Телефон завибрировал на столе, высвечивая имя «Мама». Игорь посмотрел на экран, потом на жену, стоящую у окна с чашкой кофе в руках. Оксана даже не обернулась, но плечи её заметно напряглись. Она всегда чувствовала эти звонки, будто у неё был встроенный радар на свекровь.
— Алло, мам, — Игорь принял вызов, стараясь говорить как можно тише.
— Игорёк, родной! — голос матери звенел от восторга. — Такая новость! Помнишь мою подругу Зинаиду Петровну? Ну, с которой мы вместе на даче отдыхали? Так вот, её внучка Светочка поступила в ваш город в университет! Умница такая, отличница! И представляешь, с общежитием не сложилось, мест нет. Я подумала — у вас же комната свободная стоит! Пусть девочка поживёт месяцок-другой, пока квартиру не найдёт. Вы же не откажете?
Игорь почувствовал, как земля уходит из-под ног. Свободная комната. Та самая комната, которую Оксана три месяца назад превратила в мастерскую для своих картин. Комната, куда она вкладывала деньги, душу и время. Комната, о которой свекровь прекрасно знала.
— Мам, у нас нет свободной комнаты, — начал было он.
— Как нет? А та, что справа от кухни? Я же помню вашу планировку!
— Там мастерская у Оксаны теперь.
— Мастерская? — в голосе матери прозвучало нескрываемое презрение. — Игорёк, ну что за ерунда! Какая мастерская? Она же просто мазню какую-то рисует для себя! А тут живой человек, молодая девушка, которой нужна помощь! Неужели твоя жена не поймёт? Или ей картинки важнее людей?
Оксана всё ещё стояла у окна. Но Игорь видел, как побелели костяшки её пальцев, сжимающих чашку. Она слышала. Слышала каждое слово.
— Мам, мы не можем. Извини. Пусть Света ищет другой вариант.
— Ах вот как! — голос из трубки стал резким. — Значит, чужие люди тебе роднее матери! Хорошо, Игорь, хорошо. Запомню. Когда мне понадобится помощь, я знаю, на кого рассчитывать не стоит!
Связь оборвалась. Игорь медленно положил телефон на стол и посмотрел на спину жены. Оксана развернулась. Лицо её было спокойным, но глаза горели.
— Она хочет поселить сюда кого-то, да? — голос звучал ровно, без истерики. — В мою мастерскую?
— Оксан…
— Не надо, — она подняла руку. — Я всё слышала. Твоя мама считает, что моя живопись — это мазня. Что моя работа — это несерьёзно. Что моё пространство можно отдать кому угодно, потому что «живой человек важнее».
— Она не так это имела в виду…
— Она именно так это и имела в виду, Игорь, — Оксана поставила чашку на подоконник. — Твоя мама никогда не воспринимала меня всерьёз. Для неё я просто девочка, которая увела её сына. Которая занимает его время. Которая не даёт ему жить так, как она хочет.
Игорь молчал. Потому что где-то глубоко внутри он знал — жена права. Мать никогда не принимала Оксану. С первого дня знакомства она искала в ней изъяны, придиралась к каждой мелочи. Слишком молода. Слишком мечтательна. Не умеет готовить борщ так, как надо. Не так улыбается. Не так говорит.
— Я же сказал ей нет, — тихо произнёс он.
— В этот раз, — Оксана посмотрела на него долгим взглядом. — Ты сказал нет в этот раз. А завтра она позвонит снова. И послезавтра. И будет давить на тебя, пока ты не сломаешься. Потому что ты всегда ломаешься, Игорь.
Эти слова ударили его больнее, чем он мог представить. Потому что они были правдой.
Следующие три дня телефон разрывался от звонков. Мать не сдавалась. Она звонила утром, днём, вечером. Меняла тактику. То плакала, говоря, что она плохая мать, раз сын отказывает ей в такой мелочи. То переходила в наступление, упрекая его в чёрствости и эгоизме. То рассказывала душераздирающие истории о том, как бедная Света мыкается по углам, не находя жильё в чужом городе.
Игорь держался. Но с каждым звонком чувствовал, как его воля истончается, как трескается его решимость. Оксана наблюдала за ним молча. Она ничего не говорила, но в её глазах он читал разочарование, которое росло с каждым днём.
На четвёртый день мать изменила стратегию. Она приехала. Просто появилась на пороге их квартиры с огромной сумкой продуктов и улыбкой, которая не доходила до глаз.
— Игорёк, открывай! Я тебе пирогов напекла!
Оксана открыла дверь. Свекровь окинула её холодным взглядом и прошла в квартиру, даже не поздоровавшись. Она прошагала на кухню, начала выкладывать на стол банки с вареньем, пироги, какие-то судочки.
