— А почему обои зеленые? Я же сказала — бежевые!
Марина застыла на пороге комнаты дочери. Запах свежей краски ударил в нос, а на полу, вместо привычного ковра, лежала грязная пленка. Тамара Ивановна, свекровь, стояла посреди этого хаоса с валиком в руках, ее лицо выражало крайнее недовольство.
— Тамара Ивановна, что здесь происходит? Где Анины вещи? — Марина с трудом сдержала дрожь в голосе, оглядывая разоренную комнату.
— Ой, ну не начинай, — отмахнулась свекровь. — Ремонт мы делаем. Зиночке! Она с детьми скоро сюда переезжает. А Анькины вещи мы на дачу отвезли, чего им тут пылиться.
Марина почувствовала, как пол уходит из-под ног. Зиночка, сестра мужа. В ее квартире. В комнате ее дочери.
Вечером состоялся разговор. Вернее, не разговор, а очередной спектакль, где Марине отводилась роль безмолвной декорации.
— Марин, ну мама же сказала, Зине тяжело, — начал муж, Вячеслав, не отрывая глаз от тарелки с борщом. Тем самым борщом, который Марина сварила после двенадцатичасовой смены в больнице.
— Славик, это комната Ани, — тихо, но твердо сказала Марина. — Аня вернется с каникул через неделю.
— И что? — взвилась Тамара Ивановна, отставляя чашку. — Подумаешь, королева! Потеснится твоя Анька! Зиночка родная кровь, у нее двое деток, а твой «прицеп» уже взрослый, и у родной бабушки пожить может!
«Прицеп». Марина услышала это слово не в первый раз. Но сегодня оно прозвучало как выстрел. Она посмотрела на мужа. Слава старательно жевал, делая вид, что проблема его не касается. Тем более, что Аня была ему не родная дочь. Он всегда так делал.
Марина работала старшей медсестрой. Работа тяжелая, нервная. Домой она приходила выжатая, как лимон, а дома ее ждала вторая смена: готовка, уборка и обслуживание «дорогой мамы», которая переехала к ним полгода назад «буквально на пару месяцев».
Ее трехкомнатная квартира, подарок от родителей, превратилась в проходной двор. Свекровь вела себя не как гостья, а как генералиссимус, инспектирующий захваченную территорию. Она критиковала Маринины супы, переставляла книги, цветы и каждый вечер жаловалась Славику, какая у него жена нерадивая. А Слава… Слава кивал. Ему было удобно.
Напряжение нарастало. Зиночка, видимо, восприняла молчание Марины как согласие и уже звонила, диктуя, какой диван ей нужно купить в «ее» новую комнату. Слава, получив нагоняй от матери, стал давить сильнее.
— Марин, ну ты чего как неродная? Это же семья! — увещевал он ее поздно вечером в спальне. — Мама все правильно говорит. Надо помочь Зине.
— За счет моей дочери? — Марина села на кровати. Усталость испарилась, оставив место холодной, звенящей ярости. — Слава, это моя квартира. Моих родителей.
И тут Слава совершил ошибку. Он усмехнулся. Высокомерно, как его мать.
— Ну, знаешь… Мы тут в браке пятнадцать лет живем. Так что и мое тут есть. Мама даже с юристом говорила. Так что, если по-хорошему не хочешь, будет по-плохому. Мы вообще решили эту трешку разменять.
Марина смотрела на него, как на чужого. Вот он, момент истины. Не Зиночка, не ремонт. Они решили разменять ее квартиру.
— Как это — «мы решили»?
— А так! — в спальню, не постучав, ворвалась Тамара Ивановна. Она, конечно, подслушивала. — Мы с сыном решили! Хватит тебе на нашем горбу сидеть! Мы берем себе двушку в центре, а ты со своим прицепом… ну, найдешь себе студию на окраине. А пока можешь к своей маме съехать, в ее хрущевку.
Воздух звенел. Свекровь смотрела разъяренно, ожидая слез, истерики, мольбы. Она упивалась своей властью.
Марина медленно подняла на нее глаза.
— С какой стати я должна съезжать из собственной квартиры?
— Ах ты, неблагодарная! — зашипела Тамара Ивановна. — Да я!.. Да мы!.. Славик, скажи ей!
— Марин, ну мама пожилая… — промямлил Слава. — Ей нервничать нельзя.
Это было дно. Тот самый край, о котором она читала в книгах. Марина встала с кровати. Спокойно, без суеты, подошла к шкафу и достала халат.
— Понятно. Размен, значит, — ровным голосом произнесла она. — Хорошо. Я вас услышала.
