Иногда я ловила себя на мысли, что моя жизнь похожа на красивый, дорогой рекламный ролик. Тот, где улыбки идеальны, машины блестят, а в огромных окнах с панорамным остеклением отражается безмятежное небо. Таким был и наш дом, и моя жизнь с Сергеем. Со стороны.
В тот день я как раз снимала этот самый ролик. Утро. Я заваривала кофе в умной машине, которая стоила как чья-то месячная зарплата. Зеркальный фасад холодильника отражал мою безупречную, с иголочки, спортивную форму и свежий маникюр. Все было правильно. Как он любил.
Сергей вошел на кухню стремительно, как всегда. Его присутствие всегда ощущалось как изменение атмосферного давления. Он был уже одет в дорогой костюм, от него пахло дорогим парфюмом и свежей победой.
— Привет, красавица, — его поцелуй в щеку был быстрым, деловым. Взгляд скользнул по мне, оценивающе. — Форма сидит отлично. Не зря я оплатил тебя этого тренера.
В его словах не было плохого, они были констатацией факта. Но почему-то каждый раз после таких фраз мне хотелось съежиться. Мое тело, моя внешность, моя жизнь — все было результатом его вложений. Его денег.
— Спасибо, — тихо сказала я, наливая ему кофе в тяжелую фарфоровую чашку.
Он взял чашку, его пальцы с идеально обработанными ногтями на мгновение коснулись моих.
— Сегодня важный день. Подписываю контракт с немцами. Если все сложится, оборот компании вырастет на сорок процентов.
— Это прекрасно, Сереж! — я искренне обрадовалась за него. Его успехи были и моими успехами. По крайней мере, я так всегда считала.
— Да, — он отхлебнул кофе, не отрывая от меня взгляда. — А ты какие планы на день? Опять с Машкой на шопинг?
В его голосе прозвучала легкая, почти неощутимая насмешка. Машка — моя подруга Марина, с институтских времен. Он ее терпеть не мог, называл «нахлебницей» и «провокаторшей».
— Нет, — я потупила взгляд, будто школьница, пойманная на шалости. — Пойду в салон, потом, может, выставку…
— Выставку? — он усмехнулся. — Ну, смотри, только не увлекись там каким-нибудь голым постмодернизмом. У нас классический интерьер, ему нужна соответствующая живопись. Вон ту, что в гостиной, я одобрил. Она отлично вписалась.
Он говорил о картине, которую купил месяц назад, не посоветовавшись со мной. Она была мрачноватой и безвкусной, но висела на самом видном месте.
Мой телефон завибрировал. Марина.
— Алло?
— Привет, зай! Проснись и пой! Встречаемся через час у того самого кофейного места? — ее голос был ярким пятном в стерильной атмосфере кухни.
Я отвернулась к окну, понизив голос.
— Маш, я не уверена… Сергей сегодня важную сделку заключает.
— Ну и что? Ты ему в этом не помощник. Или он опять требует, чтобы ты сидела дома как талисман? Слушай, мне срочно нужно с тобой поговорить. По поводу тех бумаг.
Я замерла. Несколько недель назад, после очередного визита к нотариусу, где я, как обычно, подписывала что-то, не читая, я в слезах пожаловалась Марине. Она тогда пришла в ярость и потребовала показать ей все документы на мое наследство — те самые четыре квартиры в хороших районах Москвы, которые остались мне от бабушки. Я с трудом нашла старые папки и сфотографировала для нее то, что не понимала сама.
— Каких бумаг? — прошептала я.
— Наследственных! Алис, я все посмотрела. Ты вообще в курсе, что там творится?
Сергей смотрел на меня в отражение окна. Его лицо было невозмутимым, но я почувствовала напряжение.
— Ничего особенного не творится, — старалась говорить бодро. — Все как всегда. Сергей всем занимается.
— Занимается? Алиса, дура ты моя дорогая! — Марина почти кричала в трубку. — Четыре квартиры в Москве — это не «какое-то наследство»! Это состояние! Ты хоть знаешь, сколько там сейчас арендная плата? Ты хоть раз видела эти деньги?
Я молчала. Нет. Не видела. Сергей говорил, что все деньги идут на оплату коммунальных услуг, налоги и, в основном, вкладываются обратно, в «общее будущее». Мне хватало. Мне хватало его кредитной карты, моих дорогих вещей, нашей красивой жизни. Я никогда не копала глубже.
— Маш, я… я потом перезвоню.
— Ладно. Но это серьезно. Очень. Перезвони, как освободишься.
Я положила телефон на стол. Рука дрожала.
— Опять твоя Машка сеет в тебе сомнения? — спросил Сергей спокойно, доедая омлет. — Нашла себе развлечение — раскачивать чужую семейную лодку.
— Нет, что ты… Она просто спросила…
— Я знаю, что она спросила, — он отодвинул тарелку и встал. Его тень накрыла меня. — Она спрашивает про твои квартиры. Про деньги. Я прав?
Я молча кивнула, не в силах поднять на него глаза.
Он тяжело вздохнул, положил руку мне на плечо. Жест должен был быть утешительным, но его ладонь была тяжелой, как гиря.
— Аленка, ну мы же с тобой взрослые люди. Мы — семья. Команда. Ты думаешь, мне легко тащить на себе весь этот бизнес, заботы, риски? Я беру на себя все сложное, все грязное, чтобы ты могла спокойно заниматься своими женскими делами. Ходить по салонам, по выставкам. Я освобождаю тебя от этой рутины. А эти квартиры… Это просто активы. Я ими управляю, как частью нашего общего портфеля. Чтобы было надежнее. Чтобы ты не натворила ошибок.
Его голос был мягким, убедительным. Таким, каким он вел переговоры.
— Я знаю, Сереж. Просто…
— Никаких «просто». — Он наклонился и поцеловал меня в лоб. — Доверься мне. Я всегда знаю, что делаю. И помни, все, что у меня есть — твое. А что у тебя — мое. Мы же одна семья.
Он взял свой портфель и направился к выходу.
— Вечером, возможно, задержусь. Не жди.
Дверь закрылась. Я осталась одна в огромной, идеально чистой кухне. Тишина стала давить на уши. Я подошла к окну и увидела, как его черный внедорожник плавно выезжает из двора.
Слова Марины звенели в голове: «Четыре квартиры в Москве — это состояние!» А слова Сергея: «Все, что у тебя — мое. Мы же одна семья».
Я посмотрела на свои руки с идеальным маникюром. Руки, которые не заработали ни копейки из того, что их окружало. Руки, которые только подписывали бумаги, не читая.