— Где Игорь? — спросила она, не глядя на невестку.
— На работе.
— Понятно. Значит, поговорим с тобой.
Она села за стол, сложив руки перед собой. Оксана осталась стоять у дверного проёма, инстинктивно держа дистанцию.
— Оксана, я знаю, что между нами не всё гладко, — начала свекровь, и в её голосе прозвучала фальшивая мягкость. — Но я не враг тебе. Я просто мать, которая хочет помочь чужому ребёнку. Светочка — девочка умная, воспитанная. Она тебе мешать не будет. Ей нужно всего ничего — угол, где переночевать и готовиться к занятиям.
— У нас нет свободной комнаты.
— Есть, Оксаночка. Есть. Ну что за мастерская? Ты же можешь рисовать на кухне, в гостиной, где угодно! Холст же переносной! А девочке нужна отдельная комната, понимаешь? Она же учиться приехала, ей тишина нужна!
Оксана почувствовала, как внутри неё что-то сжимается в тугой узел. Мастерская была не просто комнатой. Это было её место силы. Место, где она могла дышать полной грудью. Там стоял её мольберт, полки с красками, стеллаж с холстами. Там был особый свет от большого окна, который она так долго ловила. Там висели её работы — те, которыми она гордилась. Те, за которые ей недавно предложили участие в городской выставке.
— Нет, — твёрдо сказала Оксана. — Ответ — нет.
Лицо свекрови изменилось. Маска доброжелательности слетела, обнажив холодную злость.
— Ты понимаешь, что перечишь не мне? Ты перечишь матери своего мужа! Ты ставишь свои хобби выше семейных обязательств!
— Это не хобби. Это моя работа. Моё призвание.
— Работа! — свекровь усмехнулась. — Какая работа, Оксана? Настоящая работа — это когда деньги приносят! А ты что, продала хоть одну свою картинку? Нет! Ты живёшь на деньги моего сына и ещё рассуждаешь о призвании!
Каждое слово било, как пощёчина. Оксана зарабатывала меньше Игоря — это правда. Но она работала. Вела курсы рисования для детей, брала заказы на портреты, участвовала в выставках. Это были небольшие деньги, но это были её деньги. Её труд. Её мечта.
— Я ухожу, — тихо сказала Оксана. — Прошу вас покинуть нашу квартиру.
— Нашу? — свекровь встала, опираясь руками о стол. — Нашу, говоришь? А кто первый взнос платил за эту квартиру? Кто помогал с ремонтом? Мы с отцом Игоря! Так что эта квартира — наша семейная! А ты здесь гостья, Оксаночка. Гостья, которая зазналась!
Хлопок входной двери оборвал тираду. Игорь вернулся с работы. Он вошёл на кухню и замер, оценивая ситуацию. Мать, красная от гнева. Жена, бледная как мел, с каменным лицом.
— Что здесь происходит?
— Происходит то, Игорёк, что твоя жена отказывает мне в простейшей просьбе! — свекровь мгновенно переключилась на сына. — Я прошу всего ничего — пустить девочку на время! А она мне про какие-то картинки свои талдычит! Ты слышишь это?
Игорь посмотрел на Оксану. В её глазах он увидел вопрос. Последний вопрос. Чью сторону он выберет на этот раз?
— Мам, пожалуйста, успокойся, — начал он примирительно. — Давай обсудим это спокойно…
И Оксана поняла. Поняла по этому «давай обсудим». Он опять пытается сгладить углы. Опять хочет найти компромисс, в котором пострадает она. Опять будет просить её уступить, потерпеть, понять.
— Обсуждать нечего, — сказала она, глядя мужу прямо в глаза. — Либо твоя мать прямо сейчас уходит отсюда и больше никогда не поднимает эту тему, либо ухожу я. Выбирай.
Тишина повисла тяжёлым занавесом. Свекровь смотрела на сына с торжествующей улыбкой, абсолютно уверенная в его выборе. Игорь стоял между двух женщин, и в этот момент он понял — компромисса не будет. Он метался взглядом между матерью и женой, и Оксана видела, как он мучительно ищет правильные слова, которые всех устроят. Но таких слов не существовало.
— Оксан, ну зачем же так категорично, — пробормотал он. — Мы же можем как-то…
— Нет, — её голос был спокойным, но финальным. — Мы не можем «как-то». Я устала «как-то». Я устала уступать, потому что «она же мать». Устала слышать, что моя работа — ерунда. Что моё мнение не важно. Что в этом доме я гостья, а не хозяйка.
Она сняла с крючка свою куртку.