Она вышла из спальни и закрыла за собой дверь. В гостиной она села на диван. В голове билась одна мысль: «Зачем я вообще ее впустила? Зачем терпела все это?» Ответ был прост. Из-за него. Из-за Славы, которого она когда-то любила, а теперь… теперь на его месте было пусто.
Она вспомнила, как Тамара Ивановна продала свою однушку, а все деньги, до копейки, отдала Зиночке на «развитие бизнеса». А когда бизнес прогорел, а жить стало негде, она с чемоданом приехала к «доброй Мариночке».
Ночь прошла в холодном тумане. Утром Марина взяла на работе два дня за свой счет.
— Да, все верно, — кивал седовласый юрист на следующий день. — Вы абсолютно правы. Статья 36 Семейного кодекса Российской Федерации. Имущество, принадлежавшее каждому из супругов до вступления в брак, а также имущество, полученное одним из супругов во время брака в дар, в порядке наследования или по иным безвозмездным сделкам, является его собственностью.
Марина слушала внимательно.
— Тот факт, что ваш муж был здесь прописан пятнадцать лет, не дает ему права собственности. Только право проживания, которого вы, как собственник, можете его лишить в судебном порядке. А его мать… она вообще здесь никто. Гость.
— А если они не захотят уходить?
— Вызываете полицию. Меняете замки. Выписать мужа можно через суд, а его мать — одним вашим заявлением в МФЦ, так как она не член вашей семьи.
Марина вышла из юридической конторы другим человеком. Спина распрямилась. Внутри больше не было обиды или страха. Только холодный, кристально чистый расчет.
Она не стала скандалить. Зачем? Вечером она, как обычно, приготовила ужин, молча выслушала тираду свекрови о том, что «приличные женщины в бежевый красят, а не в этот болотный», и кивнула.
На следующий день, когда Слава ушел на работу, а Тамара Ивановна отправилась к подруге хвастаться, как она «поставила на место» зарвавшуюся невестку, Марина действовала.
Она позвонила мастеру по замене замков. Затем методично собрала вещи мужа и свекрови в большие мусорные мешки — покупать им чемоданы было бы слишком жирно. Вызвала грузовое такси и отправила все это на дачу. Туда же, куда они сослали вещи ее дочери.
Вечером они вернулись вместе. Смеялись в лифте, предвкушая, как будут дальше «воспитывать» Марину. Ключ в замке не повернулся.
— Что за черт? — пробормотал Слава, пытаясь провернуть ключ силой.
— Не пускает, паршивка! — взвизгнула Тамара Ивановна и начала колотить в дверь кулаком. — А ну открывай, дрянь!
Дверь открылась. На пороге стояла Марина. Спокойная, в своем домашнем халате, с чашкой чая в руке.
— Тамара Ивановна, ваш «временный» визит окончен. И не кричите, пожалуйста. Я устала.
— Ты что устроила? — Слава попытался оттолкнуть ее и войти.
Марина выставила руку.
— Славик, не надо. Твои вещи на даче. Вместе с мамиными. Можете ехать.
— Ты… ты с ума сошла? Я сейчас полицию вызову! Я имею право! Это и моя квартира! — задыхаясь от ярости, кричал Слава.
— Вызывай, — Марина сделала глоток чая. — Заодно и проконсультируешься у них по поводу 36-й статьи Семейного кодекса. Эта квартира — моя. Ты к ней отношения не имеешь. А твоя мама — тем более. Она здесь даже временно не зарегистрирована. Так что ее пребывание здесь с этой минуты — незаконно.
Тамара Ивановна вцепилась сыну в рукав. До нее начало доходить.
— Славик! Славочка! Сделай что-нибудь! Она же нас на улицу выгоняет! Куда я пойду?
Слава смотрел то на мать, то на ледяное лицо жены. «Добрая Мариночка» кончилась. Кончились борщи, чистые рубашки и удобное молчание.
— Как куда? — Марина слегка улыбнулась. Это была страшная улыбка. — К Зиночке. Вы же ей комнату готовили. Вот и поживете все вместе. У нее, правда, тесновато, но, как ты любишь говорить, «в тесноте, да не в обиде». Семья же.
Она посмотрела на мужа в последний раз.
— На развод я подам завтра. Можешь не приходить.
Марина медленно закрыла дверь. Щелкнул первый замок. Потом второй.
На лестничной клетке воцарилась тишина, а затем раздался отчаянный, полный бессильной злобы вой Тамары Ивановны. Марина прислонилась к двери, прикрыла глаза и впервые за полгода вздохнула полной грудью. В тишине. В своей квартире.
…Странно все-таки устроена жизнь: иногда, чтобы спасти свой дом, нужно просто перестать быть удобным для тех, кто в нем гостит.