И впервые за долгие годы моя красивая, золотая жизнь показалась мне не уютным гнездышком, а клеткой. И я с ужасом поняла, что в этой клетке на самой незаметной защелке появилась крошечная, почти невидимая трещина.
Тот день тянулся мучительно долго. Слова, прозвучавшие утром, эхом отдавались в тишине квартиры. «Доверься мне… Все, что у тебя — мое…» Я пыталась заняться чем-то — перебрала вещи в гардеробе, полила цветы, но руки сами собой тянулись к телефону. Мне хотелось позвонить Марине, услышать ее бодрый голос, ее уверенность. Но я боялась. Боялась, что она скажет что-то, что окончательно обрушит мой хрупкий, выстроенный Сергеем мирок.
Я смотрела в огромное окно, в то самое, что еще утром отражало идеальную картинку. Теперь за ним сгущались сумерки, и в стекле проступало мое собственное бледное, растерянное отражение. Женщина в золотой клетке.
Звонок ключа в замке прозвучал как выстрел. Я вздрогнула, инстинктивно выпрямив спину. Сергей вошел не так, как утром — стремительно и уверенно. Он ввалился, тяжело дыша, сбивчиво стянул туфли и, не говоря ни слова, прошел в гостиную. От него пахло дорогим коньяком и чем-то чужим, резким — потом и злостью.
Я осталась в прихожей, застыв как вкопанная.
— Сергей? — тихо позвала я. — Как сделка?
Из гостиной донесся хриплый, обезличенный смех.
— Сделка? Провалилась. Эти чертовы немцы в последний момент передумали. Полгода переговоров к чертям собачьим!
Он появился в дверном проеме. Его лицо, обычно такое собранное, было искажено гримасой ярости. Галстук болтался на шее, волосы были всклокочены.
— Я пахал как вол! Вкладывался! А они… — он ударил кулаком по косяку двери, и я снова вздрогнула. — А ты знаешь, что такое пахать? Нет! Ты сидишь здесь, как принцесса в замке, нагреваешь стулья в спа-салонах! На мои деньги!
Эти слова прозвучали как плевок в душу. Именно те слова, которых я боялась.
— Сережа, я… я же просто…
— Молчи! — он резко шагнул ко мне. Его глаза были стеклянными, невидящими. — Не хочешь ничего делать, не можешь даже нормально поддержать! Только и знаешь, что тратить! Ты неблагодарная тварь!
Он схватил меня за плечо, его пальцы впились в кожу так, что я вскрикнула от боли.
— Отпусти! Ты мне делаешь больно!
— Больно? — он фыркнул, и его дыхание опалило мое лицо. — Я сейчас покажу тебе, что такое больно!
Его взгляд упал на его же ремень, болтавшийся на брюках. Одним резким движением он расстегнул пряжку, рывком вытянул кожаный ремень из шлевок.
У меня похолодело внутри. Нет. Этого не может быть.
— Сережа, нет… прошу тебя…
Он не слушал. Его лицо было маской безумия. Он занес руку с тяжелой кожей, свернувшейся в его кулаке в подобие петли.
— На мои деньги живёшь!
Первый удар пришелся по бедрам, поверх тонких спортивных штанов. Острая, жгучая боль, заставившая взвыть внутри. Второй — ниже, по голени. Я пыталась увернуться, прикрыться руками, но он, рыча, прижал меня к стене, продолжая наносить удары. Это было невыносимо, унизительно и по-звериному страшно. Слезы хлынули градом, я сползла по стене на пол, свернувшись калачиком, пытаясь стать меньше, незаметнее.
Удары прекратились так же внезапно, как и начались. Он тяжело дышал, стоя надо мной. Потом бросил ремень на пол.
— Чтобы неповадно было, — просипел он и, шатаясь, ушел в спальню.
Я лежала на холодном полу прихожей, вся сотрясаясь от рыданий. Тело горело огнем, на коже проступали багровые полосы. Но физическая боль была ничто по сравнению с тем, что творилось внутри. Рухнуло все. Все представления о нашем браке, о нем, обо мне. Стены моего красивого дома внезапно обнажили свою истинную суть — стены тюрьмы.
Я не знаю, сколько пролежала так. Встала, опираясь на стену, и, как лунатик, побрела в гостевой санузел. Заперлась изнутри. Включила свет и с ужасом разглядывала в зеркале свои заплаканные глаза и красные полосы на ногах. Они были настоящими. Это не кошмар. Это случилось наяву.
Ночью я не сомкнула глаз, лежа на краю нашей огромной кровати, застывшая, как камень. Сергей спал тяжелым, пьяным сном, повернувшись ко мне спиной.
Утро пришло серое и безразличное. Я услышала, как он встал, прошел в душ. Потом на кухне зазвенела посуда. Я лежала, не двигаясь, глядя в потолок.
Дверь в спальню открылась. Сергей стоял на пороге, одетый в чистую рубашку. Он выглядел свежим, выспавшимся. На его лице играла робкая, виноватая улыбка. В руках он держал кофейную чашку и маленькую бархатную коробочку.
— Солнышко… — его голос был мягким, медовым. — Прости меня, родная. Я вчера… я не знаю, что на меня нашло. Я сорвался. Устал очень. Ты же меня простишь, да?
Он поставил чашку на прикроватную тумбочку и протянул мне коробочку. Внутри лежали изящные золотые часики с бриллиантами. Такие, о которых я когда-то вскользь обмолвилась.
— Это мне? — прошептала я, глядя на него. Мой голос прозвучал чужим.
— Конечно, тебе. Я же люблю тебя. Без тебя я никто. Мы ведь одна семья, да? — он сел на край кровати и попытался обнять меня.
Я отстранилась. Его прикосновение вызывало тошноту.
— Не трогай меня.
Его лицо на мгновение помрачнело, но тут же снова озарилось той же, будто включенной, улыбкой.
— Ладно, ладно, я понимаю. Ты еще не отошла. Я виноват, признаю. Но, Аленка, мы же взрослые люди. Все, что у меня есть — твое, а что у тебя — мое. Мы все делим пополам. И проблемы, и радости. Вчера была проблема. Сегодня — радость.
Он встал, потрепал меня по волосам, как ребенка.
— Отдохни, приди в себя. Я вечером вернусь пораньше, сходим куда-нибудь.
Он ушел. Я слышала, как захлопнулась входная дверь. Я продолжала сидеть на кровати, глядя на чашку с остывающим кофе и на бархатную коробку с дорогими часами. Подарок. В оплату за боль и унижение. Цикл был слишком очевидным, чтобы его не заметить: срыв — насилие — подарок. И я поняла, что это, скорее всего, уже было в его сценарии. И будет повторяться.