— Когда решишь, кто я для тебя на самом деле — позвони. Я буду у Марины.
Дверь закрылась. Игорь остался наедине с матерью, которая победоносно улыбалась.
— Ну вот, сынок. Она показала своё истинное лицо. Эгоистка. Я всегда это знала. Ничего, переживёт, вернётся. Они все возвращаются. А пока давай решим вопрос со Светочкой…
Но Игорь не слушал. Он смотрел на закрытую дверь и впервые за все годы брака чувствовал пустоту. Холодную, звенящую пустоту.
Оксана не вернулась вечером. Не вернулась на следующий день. Игорь звонил, но она не отвечала. Писал сообщения — молчание. Мать торжествовала, уже обсуждая, когда привезти Свету и какую мебель надо будет переставить в мастерской.
На третий день Игорь не выдержал. Он приехал к Марине, подруге жены. Дверь открыла сама Марина, посмотрела на него с нескрываемым осуждением.
— Она не хочет тебя видеть.
— Мне нужно с ней поговорить.
— Ты уже всё сказал. Своим молчанием.
Он стоял на пороге, растерянный и опустошённый. И тогда из глубины квартиры вышла Оксана. Она выглядела спокойной, даже слишком спокойной. В руках у неё была папка с документами.
— Что это? — спросил он.
— Заявление на развод. Я подала вчера.
Слово «развод» обожгло его, как кипяток.
— Оксан, ты не можешь… мы же можем всё обсудить…
— Обсуждать нечего, Игорь. Я поняла одну вещь. Пока твоя мать будет решать, как нам жить, — мы не пара. Ты выбрал её. Снова. Как и всегда. А я устала быть третьей в собственном браке.
— Я не выбирал её! Я просто… я пытался найти выход…
— Выход, в котором пострадала бы я, — закончила она. — Ты хотел, чтобы я отдала свою мастерскую. Чтобы я проглотила все оскорбления. Чтобы я «потерпела, она же мать». Но я не буду. Больше не буду.
Он сделал шаг к ней, но она отступила.
— У тебя есть выбор, Игорь. Последний. Либо ты прямо сейчас звонишь матери и говоришь ей, что больше никогда — слышишь? — никогда не позволишь ей вмешиваться в нашу жизнь. Что наша квартира — это территория нашей семьи, где твоё и моё мнение равны. Либо подписывай бумаги. Третьего не дано.
Игорь достал телефон. Руки тряслись. Он набрал номер матери. Длинные гудки. Наконец, знакомый голос:
— Игорёк! Я как раз хотела тебе сказать, Света завтра приезжает! Надо встретить…
— Мама, — перебил он. Голос его прозвучал твёрже, чем он ожидал. — Света не приедет. Никто не приедет. Свободной комнаты у нас нет и не будет.
— Что? Игорь, мы же договорились!
— Мы ничего не договаривались. Это ты решила за меня. Как всегда. Но я принял своё решение. Мастерская Оксаны остаётся мастерской. Наша квартира — наша. И я больше не позволю тебе диктовать нам, как жить.
— Да как ты смеешь! Я твоя мать!
— Ты моя мать. Но Оксана — моя жена. Человек, с которым я выбрал строить жизнь. И если мне придётся выбирать — я выбираю её. Извини, мам. Но это мой выбор.
Он отключился раньше, чем она успела ответить. Рука всё ещё дрожала, сердце колотилось, но внутри появилось что-то новое. Облегчение. Освобождение.
Оксана стояла перед ним, и в её глазах блестели слёзы.
— Правда? — прошептала она.
— Правда. Прости меня. За всё. За то, что так долго не мог это сделать. За то, что ставил тебя в ситуацию выбора. За то, что не защищал, когда должен был.
Она сделала шаг вперёд. Потом ещё один. И обняла его так крепко, как будто боялась отпустить.
— Я люблю тебя, — сказал он ей в волосы. — И больше никто не скажет тебе, что твоя мечта — это мазня. Никто.
Телефон завибрировал. Мать. Снова и снова. Игорь отклонил вызов и заблокировал номер. Завтра он поговорит с ней спокойно. Установит границы. Объяснит правила. Но сегодня — сегодня он просто обнимал свою жену и чувствовал, как между ними рушится стена, которую он сам же и строил все эти годы.
Через месяц в мастерской Оксаны появилась новая картина. Яркая, свободная, наполненная светом. Она назвала её «Выбор». И когда работу приняли на городскую выставку, Игорь стоял рядом с ней, сжимая её руку, и впервые за долгое время чувствовал себя по-настоящему счастливым. Потому что наконец-то сделал правильный выбор. Выбор в пользу их семьи. Их любви. Их общего будущего.
