Я вошла в квартиру после работы, скинула туфли и сразу поняла — что-то не так.
Дмитрий стоял посреди гостиной, руки скрещены, лицо напряжённое.
— Нам надо поговорить.
Я замерла с сумкой в руке.
— Я сегодня ужинал с Андреем, — сказал он, не дожидаясь ответа. — Они с женой ведут бюджет раздельно. Каждый за себя платит. Справедливо, честно, по-взрослому.
Я медленно повесила пальто.
— И что ты хочешь этим сказать?
— Наш семейный бюджет несправедлив, — выпалил он. — Я плачу кредит за квартиру, огромный, каждый месяц. А ты тратишь свои деньги на что хочешь. В цивилизованном мире каждый отвечает за себя. Питайся отдельно, одевайся отдельно, развлекайся отдельно. Я устал всех содержать.
Я посмотрела на него внимательно. Он ждал слёз. Скандала. Но я была слишком устала для истерик.
— Хорошо. С завтрашнего дня каждый за себя.
Дмитрий моргнул.
— То есть ты согласна?
— Абсолютно. Спасибо, что поднял тему. Действительно, пора навести порядок.
Я прошла на кухню, достала салат из холодильника, села есть. Дмитрий постоял, растерянный, ушёл в комнату. Я открыла ноутбук.
К двум ночи таблица была готова. Девять лет брака, все квитанции сохранены — я человек аккуратный. Коммунальные платежи. Бензин для его машины — он никогда не заправлялся сам. Подарки его родителям. Лекарства для отца. Продукты — его любимые стейки, дорогой сыр. Отпуска, оплаченные мной полностью. Итоговая цифра вышла впечатляющей.
Утром, пока он спал, я открыла отдельный счёт, перевела туда всё с общей карты. Позвонила в управляющую компанию, попросила разделить квитанции. Отключила его премиальный пакет телевидения.
Вечером купила себе хамон, свежий багет, бутылку красного сухого. Пришла домой, сервировала тарелку, села ужинать. Дмитрий вернулся через полчаса, заглянул в холодильник.
— А мне что?
— Не знаю. Ты же хотел, чтобы каждый отвечал за себя.
Он нахмурился, достал пельмени, молча начал варить. Я продолжала есть, смакуя каждый кусочек.
Прошла неделя. Дмитрий питался полуфабрикатами и доставкой. Я готовила себе то, что всегда хотела, но не делала — он не любил. Морепродукты. Овощные запеканки. Лёгкие салаты. Он смотрел на мои тарелки с плохо скрытой завистью.
В пятницу вечером он сказал:
— Слушай, может, хватит дурачиться? Ты же можешь приготовить на двоих.
— Могу. Но не буду. Ты сам установил правила.
— Да я пошутил тогда! Ты что, обиделась?
— Нет. Я просто согласилась.
Он швырнул упаковку от бургера в мусорное ведро, вышел из кухни, хлопнув дверью.
Суббота началась с его нервного телефонного звонка с порога.
— Мама с папой приезжают через два часа. Ты приготовишь?
Я сидела на кровати с книгой.
— Нет.
— Как это нет? Они каждую субботу приезжают!
— Знаю. Девять лет подряд я стояла у плиты с утра до вечера. Твоя мама ни разу не сказала спасибо. Теперь это твоя забота.
— Ты с ума сошла?
— Нисколько. Каждый за себя, помнишь? Твои родители — твоя ответственность.
Дмитрий побелел, развернулся, хлопнул дверью. Я слышала, как он звонит в службу доставки, ругается с оператором, гремит на кухне кастрюлями.
Когда в дверь позвонили, я была одета в красивое платье, волосы уложены, лёгкий макияж. Открыла, поздоровалась с Ларисой Викторовной и свёкром, проводила в гостиную, вернулась к книге.
Лариса Викторовна прошла к столу. Замерла.
На столе стояли три коробки пиццы и бутылки газировки. Бумажные салфетки. Больше ничего.
— Что это? — голос тихий, но каждое слово звучало как удар.
Дмитрий попытался улыбнуться.
— Мам, ну, мы сегодня решили по-простому…
— Где Елена? Почему она не за столом?
Я подняла глаза от книги.
— Я здесь, Лариса Викторовна.
— Ты заболела? — В её голосе прозвучало что-то странное. Не сочувствие. Подозрение.
— Нет. Просто Дмитрий сказал, что каждый должен отвечать за себя. Ваш сын — ваша ответственность, не моя.
Лариса Викторовна медленно села. Посмотрела на коробки с пиццей. Потом на сына.
— Объясни.
Дмитрий начал тараторить про справедливость, современные отношения, друга Андрея. Лариса Викторовна слушала молча, лицо каменное.
— Значит, ты решил, что она тебя объедает, — сказала она наконец. — Ты.
— Мам, я просто хотел честности…
— Заткнись. Кто покупал продукты в этот дом девять лет? Кто готовил каждую субботу, пока ты сидел перед телевизором? Кто покупал лекарства твоему отцу в прошлом году?
— Ну, Елена, но…
— Кто оплатил подарок моей сестре на юбилей? Кто каждый раз накрывал стол так, чтобы нам было удобно? А ты что делал? Приходил, садился и ждал, когда тебя обслужат.
Дмитрий побледнел.
— Мам, при чём тут это? Я же плачу за квартиру!
— За свою квартиру! Ты ей этим девять лет тыкаешь в нос, будто она здесь нахлебница!
Лариса Викторовна встала, взяла сумку.
— Пойдём, — сказала она мужу. — Я не хочу есть эту пиццу. И не хочу сидеть за столом, где мою невестку унижают.
Она повернулась к Дмитрию.
— А тебе стыдно должно быть. Девять лет она тянула этот дом, а ты считал это само собой разумеющимся. Я воспитала жадного, мелкого человека. И мне больно это признавать.
Они ушли. Дмитрий остался стоять посреди комнаты. Пицца остывала. Газировка выдыхалась.
Я встала, подошла к нему с ноутбуком. Открыла таблицу.
— Смотри. Девять лет. Все чеки, все квитанции. Коммунальные платежи, которые всегда платила я. Бензин. Продукты. Подарки твоим родственникам. Отпуска. Твоя медицинская страховка. Всё, что ты не замечал. Вот итоговая цифра.
Дмитрий уставился на экран. Цифра была огромной.
— Это… не может быть…
— Это правда. Ты не содержал меня, Дмитрий. Ты жил за мой счёт и называл это браком. Я обеспечивала тебе комфорт, а ты считал, что имеешь право учить меня справедливости.
Я закрыла ноутбук.
— Я сняла квартиру. Съеду завтра. Документы на развод подам на следующей неделе. Можешь оставить себе свою квартиру, свой кредит и свою справедливость. Мне они больше не нужны.
— Лена, подожди…
— Не надо. Ты получил то, что хотел. Теперь каждый сам за себя.
Он открыл рот, но так и не нашёл слов. Стоял посреди гостиной, рядом с остывшей пиццей, и смотрел, как я собираю вещи в спальне.
Я сложила в чемодан свою любимую сковороду — ту, на которой жарила стейки для него. Теперь буду жарить только для себя. Косметику. Книги. Платья, которые он считал слишком яркими.
Дмитрий так и не зашёл в спальню. Он остался на кухне со своей справедливостью.
А я поняла, что свобода — это когда входная дверь закрывается за твоей спиной, и ты идёшь туда, где тебе не нужно доказывать своё право на существование. Где никто не считает твой вклад недостаточным. Где ты просто живёшь. Без претензий. Без оправданий. Просто живёшь.
Я вышла из квартиры с чемоданом. Не оглянулась.