Мне нужно было двигаться. Что-то делать. Я медленно, превозмогая боль в мышцах, встала с кровати. Решила заварить себе свежий чай. Пройдя в кабинет Сергея, чтобы взять там чайный пакетик (я помнила, что он оставил пачку в ящике стола), я остановилась у окна. Внизу, на парковке, его машины уже не было.
Мой взгляд упал на его рабочий стол. Он был завален бумагами. И прямо посередине, отдельно от других папок, лежала тонкая папка серого цвета. На ней было написано мое имя. Алиса Волкова.
Сердце заколотилось где-то в горле. Я оглянулась на дверь. Тишина. Я сделала шаг, потом другой. Медленно, будто во сне, протянула руку и открыла папку.
Внутри лежали несколько документов. Четкие, официальные. Я пробежала по ним глазами, не веря тому, что вижу. Договоры купли-продажи. Заявления о переходе прав собственности. Доверенности на совершение сделок. И везде — адреса моих квартир. Всех четырех. А в графе «Покупатель» значилось незнакомое название: Общество с Ограниченной Ответственностью «Вектор».
В ушах зазвенело. Я отшатнулась от стола, схватившись за край, чтобы не упасть. Утренний разговор, его слова «все, что у тебя — мое», внезапно обрели новый, чудовищный смысл.
Он не просто управлял ими. Он их продавал.
Секунды, пока я стояла, вцепившись в край стола и глядя на зловещие документы, показались вечностью. В ушах шумело, в висках стучало. Продавал. Он продавал мое прошлое, мое единственное, что осталось от бабушки, мой запасной выход на случай… на случай именно таких ситуаций, как сейчас. «Вектор». Незнакомое название резануло глаза. Кто это? Почему я ничего не знаю?
Паника, холодная и липкая, подкатила к горлу. Нужно было звать на помощь. Но кого? Подруга Марина была первым кандидатом, но ее резкость и непримиримость к Сергею сейчас пугали. Она скажет «я же предупреждала», а мне было нужно не это. Мне нужно было плечо. Понимание.
И тогда я вспомнила об Ирине. Сестра Сергея. Мы всегда были с ней на хорошем счету, она часто звонила, спрашивала, как дела, привозила домашнее варенье. Она была частью этой семьи, но какой-то другой, теплой, не такой холодной, как Сергей. Да, она могла быть резкой, но в ее словах всегда чувствовалась забота. Обо мне. О нашей семье.
Я, почти не дыша, набрала ее номер. Трубку взяли почти сразу.
— Аленка? Привет! — ее голос прозвучал как бальзам.
У меня перехватило горло. Слезы, которые я сдерживала с момента удара ремнем, хлынули наружу.
— Ира… — выдавила я сквозь рыдания. — Я… не знаю, что делать…
— Что случилось? Ты где? С тобой все в порядке? — ее голос стал тревожным, собранным.
— Дома. Нет… нет, ничего не в порядке.
— Держись. Я выезжаю. Через двадцать минут буду.
Она повесила трубку. Эти двадцать минут я провела в странном оцепенении. Я аккуратно положила документы обратно в папку, стараясь не помять их, и вернулась в гостиную. Села на диван, обняв подушку, и смотрела в одну точку. Тело ныло, но теперь эта боль казалась далекой, по сравнению с той дырой, что прожгли внутри меня папка с документами.
Ровно через двадцать минут раздался звонок в дверь. Я впустила Ирину. Она была без макияжа, в простой куртке, волосы собраны в небрежный хвост. Она вошла, окинула меня испытующим взглядом и, не говоря ни слова, обняла. И этот простой жест вызвал новую волну слез.
— Ну-ну, успокойся, — она повела меня на кухню, усадила на стул. — Говори. Что он натворил?
И я рассказала. Все. С самого начала. Про его упреки, про растущее напряжение, про удар ремнем. Она слушала, не перебивая, ее лицо становилось все мрачнее. Потом я рассказала про папку. Про договоры. Про «Вектор».
Ирина вскочила со стула, ее глаза горели.
— Да он рехнулся! Совсем! Поднять руку на женщину! Да я ему… — она сжала кулаки, потом резко выдохнула и села обратно. — Ладно, с этим мы разберемся. А эти документы… Ты уверена, что все правильно увидела? Договоры купли-продажи?
— Да, — кивнула я, чувствуя, как во мне просыпается крошечная надежда. Я не одна. — Ира, что мне делать? Я не могу… я не понимаю, как это оспорить.
— Успокойся, родная. Ты не одна, я с тобой. Мы это вместе переживем, — она положила свою руку на мою. Ее ладонь была теплой и шершавой. — Слушай меня внимательно. Сейчас главное — не делать резких движений. Сергей сейчас как раненый зверь, он может натворить дел. Вести себя нужно тихо, понимаешь? Как будто ничего не произошло.
— Но как? Он же…
— Терпение, Алиса. Нужно время. Дай мне эти документы. Вернее, сделай их фотографии. У меня есть знакомый юрист, не тот, что работает на Сергея, а свой, независимый. Он во всем этом шарит. Он посмотрит и скажет, что можно сделать. Мы с ним во всем разберемся.
Ее слова звучали так уверенно, так обнадеживающе. Она была моим спасательным кругом.
— Правда? — прошептала я. — Ты поможешь?
— Конечно, помогу! — она снова обняла меня. — Ты мне как сестра! Мы его вразумим. Этот одурел совсем от денег. Дай мне фотки этих бумаг, я все ему передам. Ты не одна, запомни. Мы с тобой как одна!
На ее глазах блестели слезы. Искренние, как мне тогда показалось. Я почувствовала прилив такой благодарности, что готова была расцеловать ее. Я кивнула, достала телефон и с дрожащими руками сделала снимки каждой страницы из серой папки. Я передавала ей не просто фотографии, я передавала ей свое доверие. Свою последнюю надежду.
— Вот, — я протянула ей телефон.
Она быстро пролистала снимки, кивнула.
— Хорошо. Я все поняла. Я сейчас же свяжусь с юристом. А ты держись. И помни — никаких сцен, никаких разборок. Веди себя как обычно.
— Хорошо, — покорно сказала я.
Она ушла, снова обняв меня на прощание. Дверь закрылась. В квартире снова воцарилась тишина, но теперь она была не такой давящей. Во мне теплился огонек надежды. У меня есть союзник. Семья. Ирина не бросит.
Я решила последовать ее совету. Чтобы отвлечься, я приняла душ, надела чистую одежду, попыталась привести в порядок мысли. Но внутри все равно скребли кошки. Беспокойство не уходило.
