Свекровь язвительно пошутила о моей «жадности» при гостях. Но я спокойно напомнила, кто привык жить за чужой счёт…

— Катечка, ну что ж ты на десерт-то так поскупилась? Один тортик на такую ораву!

Голос Зинаиды Семёновны, звонкий и едкий, как дешёвые духи, перекрыл гул голосов. Гости, собравшиеся в просторной гостиной Катиной трёхкомнатной квартиры, неловко замолчали. Витя, муж Кати, тут же пихнул её локтем в бок и зашипел:

— Ну ты что, не могла два заказать? Я же говорил, мама любит «Птичье молоко»!

Катя медленно повернула голову. На её лице застыла вежливая, ледяная улыбка.

— Я заказала то, что посчитала нужным, Витя.

Она чувствовала, как по вискам ползёт знакомая, тупая усталость. Это был её день рождения. Теоретически. На практике это был очередной бенефис Зинаиды Семёновны, которая «помогала» невестке принимать гостей в её же, Катиной, квартире. Квартире, купленной задолго до «счастливого» замужества.

Вечером, когда последний гость ушёл, а Зинаида Семёновна, сетуя на «несварение от Катькиной стряпни», удалилась в свою комнату (бывший Катин кабинет), Витя начал «разбор полётов».

— Ты могла бы быть и повежливее с мамой! — начал он, запихивая в рот остатки того самого торта. — Она же пожилой человек!

— Пожилой человек, Витя, не стал бы прилюдно называть хозяйку дома жадиной, — Катя методично собирала посуду. Её руки в дорогих кольцах — подарках самой себе за удачные проекты — двигались чётко и быстро. Она была финансовым директором в крупной компании, и её энергия, казалось, имела физический вес.

— Ой, ну «жадиной»! Какая ты обидчивая! Она же пошутила! — Витя с ухмылкой закатил глаза. — Вечно ты всё воспринимаешь в штыки. У тебя нет чувства юмора.

Катя остановилась и посмотрела на мужа. Красивое, холёное лицо, которое она когда-то полюбила, теперь казалось ей маской. Лицемерной, слабой маской.

— Нет, Витя. Чувство юмора у меня есть. А вот терпение, кажется, заканчивается.

В эту ночь Катя долго не могла уснуть. Она смотрела на лунный свет, играющий на её дипломах в рамке, которые пришлось перевесить в спальню, и думала. Думала о том, как так вышло.

Зинаида Семёновна и Витя переехали к ней три года назад. Сначала Зинаида Семёновна «внезапно» продала свою крошечную «двушку» в Подмосковье, чтобы «помочь сыну с ипотекой» (которой у них не было). Деньги, разумеется, тут же «пропали» — то ли вложились неудачно, то ли просто испарились. А Витя, «успешный фрилансер», уже год как сидел без заказов, но исправно тратил деньги с Катиной общей карты на «представительские расходы».

Они жили в её квартире, ели её еду, пользовались её благами. И при этом оба — мать и сын — умудрялись смотреть на неё свысока, как на обслуживающий персонал, который почему-то ещё и деньги зарабатывает.

«Почему я это терплю?» — этот вопрос, раньше тускло тлевший на задворках сознания, теперь вспыхнул с яростной силой. «Я их содержу. Я плачу за всё. А взамен получаю упрёки в жадности?»

Её внутренняя собранность, так помогавшая ей на работе, наконец, проснулась и в домашних делах. Это было не решение, принятое в гневе. Это был холодный, точный расчёт.

На следующий день Катя уехала на работу раньше обычного. А днём к ней в офис заехала её тётя, Алла Борисовна. Невысокая, ехидная женщина с глазами-буравчиками, Алла была одним из лучших нотариусов в городе и обладала тем самым чувством юмора, которого, по мнению Вити, Кате не хватало.

— Аллочка, привет! Какими судьбами? — Катя искренне обрадовалась.

— Привет, директриса! Да вот, мимо ехала, решила посмотреть, как ты тут своих капиталистов строишь. — Алла плюхнулась в кресло для посетителей. — Что с лицом? Опять твои домашние кровопийцы пили твою кровь и жаловались, что она недостаточно сладкая?

Катя усмехнулась, и вдруг, неожиданно для себя, рассказала всё. И про торт, и про «жадину», и про Витин «фриланс».

Алла Борисовна слушала молча, только постукивала пальцами по подлокотнику.

— Понятно, — сказала она наконец. — У меня, Катюша, была одна клиентка. Тоже «святая простота». Мужа-бездельника и его мамашу на себе тащила. Они ей тоже всё про «жадность» твердили, когда она им на новую машину денег не дала. Знаешь, что такое «жадность» в их понимании? Это когда ты тратишь свои деньги на себя, а не на них.

— И что она? — тихо спросила Катя.

— А что она? Она — ничего. Она просто… включила счётчик. — Алла хитро улыбнулась. — Понимаешь, Катюша, в Гражданском кодексе есть чудесные статьи. А в Жилищном — ещё чудеснее. Особенно, когда квартира в твоей личной, до-бра-чной собственности.

