но суд был на стороне Ларисы.
— Знаешь, — сказала Лариса, глядя в окно, — а я ему даже благодарна. Если бы он тогда не «раскатал губу», я бы так и жила, как сонная муха.
Она сделала глоток чая. Впервые за двадцать лет она чувствовала себя не просто правой. Она чувствовала себя дома.
…
Говорят, чужое брать нельзя. А ведь и правда, не зря говорят.