Вечером, пытаясь убить время, я убралась на кухне. Протирая пыль, я задела рукой телефон Сергея, который он, по своей привычке, оставил на зарядке на тумбочке в гостиной. Экран мигнул и погас. И вдруг мне в голову пришла мысль, от которой стало стыдно и страшно одновременно. А что, если… проверить?
Я никогда не лазила в его телефон. Это было табу. Но сейчас табу было нарушено с его стороны. Решением, которое далось нелегко, я взяла его телефон в руки. Он был заблокирован. Я попробовала ввести дату его рождения — не подошло. Потом нашу годовщину — снова нет. И тогда я с отчаянием ввела дату рождения Ирины. Экран ожил.
Сердце упало куда-то в пятки. Я открыла мессенджер. Его переписка с Ириной была на самом верху. Последнее сообщение было отправлено сегодня, всего пару часов назад. То есть уже после ее визита ко мне.
Я открыла его. Сообщение было от Ирины. Короткое, без эмоций.
«Держи ее в тисках. Все идет по плану. Скоро она останется с ничем».
Я не сразу поняла смысл написанного. Словно читала на незнакомом языке. Потом слова сложились в ужасную, чудовищную картину. «Держи ее в тисках». Ее. То есть меня. «Все идет по плану». Их общему плану. «Скоро она останется с ничем».
Я опустилась на пол, уронив телефон. В ушах стоял оглушительный звон. Ее слезы. Ее объятия. Ее слова «ты мне как сестра». Все это было ложью. Холодной, расчетливой, отточенной игрой. Она приехала не чтобы поддержать меня. Она приехала чтобы убедиться, что я все еще на крючке, что я доверяю, и чтобы забрать последние доказательства — фотографии документов.
Предательство было таким полным, таким беспощадным, что поначалу я не чувствовала даже боли. Только ледяной, абсолютный холод внутри. Холод, который был страшнее любой ярости. Они были вместе. Муж и его сестра. Против меня.
Я не знаю, сколько просидела на том полу, прижавшись спиной к холодной стене. Ледяное оцепенение медленно отступало, сменяясь странным, кристально чистым спокойствием. Шока больше не было. Было понимание. Ясное, как удар ножа.
Они оба — Сергей и Ирина — считали меня слабой. Глупой куклой, которой можно помыкать, которую можно бить и которой можно лгать прямо в глаза, прикрываясь маской семейной заботы. Ирония заключалась в том, что они сами своим предательством выбили из меня всю эту слабость. Слезы высохли. Осталась только холодная, тяжелая решимость.
Я поднялась с пола. Действовала на автомате: подняла телефон Сергея, стерла историю в мессенджере, аккуратно положила его обратно на зарядку. Никаких следов. Никаких эмоций. Внутри была лишь тихая, безжалостная ярость, которую нужно было направить в верное русло.
У меня был только один человек, которому я могла доверять. Марина. Та самая «провокаторша», как ее называл Сергей. Теперь я понимала, что ее провокации были попытками открыть мне глаза.
Я набрала ее номер.
— Ну наконец-то! — она ответила на первом гудке. — Я уже думала, ты…
— Маш, молчи и слушай, — мой голос прозвучал ровно и тихо, но с такой интонацией, что она сразу замолчала. — Ты была права. На все сто. Нужна твоя помощь. Срочно. Встречаемся. Только не в наших обычных местах. Где-нибудь, где нас никто не знает.
Полчаса спустя я сидела в уединенной кабинке маленького, невзрачного кафе на другом конце города. Запах старого кофе и сладкой выпечки казался чужим и далеким. Я смотрела в свою чашку, собираясь с мыслями.
Марина примчалась через пятнадцать минут. Увидев мое лицо, она не стала ничего спрашивать, просто села напротив и ждала.
Я выдохнула и начала рассказывать. Без слез, без истерик. Сухим, отстраненным тоном, как будто докладывала о чужой жизни. Удар ремнем. Найденные документы на продажу. Визит Ирины. Ее сладкие речи. И… ее сообщение в телефоне Сергея.
Марина слушала, не перебивая. Ее лицо становилось все более мрачным, а в глазах загорались знакомые огоньки ярости.
— Вот же твари! — выдохнула она, когда я закончила. — Оба! Кровные родственники, одним миром мазаны. Я так и думала, что Ирина эта — змея подколодная. Все эти ее «ты мне сестра»… Фу!
Она с силой стукнула ладонью по столу, отчего чашки звякнули.
— Покажи мне фотки этих документов.
Я передала ей телефон. Марина, нахмурившись, внимательно изучила каждую страницу. Ее лицо становилось все серьезнее.
— Алис… Это очень плохо. Смотри, — она ткнула пальцем в экран. — Здесь доверенности, подписанные тобой. Ты же сама их подписывала, да? Не глядя.
Я кивнула, сгорбившись. Да, подписывала. Годами. Он подкладывал бумаги, говоря «здесь нужно твоя подпись для отчетности», «это формальность для управляющей компании». И я верила.
— И эти договоры… Они уже почти подписаны. Остались сущие пустяки. «Вектор»… Надо проверить эту контору, но я на девяносто процентов уверена, что это фирма-пустышка, созданная на подставное лицо. Твои квартиры переведут на нее, а потом они бесследно исчезнут вместе с правами собственности. Сергей и Ирина действуют как профессиональные мошенники.
От ее слов по коже побежали мурашки. Все было еще хуже, чем я думала.
— Значит, я ничего не могу сделать? — в моем голосе впервые прозвучали нотки отчаяния.
— Не значит! — резко сказала Марина. — Просто это сложно. И действовать нужно быстро, умно и тихо. Им нельзя давать понять, что ты в курсе. Ты сказала кому-нибудь еще?
— Нет. Только тебе.
— Идиоткой ты была, но хоть сейчас поступила правильно. Слушай, у меня есть подруга. Лена. Она юрист, работает с такими… грязными делами. Не из блестящих офисов в центре, зато зубы у нее острые, и наглости не занимать. Она не побоится потягаться с твоим муженьком.
— Ты думаешь, она поможет?
— Поможет? — Марина усмехнулась. — Она съест их с потрохами, если все правильно сделать. Но тебе нужно будет решиться на войну. Готова ли ты?
Я посмотрела на нее. Вспомнила удар ремня. Лицемерную улыбку Ирины. Сообщение «останется с ничем». Холод внутри снова сконцентрировался в твердый, неумолимый стержень.
— После всего, что они сделали, — сказала я тихо, — я готова на все.
— Вот это другое дело! — Марина достала свой телефон. — Я сейчас позвоню Лене, предварю ее. А ты тем временем… — она посмотрела на меня пристально. — Ты должна начать собирать доказательства. Все. Каждую мелочь. Записи разговоров, смс, все.