Они просидели ещё час. Когда Алла уходила, Катя чувствовала себя так, словно с её плеч сняли бетонную плиту. У неё был план. Спокойный, решительный и абсолютно законный.

Эмоциональные качели последних дней — от обиды и беспомощности до холодной ярости — наконец остановились в точке твёрдой уверенности.

Через неделю Катя снова собрала гостей. Точнее, не гостей, а «семейный совет». Только втроём: она, Витя и Зинаида Семёновна.

На журнальном столике в гостиной стояла не ваза с цветами, а три аккуратные папки с документами.

— Катюша, что за сюрпризы? — Зинаида Семёновна была в благодушном настроении. Она уже присмотрела себе новую шубу на Катины деньги.

— Вечер сюрпризов, Зинаида Семёновна, — Катя улыбнулась своей самой обаятельной, «рабочей» улыбкой. Той, от которой у её подчиненных бежали мурашки. — Давайте к делу.

Она взяла первую папку.

— Это вам, Зинаида Семёновна. Это договор аренды. На комнату, в которой вы так любезно согласились пожить.

— Что?! — Зинаида Семёновна выхватила бумаги. — Аренда?! В квартире сына?!

— В моей квартире, — мягко поправила Катя. — Витя здесь прописан как мой супруг. А вы… простите, кем вы мне приходитесь по Жилищному кодексу? Правильно, никем. Поэтому, с первого числа, — она указала на цифру, — вот такая сумма. По-божески, уверяю вас. Почти даром. Плюс половина коммунальных услуг.

У Зинаиды Семёновны отвисла челюсть.

— Витя! Витя, ты слышал?! Она… она меня на улицу выгоняет!

Витя вскочил, покраснев.

— Катя! Ты что себе позволяешь?! Это моя мать!

— Вот именно, Витя. Твоя мать. — Катя взяла вторую папку. — А это, милый, тебе. Это наш новый семейный бюджет. Раздельный.

— Какой ещё… раздельный? — Витя явно не понимал.

— Такой. Я закрыла нашу общую карту, на которую, почему-то, поступала только моя зарплата. С завтрашнего дня мы скидываемся на еду, быт и всё остальное — 50 на 50. Твоя доля, — она снова ткнула пальцем в цифру, — вот. Учитывая твой «успешный фриланс», ты ведь легко справишься, правда?

Она откинулась на спинку дивана.

— Ах, да. Я же чуть не забыла. — Она взяла третью, самую тонкую папку. — Это счёт. За последние три года. За проживание, питание и прочие «мелочи». Так сказать, компенсация за мою «жадность». Можете не торопиться, я даю вам две недели на то, чтобы всё обдумать.

Тишина в комнате стала оглушительной.

— Ты… ты… — Зинаида Семёновна задыхалась. — Бесстыжая! Альфонса себе нашла!

— Ошибаетесь, — Катя рассмеялась, на этот раз искренне. — Альфонс, Зинаида Семёновна, это мужчина, живущий за счёт женщины. Я, как вы понимаете, немного не подхожу под это определение. А вот Витя… — она с притворной нежностью посмотрела на мужа, — …Витя у нас, кажется, был на грани.

— Я… я подам на развод! — взвизгнул Витя. — Я отсужу у тебя половину!

— Попробуй, — пожала плечами Катя. — Только, боюсь, делить тебе придётся только твои долги по моим счетам. Квартира, как ты помнишь, до-брач-на-я. И машина, кстати, тоже.

Через два дня Катя, вернувшись с работы, застала в прихожей чемоданы.

Зинаида Семёновна, сверкая глазами, шипела проклятия. Витя, бледный и злой, пытался вызвать такси.

— Ах, уходите? — Катя изящно прислонилась к косяку. — А как же договор?

— Чтоб ты подавилась своей квартирой, жадина! — выплюнула Зинаида Семёновна.

— Непременно, — кивнула Катя. — Витя, милый, ты же не забудешь прислать мне свою долю за этот месяц? Счёт я тебе вышлю.

Хлопнула дверь.

Катя прошла в гостиную. В квартире было непривычно тихо. Она подошла к окну и распахнула его настежь. Весенний воздух ворвался в комнату, пахнущий пылью и новой жизнью.

Она не чувствовала торжества. Нет. Она чувствовала то, что чувствует хирург, успешно удаливший запущенную опухоль. Было больно, было неприятно, но это было необходимо. Она чувствовала… облегчение. И огромное, пьянящее чувство собственного достоинства, которое она сама себе вернула.

Говорят, чужая семья — потемки. А иногда, чтобы в своей разобраться, нужно просто вовремя включить свет. И не бояться выставить счёт.

Оцените статью
Свекровь язвительно пошутила о моей «жадности» при гостях. Но я спокойно напомнила, кто привык жить за чужой счёт…
— Какого чёрта я должна платить за праздник, на котором меня не было? — возмутилась Рита