Тишину старой гостиной, пахнущую лекарствами и пылью, разорвал резкий, высокомерный голос Ирины.
— Куда я тебя возьму? У меня трое детей! Тебя сестра и должна дохаживать, раз у нее никого нет!
Она стояла, подбоченившись, посреди комнаты. Ее поза была вызовом, ультиматумом, брошенным младшей сестре.
Проблема заключалась в их матери, Вере Степановне, которая после инсульта нуждалась в постоянном уходе. Ирина, старшая, уже все для себя решила.
Светлана, стоявшая у окна и смотревшая на усыпанный опавшими листьями двор, медленно обернулась.
— Никого нет? — тихо произнесла она. — Это ты про мою личную жизнь? Или про то, что я не обзавелась семьей, чтобы было кому в старости стакан воды подать?
— Не выкручивайся! — отрезала Ирина, махнув рукой. — Факты налицо. У тебя однушка, там тихо и спокойно. Ты работаешь из дома, значит, можешь присматривать за матерью. Идеальные условия. А у меня три ребенка, ипотека, круговерть! Я с ума сойду, если мама переедет к нам!
Светлана внимательно посмотрела на сестру. На ее дорогой, даже для похода в родительскую квартиру, костюм, на маникюр, на золотые серьги.
Вспомнила ее просторную трехкомнатную квартиру в хорошем районе, доставшуюся от родителей.
Вспомнила дачу, которую сестра «взялась оформить на себя, чтобы у мамы голова не болела», и которая теперь сдавалась в аренду, и эту квартиру, которая уже была переписана на племянницу.
— Понимаешь, Ира, меня удивляет не твой отказ, — начала Светлана, подбирая слова. — Меня удивляет твоя наглость. Ты с такой легкостью распределяешь обязанности, как будто так и должно быть. Ты — забираешь все, что осталось от родителей, а я — забираю все проблемы.
— Что значит все? — вспыхнула Ирина, но в ее глазах мелькнула тревога. — О чем ты вообще?
— О недвижимости, Ира. О квартирах и о даче в Снегирях. После смерти папы ты быстренько все переоформила на себя. Говорила, что так проще, что это формальность, что все равно это все наше. Я не спорила, потому что думала, что мы в одной лодке.
Светлана подошла к старому серванту, провела пальцем по пыльной поверхности, глядя на семейные фотографии.
— Но лодка-то оказалась с двойным дном. Ты забрала себе все имущество, все капиталы наших родителей, а их последние годы, их болезни, их немощность — это, выходит, мне одной? Так, что ли?
Ирина попыталась сохранить напускное спокойствие, но ее выдала легкая дрожь в руках, сжимавших ремень сумки.
— Не надо меня обвинять! Я всегда была ближе к маме, я больше помогала! А ты всегда витала в облаках! И потом, мамина воля была — чтобы все было оформлено на меня! Она боялась, что какой-нибудь твой… — она запнулась, ища слово, — …сожитель, отожмет у тебя все.
Это была ложь. Их мать, Вера Степановна, была женщиной старой закалки и никогда бы не позволила себе такого.
Светлана почувствовала, как по щекам у нее покатились горячие слезы — не от обиды, а от бессильной ярости.
— Как ты можешь так врать? Мама никогда такого не говорила! Ты просто воспользовалась ее доверчивостью после смерти папы! Ты украла у меня мою долю! — голос Светланы сорвался.
— Не смей так говорить! Ничего я не крала! Все было оформлено абсолютно законно! — крикнула Ирина.
В соседней комнате послышался слабый стон. Сестры замолчали, прислушиваясь.
Сердце Светланы сжалось от боли и стыда. Они ссорились из-за наследства у постели больной матери.
Как они до этого опустились? Женщина вытерла слезы и посмотрела на сестру с холодным пониманием.
— Хорошо, Ира. Давай говорить начистоту, раз уж ты начала. Ты хочешь, чтобы маму забрала я. Я готова это рассмотреть, но только при одном условии.
— Каком? — Ирина насторожилась.
— Мы возвращаемся к вопросу о наследстве. Ты либо немедленно переоформляешь на меня эту квартиры и половину дачи, либо выплачиваешь мне мою долю деньгами по рыночной стоимости. И только после этого мы обсуждаем, где и как будет жить мама.
Лицо Ирины исказилось гримасой гнева и страха.
— Ты что, шантажируешь меня родной матерью?!
— Нет, — холодно ответила Светлана. — Я просто отказываюсь быть твоей прислугой. Ты хочешь быть единственной владелицей всего имущества? Что же, прекрасно. Значит, и вся ответственность — на тебе. Вся, включая заботу о больной матери. Не можешь одна? Найми сиделку или устрой маму в хороший пансионат. Я буду помогать, чем смогу — приеду, посижу, куплю лекарства. Но нести основное бремя, в то время как ты будешь единолично владеть всем, что оставили родители? Нет! Это несправедливо, и я на это не согласна.
Ирина молчала, и Светлана впервые за долгие годы увидела в ее глазах не злость, а растерянность и страх.
— Ты… ты не имеешь права… — бессмысленно прошептала она.
— Имею, — твердо сказала Светлана. — Я имею право на уважение и на справедливость. Ты не можешь присвоить все активы и спихнуть всю ответственность за маму на меня. Так не бывает. Выбирай: либо мы настоящие сестры, которые делят и наследство, и заботу о матери пополам, либо мы чужие люди, и ты разбираешься со своими проблемами сама.