— Как? Сергей почти не говорит со мной о деле, а Ирина… я больше ни в чем ей не доверю.
— А ты не жди, пока они заговорят. Спроси сама. Но осторожно. Сделай вид, что ты все еще напугана и сломлена после той ночи. Что ты хочешь «наладить отношения». И включи диктофон.
Идея показалась мне отвратительной и чужой. Но это была война. А на войне свои правила.
— Хорошо, — кивнула я. — Я куплю диктофон.
— Купи два. На всякий случай. И, Алиса… — Марина положила свою руку на мою. Ее взгляд был серьезным. — С этого момента ты не имеешь права на слабость. Они играют без правил. Значит, и мы будем. Ты поняла меня?
— Да, — мой голос снова обрел твердость. — Я поняла.
Мы вышли из кафе вместе. Марина пошла в одну сторону, чтобы звонить юристу, я — в другую, в ближайший магазин электроники. Я купила два маленьких, почти незаметных диктофона. Они лежали у меня в кармане, холодные и тяжелые, как оружие.
Возвращаясь домой, я смотрела на знакомые улицы, но видела все будто впервые. Мой красивый район, моя машина, моя жизнь… Все это было фасадом. Бутафорией. А за ней шла настоящая, жестокая битва за выживание.
Я зашла в дом. Тишина. Сергея еще не было. Я достала один диктофон, проверила зарядку, нажала кнопку запики и положила его во внутренний карман своей домашней куртки. Он будет всегда при мне.
И в тот момент, когда я это сделала, я перешла невидимую грань. Из жертвы я превратилась в бойца. Слабую, испуганную, но полную решимости. Они отняли у меня чувство безопасности и доверие. Теперь я собиралась отнять у них гораздо больше.
Ожидание было пыткой. Каждый час, каждая минута тянулись мучительно долго. Я ходила по квартире, проверяла диктофон в кармане, повторяла про себя фразы, которые должна была сказать. Мне нужно было вывести их на откровенность. Заставить проговориться. Мой план был простым и опасным: притвориться сломленной, но начать задавать «неудобные» вопросы, приправленные дрожью в голосе и показной наивностью.
Ровно в семь вечера раздался звонок в дверь. Сердце ушло в пятки. Я сделала глубокий вдох, мысленно надевая маску запуганной, пытающейся наладить мир жены, и открыла.
На пороге стояли они. Сергей, с натянутой улыбкой и букетом дорогих цветов. За ним — Ирина, несущая на руках их маму, Веру Петровну. Свекровь смотрела на меня своими привычно недовольными глазами, будто я была не хозяйкой, впускающей их в свой дом, а прислугой, которая недостаточно низко поклонилась.
— Ну, встречай гостей, Алена, — произнес Сергей, протягивая мне цветы. Его взгляд скользнул по мне оценивающе, ища признаки неповиновения.
— Проходите, пожалуйста, — тихо сказала я, отступая в сторону.
Ирина прошмыгнула первой, воздушно поцеловала меня в щеку.
— Как дела, родная? Выглядишь получше.
Ее голос звучал так сладко, так искренне, что, не зная о ее предательстве, я бы снова поверила. Теперь же ее прикосновение вызывало тошноту.
Вера Петровна, проходя, тяжело оперлась на мою руку.
— И что это ты такая бледная? Небось, опять диеты эти дурацкие. Женщина должна быть в теле, а не как щепка. Здоровья у меня и так нет, а ты тут вся извелась.
— Простите, мама, — автоматически ответила я, помогая ей пройти в гостиную.
Сергей расстегнул пиджак, развалился в кресле, словно хозяин замка, вернувшийся с успешной охоты. Атмосфера была густой, ненатуральной. Все мы играли роли в плохом спектакле.
Я начала расставлять на столе закуски, которые готовила весь день, двигаясь как автомат. Руки слегка дрожали.
— Ну, что ж, — Сергей поднял бокал. — Выпьем за семью. За то, что все мы вместе. И за то, чтобы никаких недоразумений больше не было.
Все чокнулись. Я сделала вид, что пригубила. Вино казалось горьким.
Первые полчаса прошли в тягостных разговорах о здоровье Веры Петровны, о ценах в магазинах, о новых соседях. Я молчала, кивала, подливая чай. Маска начала давить на лицо. Пора было начинать.
— Сереж… — начала я, и мой голос прозвучал робко и неуверенно, как и было задумано. — Я вот все думаю… о том, что было. Я, наверное, действительно не все понимаю в твоих делах.
Он насторожился, отложил вилку.
— Ну? И к чему эти мысли?
— Просто… Мне бы хотелось помочь. Как-то разделить с тобой заботы. Может, я могла бы… не знаю… больше вникать в управление квартирами? Чтобы ты не тянул все один.
В гостиной повисла тишина. Ирина перестала пережевывать салат. Вера Петровна с подозрением на меня посмотрела.
Сергей медленно поставил бокал.
— Алена, мы уже обсуждали. Это сложно. Ты не справишься.
— Но я могу научиться! — сделала я глаза по-щенячьи умоляющими. — Например, я даже не знаю, кто такие наши арендаторы. Или… что за компания «Вектор»? Я видела это название в твоих бумагах. Они чем занимаются?
Имя «Вектор» прозвучало в тишине как выстрел. Сергей замер. Ирина резко кашлянула в салфетку.
— Какая еще компания? — просипела Вера Петровна. — О чем ты вообще несешь?
— «Вектор»… — повторила я, делая вид, что не замечаю напряжения. — Они, кажется, хотят купить мои квартиры? Я просто не совсем поняла из документов…
Сергей встал. Его лицо побледнело, а глаза стали узкими, как щелочки.
— Я тебе говорил, не лезь не в свое дело! — его голос был низким и опасным. — Какие документы? Что ты там увидела?
— Я… я ничего… — я сделала вид, что испугалась, и это было нетрудно. — Я просто случайно зашла в кабинет и увидела папку с моим именем…
— Вот именно! С твоим именем! — вскрикнула Ирина, ее маска доброжелательности треснула, обнажив злость. — А раз твое имя, то и мозги надо иметь, чтобы во всем разбираться! А ты за мужа даже суп нормально сварить не можешь! Сидишь на его шее, а теперь еще и в деловые вопросы встревать вздумала!
— Ира, ну зачем так… — попыталась я вставить, но меня перебила свекровь.
— Хватит портить воздух своими глупостями! — Вера Петровна стукнула ладонью по столу, тарелки звякнули. — Должна быть благодарна мужу, что он содержит тебя! Какие квартиры? Ты бы замуж за дворника вышла, если бы не мой Сережа! Он один все тянет, а ты тут со своими дурацкими вопросами!
