Ирина замерла на пороге собственной квартиры, глядя на свекровь, которая стояла посреди прихожей с таким видом, будто это была её территория, а не чужое жильё.
— Галина Петровна? Что-то случилось? — осторожно спросила она, снимая пальто.
Свекровь повернулась к ней с той особенной улыбкой, которую Ирина давно научилась распознавать. Это была улыбка хищника перед прыжком. Сладкая, почти материнская, но с холодным расчётом в глазах.
— Иришенька, деточка моя, я тут подумала… Мы ведь с тобой почти не общаемся. Вот и решила зайти, посидеть, поговорить по душам. Женя мне ключи дал, сказал, ты не будешь против.
Конечно, Женя дал ключи. Ирина сглотнула раздражение и кивнула, проходя на кухню. Галина Петровна последовала за ней, оценивающе оглядывая каждый угол, каждую деталь интерьера. Её взгляд скользил по новым шторам, по свежекупленному кофейному столику, по дорогой кофеварке на столешнице.
— Ремонт сделали, вижу, — протянула свекровь, усаживаясь за стол. — Дорого, наверное, обошлось?
— Копили, — коротко ответила Ирина, наливая воду в чайник.
— Копили… — задумчиво повторила Галина Петровна. — А я вот всю жизнь на других копила. На детей. На внуков. На семью. А на себя… Ничего не осталось. Живу в этой своей однушке, стены облезли, сантехника древняя. Стыдно подруг приглашать.
Ирина молча достала чашки. Она знала, к чему идёт разговор. Это был не первый заход. Галина Петровна умела играть на жалости так виртуозно, что даже самые закалённые люди начинали ощущать укол совести.
— Я вот подумала, — продолжала свекровь, вздыхая, — может, вы мне поможете? Совсем немного нужно. Триста тысяч. Я бы сама ремонтик сделала. Обои поклеила, плитку в ванной поменяла. Чтобы хоть в старости по-человечески жить. Вы же молодые, работаете оба. Для вас это не такая большая сумма.
Она говорила это так, будто просила дать в долг десять тысяч на неделю. Триста тысяч. Сумма, которую Ирина с Женей откладывали полтора года на первый взнос по ипотеке. Их мечта о собственной квартире, где не будет ключей у свекрови, где не будет неожиданных визитов и требований.
— Галина Петровна, мы сейчас не можем, — спокойно сказала Ирина, ставя чашку перед свекровью. — У нас самих планы на эти деньги.
Лицо Галины Петровны мгновенно изменилось. Сладкая улыбка исчезла, уступив место холодному презрению.
— Планы, — процедила она сквозь зубы. — У вас планы. А родная мать Жени должна жить в нищете? Я тридцать лет на него потратила, всю себя отдала, а теперь что? Отказ?
— Мы не отказываем, — терпеливо пояснила Ирина. — Мы просто не можем сейчас. Это наши накопления на квартиру.
— На квартиру! — передразнила свекровь. — Вам и этой хватает! Две комнаты, центр! А я одна в своей дыре сижу! Но нет, вам же всё мало! Вы молодые, жадные, только о себе думаете!
Её голос становился всё громче, превращаясь в истошный вопль. Ирина сидела молча, понимая, что любое её слово будет использовано против неё. Галина Петровна вскочила, опрокинув стул.
— Знаешь что, Иришенька? — прошипела она, наклоняясь к невестке. — Женя узнает, какая ты на самом деле. Я ему всё расскажу. Как ты его мать унижаешь, как отказываешь в элементарной помощи. Он сделает выбор. И это будет не в твою пользу, поверь мне.
Она схватила сумку и направилась к выходу. У двери обернулась.
— Подумай хорошенько. У тебя ещё есть время всё исправить. Позвони мне, извинись, дай деньги. Иначе… Иначе останешься одна.
Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом. Ирина осталась сидеть на кухне, глядя на недопитый чай свекрови. Руки дрожали, но не от страха. От ярости. От бессилия. От понимания того, что сейчас начнётся.
Женя вернулся домой поздно вечером. Ирина сразу поняла, что он уже знает. Его лицо было каменным, глаза не встречались с её взглядом.
— Мама звонила, — сухо сказал он, швыряя ключи на тумбочку.
— Я знаю.
— Рассказала, как ты с ней разговаривала. Как отказала ей в помощи. Как унизила.