Светлана взяла свою сумку и направилась к выходу. Она больше не хотела находиться рядом с сестрой.
— Я поеду домой. Маме сейчас нужен покой, а не наши крики. Подумай над тем, что я сказала. Даю тебе неделю.
Светлана с решительным видом вышла на лестничную площадку, плотно прикрыв за собой дверь.
Дверь захлопнулась и Ирина осталась одна в звенящей тишине. Гнев постепенно угас, сменившись леденящим душу страхом и ошеломляющим осознанием собственной ловушки.
Она медленно опустилась в старое кресло, и сдавленный звук, похожий на всхлип, вырвался из ее груди.
Это был звук ярости, обращенной на саму себя. Она все просчитала, все предусмотрела, кроме одного — того, что тихая, покладистая Света вдруг обнажит клыки.
— Половину квартиры? Половину дачи? С ума сошла! — мысленно кричала она, сжимая кулаки.
Нет, ни за что. Отдать часть — значит признать свою неправоту и унизиться перед младшей сестрой. Этого она допустить не могла.
Неделя, отведенная Светланой на размышления, пролетела слишком быстро. Ирина действовала молниеносно, с холодной решимостью.
Она нашла частный, платный дом престарелых на окраине города. Не самый плохой, но и не тот, куда бы человек отправился по своей воле.
Чисто, аккуратно, пахнет хлоркой и тушеной капустой. Бюджетный вариант, который позволял сохранить и арендный доход с дачи, и спокойствие в просторной квартире.
Она сделала все сама, не ставя Светлану в известность. Оформила документы, собрала скудные вещи матери, и в одно пасмурное утро, когда Светлана, обеспокоенная молчанием, уже собиралась ехать к Вере Степановне, пришло смс-сообщение от сестры: «Маму устроила в пансионат «Березка». Все заботы взяла на себя. Не беспокойся. Ирина».
Светлана прочитала эти строки и не поверила. Это не могла быть правда. Она помчалась в квартиру матери.
Дверь открыла незнакомая женщина — риелтор. Квартира была пуста. Мебель, фотографии, память — все исчезло.
— Ирина Сергеевна срочно сдает квартиру, — деловито сообщила ей риелтор.
Светлана развернулась и поехала в «Березку». Мать она нашла в комнате на четверых.
Она сидела в кресле у окна, глядя в серое небо. Вера Степановна была чисто вымыта, причесана, но в ее глазах стояла такая пустота и отрешенность, что Светлане захотелось выть.
— Мама… — прошептала она, опускаясь перед креслом на колени и беря ее холодные, беспомощные руки.
Вера Степановна медленно перевела на нее взгляд. В ее глазах мелькнула искорка узнавания, а затем — бесконечная, всепоглощающая тоска.
— Светочка… — ее голос был слабым шелестом. — Ирина… сказала, ты не могла… что у тебя работа. Она… она все продала? Мои часы… папины книги?
Светлана не смогла сдержать рыданий. Она прижалась головой к коленям матери, чувствуя, как ее сердце разрывается от боли, стыда и ярости.
Ирина не просто сдала мать в приют. Она отравила ее последние дни мыслью, что младшая дочь от нее отказалась.
Выйдя из пансионата, Светлана набрала номер сестры. Та ответила с первого гудка.
— Ну что, довольна? — прозвучал в трубке спокойный, даже самодовольный голос Ирины. — Я же сказала, что беру все заботы на себя. Все цивильно, по закону.
— Как ты могла? — с трудом выговорила Светлана, сжимая телефон так, что костяшки пальцев побелели. — Как ты могла увести маму? Она думает, что я ее бросила!
— Не драматизируй, — холодно парировала Ирина. — Ей там хорошо. За ней ухаживают профессионалы. А мы с тобой, наконец, можем жить своей жизнью.
В этих словах не было ни капли сожаления. Было лишь облегчение от того, что тяжелая ноша сброшена, и все квартиры сохранены.
— Это не конец, Ира, — тихо, но с ледяной уверенностью сказала Светлана. — Я подам в суд и оспорю твое оформление недвижимости на себя. Это будет долго, дорого и грязно, но справедливость того стоит. Ради того, чтобы ты поняла — ничто не проходит безнаказанно!
Светлана сдержала свое слово и подала на сестру в суд. Однако доказать ей ничего не удалось.
Вера Степановна в суде сказала, что самовольно отдала все старшей дочери Ирине и ни на что не претендует.
Светлана была в ярости, услышав от матери эти слова. До суда она просила ее рассказать о том, что Ирина на нее надавила и заставила переписать всю недвижимость на нее.
— Тогда живи, как хочешь! — с обидой произнесла младшая дочь. — Я больше и пальцем не пошевелю ради тебя! Будешь доживать свои дни в этом пансионате.
Вера Степановна с безразличием пожала плечами. Ей, казалось бы, было уже все равно.
Светлана больше не видела мать и сестру. Лишь через полгода ей позвонила дальняя родственница и сообщила о том, что с ней связались из пансионата «Березка» по факту смерти Веры Степановны.
Светлана, до сих пор таившая обиду на мать, не поехала на последнее прощание с ней.