Я сидела, опустив голову, сжимая под столом руки в кулаки. Диктофон в кармане усердно записывал каждый возглас, каждое оскорбление.
— Мама, не кипятись, — Сергей подошел ко мне. Он стоял сзади, его тень накрыла меня. Он наклонился и прошипел прямо в ухо, его голос был тихим и полным ненависти. — Я тебя предупреждал. Не лезь не в свое дело. Закрой свой рот. Сейчас же.
Он схватил меня за руку выше локтя, его пальцы впились в мышцу так, что я ахнула от боли.
— Отпусти, — выдохнула я. Голос сорвался.
— Ты сейчас пойдешь на кухню и принесешь кофе, — он тащил меня со стула. — И забудь обо всей этой ерунде.
В тот момент что-то во мне щелкнуло. Маска страха спала. Я вырвала руку и поднялась с негостепримным скрипом стула. Я повернулась к нему лицом. В глазах у него было удивление.
— Нет, — сказала я тихо, но четко. — Я никуда не пойду. И ты меня больше не трогаешь.
— Что? — он не понял.
— Ты больше не имеешь права меня трогать, — повторила я, глядя ему прямо в глаза. — И если на моем теле завтра будет хоть один синяк, я пойду в полицию. С этим, — я ткнула пальцем в карман, где лежал диктофон, — и со всеми остальными доказательствами.
Его лицо исказилось от изумления и ярости. Он отшатнулся, будто увидел не свою покорную жену, а кого-то чужого.
— Ты… Угрожаешь мне? В моем доме?
— Это не твой дом, — ответила я. — Это моя квартира.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Ирина смотрела на меня с открытым ртом. Вера Петровна тяжело дышала, прижав руку к сердцу.
Я не стала ждать их реакции. Я развернулась и пошла прочь, в спальню, оставив их в ошеломленном молчании. За моей спиной нарастал шкват возмущенных голосов, но я уже не слышала слов.
Я заперла дверь, прислонилась к ней спиной и, наконец, позволила себе дрожать. Но это была не дрожь страха. Это была дрожь адреналина, ярости и первого, крошечного ощущения победы. Я перешла Рубикон. Они это поняли.
Игра началась.
Ту ночь я провела запертой в спальне, придвинув тяжелое кресло к двери. Из гостиной доносились приглушенные, но яростные голоса. Сергей хрипел от злости, Ирина что-то выкрикивала, Вера Петровна всхлипывала. Потом хлопнула входная дверь, и в квартире воцарилась зловещая тишина. Он не ушел. Он был где-то здесь, за тонкой преградой, и эта мысль заставляла сердце биться чаще.
Утром я услышала, как он уходит. Звук захлопнувшейся двери прозвучал как условный сигнал. Время страха закончилось. Начиналось время действий.
Первым делом я перезвонила Марине и юристу Лене. Мы встретились в том же уединенном кафе. Лена оказалась невысокой женщиной с короткой стрижкой и цепким, умным взглядом. Она молча прослушала запись с ужина, лишь изредка поднимая брови.
— Ну что ж, — сказала она, когда запись закончилась. — Эмоции — это хорошо, но для суда нужны факты. Вы упомянули компанию «Вектор». У вас есть контакты ваших арендаторов?
Я смущенно покачала головой. Все эти годы всем занимался Сергей, вернее, как я теперь понимала, Ирина.
— Это нужно исправить, — Лена сделала пометку в блокноте. — Вам нужно найти хотя бы одного-двух, поговорить с ними. Узнать, кому и как они платили. Это будет прямая улика против сестры вашего мужа. Параллельно я подам запросы в регистрирующие органы по поводу этого ООО «Вектор». Уверена, там все оформлено на подставное лицо, но это нужно зафиксировать.
— А как мне найти арендаторов? — спросила я.
— Самый простой способ — приехать и представиться хозяйкой, которая решила лично пообщаться с жильцами по вопросам текущего ремонта. Ничего не подозревающие люди с большой вероятностью расскажут вам все.
План был рискованным, но другого выхода не было. Взяв адреса своих же квартир из старых документов, я в тот же день отправилась в первую из них, в старый, но престижный дом в центре.
Мне открыла молодая женщина с ребенком на руках. Услышав, что я хозяйка квартиры, она удивилась.
— Ой, а мы думали, хозяйка — это Ирина Сергеевна. Мы ей всегда на карту перечисляем. Она сказала, что вы ее сестра и живете за границей, а она всем здесь заведует.
У меня похолодели пальцы. Так вот как они все обставили.
— Ирина Сергеевна… — я сделала вид, что что-то припоминаю. — А вы не помните, как полностью ее фамилия? И реквизиты карты у вас сохранились?
— Фамилия вроде… Волкова, как и у вас, — женщина нахмурилась. — Реквизиты где-то должны быть, давайте я поищу в телефоне.
Пока она искала, я стояла в прихожей и чувствовала, как по спине бегут мурашки. Волкова. Они даже не стали утруждать себя сменой фамилии. Наглость была ошеломляющей.
Со второй квартирой вышла похожая история. Мужчина средних лет, снимавший жилье для своих родителей, подтвердил, что все платежи годами уходили на карту Ирины Волковой.
— Она говорила, что вы доверенное лицо, — пояснил он. — Что вы очень занятая дама и все вопросы через нее.
Я благодарила их, делая вид, что просто провожу ревизию, и уходила, сжимая в кармане кулаки. Улики росли как снежный ком.
Вечером того же дня Лена прислала сообщение: «По ООО «Вектор». Учредитель — некий Петров Иван Сидорович, 85 лет, пенсионер из глухой деревни. Бенефициар — ваш двоюродный брат, Дмитрий. Классическая схема».
Все сходилось. Они выстроили целую преступную сеть, где каждый был на своей роли. Сергей — мозговой центр и давление, Ирина — исполнитель и сборщик денег, а их двоюродный брат — формальный получатель. Семейный подряд.
На следующий день, собрав все доказательства — расшифровки записей, показания арендаторов, данные от Лены, — мы подали заявление в полицию о мошенничестве в особо крупном размере и о побоях. В травмпункте, куда я отправилась прямо после ужина, зафиксировали синяки на руке, оставленные пальцами Сергея.
Процесс был запущен.
Они вызвали Сергея и Ирину на первый допрос. Я не видела их возвращения, но знала, что это случилось. Поздно вечером я услышала, как ключ с силой вонзился в замок. Дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену.
Он ворвался в квартиру, как ураган. Его лицо было багровым от ярости, глаза налились кровью. Он не кричал. Он шипел, как зверь, загнанный в угол.