Ирина глубоко вдохнула.
— Женя, твоя мама требовала триста тысяч. Триста тысяч, которые мы копим на квартиру. Я не унижала её. Я просто сказала, что мы не можем сейчас.
— Не можем? — он повернулся к ней, и в его голосе прозвучала злость. — Или не хочешь? Это моя мать, Ирина! Она всю жизнь на меня положила! А ты не можешь ей помочь в элементарном ремонте?!
— Элементарном? — тихо переспросила Ирина. — Триста тысяч — это элементарно?
— Для нас — да! У нас есть эти деньги! А у неё ничего нет! Ничего! И ты, вместо того чтобы проявить элементарное человеческое участие, отказываешь ей! Ты эгоистка!
Каждое его слово било, как пощёчина. Ирина смотрела на мужа и не узнавала его. Перед ней стоял не тот мужчина, с которым она строила планы на будущее. Перед ней стоял послушный сын своей матери, готовый растоптать всё ради её прихоти.
— Я эгоистка, — медленно повторила она. — Я эгоистка, потому что не хочу отдавать наши накопления, наши планы, нашу мечту о собственном жилье. Хорошо. Тогда скажи мне, Женя, когда это закончится?
Он нахмурился.
— О чём ты?
— О требованиях твоей матери. Сегодня триста тысяч на ремонт. Завтра что? Сто тысяч на новую мебель? Ещё через месяц двести на поездку к морю? Когда это закончится?
— Это моя мать! — взорвался он. — Ты не смеешь так о ней говорить!
— Я говорю правду! И ты прекрасно это знаешь! Она всегда требовала! Когда мы только поженились, она требовала, чтобы мы жили с ней. Потом требовала деньги на лечение, которое так и не начала. Потом на машину, которую продала через полгода! И каждый раз ты вставал на её сторону!
Женя побледнел.
— Заткнись, — процедил он сквозь зубы. — Немедленно заткнись.
Но Ирина не могла остановиться. Всё, что копилось годами, вырвалось наружу.
— Нет! Я устала молчать! Устала притворяться, что всё нормально! Твоя мать манипулирует тобой! Она шантажирует нас! И ты позволяешь ей это делать!
— ОНА МОЯ МАТЬ! — заорал Женя так громко, что Ирина вздрогнула. — Она родила меня! Растила одна! Без отца! Отдала мне всю свою жизнь! А ты кто? Ты просто женщина, которая появилась пять лет назад! У тебя нет права судить её!
Тишина после его крика была оглушительной. Ирина стояла, смотрела на него и чувствовала, как что-то внутри неё окончательно ломается. Она всегда знала, что для Жени мать стоит на первом месте. Но она надеялась, что когда-нибудь он научится расставлять приоритеты. Что он поймёт разницу между любовью к матери и слепым подчинением её желаниям.
Она ошибалась.
— Ты прав, — тихо сказала Ирина. — Я просто женщина, которая появилась пять лет назад. И которая сейчас уйдёт.
Она развернулась и пошла в спальню. Женя застыл в прихожей, не понимая, что произошло. А когда понял, было уже поздно. Ирина вышла с сумкой в руках.
— Что ты делаешь? — растерянно спросил он.
— Ухожу. Отдай матери деньги. Отдай квартиру. Отдай всю свою жизнь. Только не жди, что я останусь и буду наблюдать за этим.
— Ира, постой…
— Нет, — она покачала головой. — Я устала ждать. Устала надеяться. Устала быть второй после твоей матери. Ты сделал свой выбор, Женя. И я сделала свой.
Она открыла дверь и вышла, не оглядываясь. Женя стоял посреди квартиры, слушая звук её шагов по лестнице. Он хотел побежать за ней, остановить, объяснить. Но ноги не слушались. А в голове звучал голос матери: «Она тебя не любит, сынок. Она просто пользуется тобой. Я же говорила…»
Прошла неделя. Женя пытался дозвониться Ирине, но она не брала трубку. Он написал десятки сообщений, но в ответ — тишина. Галина Петровна торжествовала. Она приходила каждый день, готовила, убиралась, заботилась. И с каждым её визитом Женя чувствовал, как задыхается.