— Ты… — он шагнул ко мне, сжимая и разжимая кулаки. — Ты довольна? Ты добилась своего? Полиция! Допросы! Ты хоть понимаешь, что ты наделала? Ты погубишь всю семью! Ты сука!
Он подошел так близко, что я почувствовала его запах — запах пота и бессильной злобы. Но на этот раз я не отступила. Я смотрела на него, и в моем взгляде не было ни страха, ни ненависти. Только холодное презрение.
— Я просто защищаю то, что принадлежит мне по праву, — сказала я тихо.
— По праву? — он истерически рассмеялся. — Какое право? Ты никто без меня! Ничто! Я тебя с нуля поднял!
— Ты ничего мне не поднимал, — парировала я. — Ты только пытался сломать и украсть.
Его рука дернулась, будто он хотел снова схватить меня, но в этот момент в дверь постучали. Три четких, официальных стука.
Сергей замер. Его взгляд метнулся к двери, потом ко мне. В его глазах промелькнуло недоумение, сменившееся животным страхом.
Я прошла мимо него и открыла.
На пороге стояли двое мужчин в строгой форме. Судебные приставы.
— Алиса Волкова? — обратился ко мне старший.
— Да, это я.
— На основании поданного вами ходатайства и представленных доказательств, судом вынесено постановление о наложении ареста и временного запрета на совершение любых регистрационных действий с объектами недвижимости, находящимися в вашей собственности. Вот копия постановления.
Он протянул мне синий лист бумаги. Я взяла его. Он был невесомым, но в моей руке он казался тяжелее любого груза.
Я обернулась к Сергею. Он стоял посреди гостиной, побелевший, с открытым ртом. Его могущество, его уверенность, его гнев — все разбилось о простой официальный бланк. Он смотрел на приставов, потом на меня, и в его взгляде было нечто новое, незнакомое. Не ярость. Не ненависть. Страх.
Приставы, вежливо кивнув, развернулись и ушли. Я закрыла дверь и медленно повернулась к нему.
— Игра окончена, Сергей, — сказала я. — Мои четыре квартиры остаются моими. А ты остаешься ни с чем.
Зал суда пах старым деревом, пылью и человеческим страхом. Я сидела рядом с Леной, сжимая в руках сверток с диктофоном и распечатками, как талисман. Напротив, за своим столом, сидели они — Сергей и Ирина. Рядом с ними щеголеватый адвокат, похожий на хищную птицу в дорогом костюме. Он бросал на нас уверенные, почти ленивые взгляды.
Сергей не смотрел на меня ни разу. Он уставился в лежащие перед ним бумаги, но по напряженной спине и сжатым кулакам я понимала — он едва сдерживается. Ирина, напротив, не сводила с меня глаз. Ее взгляд был тяжелым, полным такой немой ненависти, что по коже бегали мурашки. Она пыталась сломить меня этим взглядом, но я лишь прямее выпрямила спину.
Вера Петровна сидела в первом ряду зрителей. Она пришла, опираясь на палочку, и с самого начала смотрела на меня так, будто я была исчадием ада, разрушившим ее идеальную семью.
Судья, женщина лет пятидесяти с усталым, невозмутимым лицом, открыла заседание. Казалось, она уже тысячу раз видела подобные истории.
Слово взял адвокат Сергея. Он встал, поправил галстук и начал говорить плавно, убедительно. Он рисовал картину идеальной семьи, где любящий муж и отец, успешный предприниматель, взвалил на себя все заботы, в то время как его инфантильная, неблагодарная жена вела праздный образ жизни.
— Господин судья, мы имеем дело с классическим случаем эмоциональной нестабильности и постразводной мести, — его голос был медовым. — Моя доверительница, не будучи в состоянии осознать сложность финансовых операций, которые ее супруг осуществлял для благополучия семьи, увидела в них угрозу. Она, подстрекаемая третьими лицами, решила отомстить мужу, выставив его мошенником. Все эти так называемые «доказательства» — не более чем плод ее больной фантазии, подкрепленный стрессом от распада семьи.
Он говорил о моих квартирах как о «небольшом активе», которым я сама не в состоянии была управлять. Он представлял Сергея благодетелем, а меня — истеричной дурочкой.
Потом настал наш черед. Лена поднялась. Она не была похожа на его адвоката. Ее движения были резкими, цепкими, а голос — четким и сухим, как удар хлыста.
— Уважаемый суд, противоположная сторона пытается представить дело как семейный конфликт. Но мы находимся в уголовном процессе. А конфликт здесь не между супругами. Конфликт здесь между жертвой мошенничества и организованной группой лиц, в которую входят ее муж, его сестра и их родственник.
Она последовательно, как бусины на нитку, начала нанизывать доказательства. Показания арендаторов, которые годами платили Ирине Волковой, думая, что та действует по моей доверенности. Документы, подтверждающие, что ООО «Вектор» — фирма-пустышка. Результаты почерковедческой экспертизы, которая выявила подделки моих подписей на некоторых документах.
— Обратите внимание, уважаемый суд, — Лена подняла распечатку перевода с карты Ирины. — Денежные средства от аренды четырех объектов недвижимости моей доверительницы в течение последних пяти лет оседали на личном счете госпожи Волковой. Никакого вложения в «общий семейный бюджет», о котором так трогательно рассказывал представитель ответчика, не производилось. Это было банальное присвоение.
Ирина вся напряглась. Сергей перестал делать вид, что читает бумаги, и уставился на Лену с ненавистью.
Когда Лена включила запись с того злополучного ужина, в зале повисла напряженная тишина. Из динамиков полились голоса. Мой робкий вопрос о «Векторе». Гневный окрик Сергея: «Я тебя предупреждал!». Визгливые нападки Ирины: «Сидишь на его шее!». И голос Веры Петровны: «Ты бы замуж за дворника вышла!».
В зале суда эти слова звучали еще ужаснее, чем вживую. Они обнажали всю грязь, всю ложь, на которой держалась моя прежняя жизнь.
Когда запись закончилась, Вера Петровна громко, на весь зал, простонала:
—Господи, да как же она могла! Своего же мужа под запись подводить! Какая подлость!
Судья строго посмотрела в ее сторону, и та замолчала, уткнувшись в платок.
Настал момент перекрестного допроса Сергея. Лена подошла к нему близко.
— Господин Волков, объясните суду, почему, имея, по вашим словам, успешный бизнес, вы были вынуждены организовать схему по отчуждению единоличной собственности вашей супруги через фирмы-однодневки и с помощью родной сестры?
Сергей несколько секунд молчал, собираясь с мыслями. Его адвокат беспокойно заерзал.
— Это… было временной мерой. Вложение в бизнес. Она бы не поняла всей сложности ситуации, — наконец выдавил он.
— То есть, вы признаете, что действовали без ведома и согласия супруги? — уточнила Лена.
— Я действовал в интересах семьи! — голос Сергея дрогнул, в нем прозвучали нотки того самого высокомерного тона, который я слышала годами. — Я один несу на себе все риски! Она не способна принять взвешенное решение!
— Решение о продаже ее собственности? — парировала Лена. — Вы считаете, что она не способна принять решение о том, что принадлежит ей по праву?
Сергей не нашелся что ответить. Он только сжал губы и отвернулся.
Суд длился еще несколько часов. Были заслушаны свидетельские показания, заключения экспертов. К концу заседания было ясно — их защита трещит по швам. Уверенность адвоката поугасла, Ирина сидела, сгорбившись, а Сергей выглядел постаревшим на десять лет.
Наконец, судья объявила перерыв для вынесения решения. Мы с Леной вышли в коридор. Я чувствовала себя выжатой как лимон, но внутри было странное, светлое спокойствие. Я сделала все, что могла.
Ирина вышла следом за нами. Она прошла мимо, не глядя, но, поравнявшись со мной, резко остановилась и наклонилась к моему уху. Ее шепот был ядовитым и злым.
— Не надейся. Мы все оспорим. Ты все равно останешься ни с чем.
Я повернула голову и встретилась с ней взглядом. В ее глазах была та самая злоба, что и в сообщении в телефоне Сергея.
— Попробуй, — тихо сказала я.
Она фыркнула и пошла прочь, громко стуча каблуками. Я смотрела ей вслед и понимала — даже если они попытаются что-то оспорить, главное уже случилось. Правда вышла наружу. Их ложь была выставлена на всеобщее обозрение. И это было дороже любой победы.
Решение суда было окончательным и обжалованию не подлежало. Все сделки по моим квартирам признали мошенническими и отменили. Право собственности вернулось ко мне в полном объеме. На Сергея, Ирину и их двоюродного брата было заведено уголовное дело. Адвокат Лена, получив исполнительный лист, сказала, что теперь можно начинать процесс по возврату всех арендных платежей, которые все эти годы получала Ирина. Это была уже другая битва, но я знала, что мы ее выиграем.
Подавая на развод, я ощущала не радость, а странное, ледяное спокойствие. Это было похоже на хирургическую операцию по удалению больного органа. Больно, но необходимо, чтобы выжить.
В тот день, когда развод был официально оформлен, я приехала в нашу — в мою — квартиру в последний раз. За эти месяцы я постепенно, по частям, вывезла все свои вещи. Теперь здесь оставалось только его. Дорогие костюмы в гардеробе, коллекция часов, папки с бумагами в кабинете. Все это больше не имело ко мне никакого отношения.
Я ходила по пустым, гулким комнатам. Солнечные лучи падали на паркет, выхватывая из полумрака пылинки, кружащиеся в воздухе. Здесь когда-то кипела жизнь, готовились ужины, раздавался смех. Теперь здесь был музей нашей сломанной семьи. И я его единственный посетитель.
Я стояла в гостиной, на том самом месте, где он ударил меня ремнем. Полосы на коже давно сошли, но шрам внутри оставался. Глубокий и болезненный. Он, наверное, останется навсегда. Напоминая не о боли, а о уроке, который мне преподнесла жизнь.
Вдруг зазвонил мой телефон. Незнакомый номер. Я ответила.
— Алло.
— Это Сергей. — Его голос был хриплым и усталым. В нем не осталось ни капли прежней уверенности. — Ты довольна? Ты разрушила все! Семью, репутацию… Все, что я строил!
Я слушала его, глядя в огромное окно на просыпающийся город. Где-то там кипела жизнь, ехали машины, спешили на работу люди. Их проблемы сейчас казались такими простыми и решаемыми.
— Нет, Сергей, — сказала я тихо. — Я не разрушала. Я просто перестала позволять тебе разрушать меня. Ты отнял у меня чувство собственного достоинства. Ты пытался отнять мое прошлое и мое будущее. Но это тебе не удалось.
— Какое достоинство? Какое будущее? — он фыркнул, но в его смехе слышалась только горечь. — Четыре стены? Ну и что? Ты думаешь, они сделают тебя счастливой?
Я обернулась, окинув взглядом эту большую, пустующую гостиную. Когда-то она казалась мне верхом мечтаний. Теперь это было просто просторное помещение с хорошим ремонтом.
— Мои квартиры — это не просто стены, Сергей. Это моя независимость. То, что ты так старался у меня отнять. И знаешь, что самое главное? — я сделала паузу. — Ты больше никогда не сможешь этого сделать. Никогда.
Он что-то пробормотал и резко положил трубку. Возможно, ругнулся. Мне было все равно.
Я взяла свою сумку, последнюю, что стояла в прихожей, и вышел в подъезд. Спустилась на лифте и вышла на улицу. Воздух был свежим и прохладным. Я сделала глубокий вдох, чувствуя, как легкие наполняются свободой. Она была горьковатой на вкус, смешанной с печалью и утратой, но это был единственный вкус, который имел для меня значение.
Я села в свою машину, ту самую, которую он когда-то подарил мне как еще одну безделушку для золотой клетки. Теперь это был просто мой автомобиль. Я завела мотор и отъехала от парадного подъезда, не оглядываясь.
Я ехала по городу, и мне не было нужно цели. Я была просто свободным человеком, который сам решает, куда и зачем ему ехать. Впереди были хлопоты с арендаторами, суды по взысканию денег, необходимость заново учиться управлять своей жизнью. Но это были мои хлопоты. Мои проблемы. И я была готова с ними справляться.
Спустя несколько часов я оказалась у той самой квартиры, самой большой, где мы жили с Сергеем. Я поднялась на лифте, вставила ключ в замок и повернула. Дверь открылась с тихим щелчком.
Я вошла внутрь. Полы были голые, стены пустые. Мои шаги отдавались гулким эхом в абсолютной тишине. Я прошла в гостиную и села на подоконник, глядя на вечерний город, зажигающий огни.
Здесь не было ни победной эйфории, ни злорадства. Была лишь тихая, усталая пустота. Пустота, которую предстояло заполнить. Чем-то новым. Своим.
Я оставалась сидеть так довольно долго, пока за окном совсем не стемнело и окна в домах напротив не превратились в яркие квадратики жизни. Потом я спустилась с подоконника, твердо ступила на пол, принадлежащий только мне, и вышла, закрыв за собой дверь.
Щелчок замка прозвучал на удивление громко в тишине подъезда. Это был звук. Звук моей свободы.