Однажды вечером он сидел на кухне, глядя в пустую чашку. Мать что-то говорила, но он не слушал. В голове крутилась одна мысль: Ирина ушла. Ирина, которая была рядом пять лет. Которая поддерживала его, любила, строила с ним планы. Ушла. А он её отпустил. Ради кого? Ради матери, которая всю жизнь учила его, что никто не может быть важнее её.
— Женечка, ты слушаешь? — раздражённо спросила Галина Петровна. — Я говорю, нужно продать эту квартиру. Она слишком большая для тебя одного. Купим что-то поменьше, а на разницу я сделаю ремонт. И мне, и тебе хватит.
Он медленно поднял голову и посмотрел на неё. Действительно посмотрел. И впервые за много лет увидел не любящую мать, а женщину, которая всю жизнь держала его на коротком поводке. Которая научила его чувствовать вину за каждую попытку жить своей жизнью.
— Нет, — тихо сказал он.
— Что? — Галина Петровна не поняла.
— Я сказал «нет», мама. Я не буду продавать квартиру. Я не дам тебе денег на ремонт. И я не буду больше жить так, как ты хочешь.
Лицо свекрови исказилось.
— Это она! Эта змея тебя настроила! Я же говорила, что она разрушит нашу семью!
— Разрушила не она, — спокойно ответил Женя. — Разрушил я. Потому что не смог вовремя понять, что моя семья — это не ты. Моя семья — это Ирина. И я её потерял.
Он встал, взял ключи.
— Уходи, мама. И больше не приходи без приглашения.
Галина Петровна открыла рот, чтобы что-то сказать, но он уже вышел за дверь.
Женя ехал через весь город, репетируя слова. Он не знал, примет ли его Ирина. Не знал, сможет ли она простить. Но он должен был попробовать. Он припарковался у дома её подруги, где, как он выяснил, она сейчас жила. Поднялся на третий этаж и позвонил в дверь.
Открыла Ирина. Увидев его, хотела закрыть дверь, но он успел вставить ногу.
— Подожди. Пожалуйста. Просто выслушай меня.
Она остановилась, глядя на него усталыми глазами.
— Что ты хочешь, Женя?
— Я хочу… Я хочу сказать, что ты была права. Во всём. Мама манипулировала мной всю жизнь. А я позволял. Потому что боялся разочаровать её. Боялся быть плохим сыном. И в итоге стал плохим мужем. Худшим мужем на свете.
Голос его дрожал. Ирина молчала, скрестив руки на груди.
— Я потерял тебя. Самого важного человека в моей жизни. И это моя вина. Я не прошу тебя вернуться. Я просто хочу, чтобы ты знала: я понял. Слишком поздно, но понял. И если у нас когда-нибудь будет ещё один шанс… Я не упущу его.
Он развернулся, чтобы уйти. Но Ирина окликнула его:
— Женя.
Он обернулся. Она стояла в дверях, и на её лице была не злость. Была усталость. И, может быть, крошечная искорка надежды.
— Деньги, — сказала она. — Ты отдал матери деньги на ремонт?
— Нет. И не отдам.
— А ключи от квартиры?
— Забрал.
Она кивнула, задумавшись.
— Я не могу обещать, что всё будет как раньше, — наконец произнесла Ирина. — Слишком много было сказано. Слишком много сломано.
— Я знаю.
— Но, может быть… Может быть, мы сможем начать сначала. Медленно. Осторожно. Если ты действительно изменился.
Женя сделал шаг вперёд.
— Я изменюсь. Обещаю. Я научусь расставлять приоритеты. Я научусь говорить «нет». Я научусь быть мужем, которого ты заслуживаешь.
Ирина вздохнула.
— Тогда заходи. Поговорим.
Он вошёл в квартиру, и дверь за ним закрылась. Это был не конец. И не начало. Это была возможность. Хрупкая, как первый лёд. Но всё же возможность.
А в другом конце города, в маленькой однокомнатной квартире, Галина Петровна сидела у телефона и ждала звонка от сына. Звонка с извинениями. С просьбой вернуться. Со словами о том, что он не прав, а она, как всегда, права.
Но телефон молчал. И в этом молчании свекровь впервые за много лет почувствовала что-то похожее на страх. Страх одиночества, которое она создала сама. Выстроив стены из манипуляций и требований, она оказалась внутри них. Одна.
Иногда, чтобы не потерять самое важное, нужно вовремя отпустить прошлое. Даже если это прошлое — твоя собственная мать.
