Телефон завибрировал на столе, и Ирина, не отрываясь от утреннего кофе, скользнула взглядом по экрану. Сообщение от мужа. Всего три слова, но они заставили её замереть с чашкой на полпути к губам.
«Мама приезжает. Надолго».
Никаких вопросов. Никакого «как ты думаешь» или «давай обсудим». Просто факт, поставленный перед ней как неизбежность, от которой не уйти. Ирина медленно поставила чашку на стол. Кофе вдруг показался горьким.
Свекровь Людмила Петровна действительно приехала через два дня. Приехала не с маленькой сумкой на выходные, а с двумя огромными чемоданами и коробками, из которых торчали кастрюли, судочки и какие-то узлы с непонятным содержимым. Виктор суетился у машины, таская всё это богатство на третий этаж без лифта, а свекровь уже стояла в прихожей, окидывая квартиру оценивающим взглядом хозяйки, которая долго отсутствовала и теперь проверяет, как тут справлялись без неё.
— Ириша, ты бы хоть прибралась, раз знала, что я приеду, — первое, что она сказала, проводя пальцем по полке с обувью. — Пыль везде.
Ирина стояла, прислонившись к дверному косяку, и молча наблюдала. Она прекрасно знала, что квартира была вымыта до блеска вчера вечером. Но возражать не стала. Зачем? Свекровь всё равно найдёт, к чему придраться. Это был её особый дар — видеть изъяны там, где их не было.
— Мам, проходи, располагайся, — Виктор внёс последний чемодан и вытер вспотевший лоб. — Ирин, поставь чайник, мы с дороги устали.
«Мы». Ирина отметила это местоимение. Они с мамой — это «мы». А она, жена, которая здесь живёт, которая платит за половину ипотеки и коммунальных, она просто обслуживающий персонал.
Людмила Петровна устроилась в их спальне. Не в гостиной, где стоял удобный раскладной диван. Именно в спальне, потому что «спина болит, мне нужна нормальная кровать». Виктор покорно поволок их матрас в гостиную, а Ирина смотрела на это молча. У неё вдруг возникло странное ощущение, будто она стала гостьей в собственной квартире.
Первый день прошёл относительно спокойно. Свекровь обживалась, раскладывала вещи, переставляла что-то на кухне, морщась от каждой мелочи. Ирина ушла на работу с облегчением, словно вырвалась на свободу из душного помещения.
Но вечером, когда она вернулась уставшая после долгого дня, картина изменилась. Людмила Петровна хозяйничала на кухне, готовя что-то, от чего пахло пережаренным луком и чесноком. Весь дом был пропитан этим запахом. Ирина открыла окно, но свекровь тут же закрыла его с недовольным вздохом.
— Сквозняк устроила! Я простужусь!
Ужин был странным. Людмила Петровна накрыла стол, поставила кастрюлю со своей стряпнёй и села рядом с сыном, отодвинув третий стул так, будто место для Ирины было запасным вариантом, а не частью их семьи. Виктор ел, нахваливая материнскую готовку, и не замечал, как жена молчит, едва притрагиваясь к еде.
— А что, Ириша, у тебя рука не поднимается приготовить нормальный обед для мужа? — свекровь посмотрела на неё с показной жалостью. — Витенька мой, наверное, голодает тут с тобой. Я вижу, он похудел.
Виктор не похудел. Он весил ровно столько же, сколько и полгода назад, когда свекровь видела его в последний раз. Но он не возразил. Он только неловко хмыкнул и продолжил жевать.
Ирина положила вилку. Что-то внутри неё начало закипать, но она сдержалась. Просто встала, убрала свою тарелку и ушла в гостиную. За спиной она слышала возмущённый шёпот свекрови и примирительное бормотание мужа.
Дни шли, и атмосфера в квартире сгущалась. Людмила Петровна не просто жила у них. Она завоёвывала территорию, метр за метром. Она перемыла всю кухонную посуду, потому что «она же грязная, ты что, не умеешь мыть?». Она перестирала бельё, развесив его по всей квартире, потому что «ты стираешь неправильно, вещи не пахнут свежестью». Она готовила три раза в день, каждый раз оставляя после себя гору немытых кастрюль, которые Ирина находила вечером в раковине.
— Мама готовит, а ты хоть помой за ней посуду, — сказал Виктор как-то вечером, когда Ирина в очередной раз стояла у раковины, оттирая пригоревшую сковородку. — Она старается для нас.
«Для нас». Опять это «нас».
Ирина обернулась. Виктор сидел на диване рядом с матерью, и они смотрели какое-то шоу по телевизору. Две фигуры, слившиеся в единое целое. А она стояла на кухне, по локоть в мыльной воде, и мыла чужую посуду в своей квартире.
— А почему свекровь сама не моет за собой? — спросила она ровно.
Виктор повернулся к ней с таким удивлением, будто она сказала что-то неприличное.
— Она пожилой человек! У неё давление, спина болит. Ты что, не понимаешь? Она нас кормит, а ты элементарно помочь не можешь?
Людмила Петровна многозначительно вздохнула, не отрываясь от телевизора. Этот вздох говорил больше, чем любые слова. «Вот видишь, какая неблагодарная жена тебе досталась».
Ирина вытерла руки о полотенце. Что-то щёлкнуло у неё внутри. Не сломалось — щёлкнуло, как тумблер, переключающий режим.
— Хорошо, — сказала она тихо и вышла из кухни.
На следующее утро Ирина встала рано, как обычно. Приняла душ, оделась, собралась на работу. Но перед уходом она сделала то, чего никогда не делала раньше. Она закрыла дверь в гостиную, где они с Виктором теперь спали, на ключ. Изнутри.
Когда Людмила Петровна проснулась и пошла на кухню готовить завтрак, она обнаружила там Ирину, спокойно пьющую кофе.
— Ириша, ты мне не мешай, я сейчас Витеньке яичницу сделаю, — привычно распорядилась свекровь.
— Витя ещё спит, — ответила Ирина, не поднимая глаз от телефона. — А когда проснётся, приготовит себе сам.
Людмила Петровна замерла, не веря своим ушам.
— Что значит «сам»? Ты что, жена или кто? Обязанность женщины — кормить мужа!
Ирина подняла глаза. Её взгляд был спокойным, но в нём читалось что-то новое. Что-то твёрдое.
— Обязанность взрослого человека — кормить себя самого. Я не его мама. У него мама есть. Вот пусть она и кормит.
И она встала, ополоснула чашку, поставила её на сушилку и ушла на работу, оставив свекровь стоять посреди кухни с открытым ртом.
Вечером Виктор встретил её у порога. Лицо красное, глаза сердитые.
— Ты что себе позволяешь?! — начал он сразу, даже не дав ей снять обувь. — Мама весь день плакала! Ты её обидела! Ты сказала, что не будешь меня кормить!
Ирина спокойно сняла туфли, повесила сумку.
— Я сказала, что ты можешь приготовить себе сам. Тебе тридцать два года, Виктор. Ты умеешь жарить яичницу. Или твоя мама тебя этому не научила?
Он захлебнулся от возмущения. Из спальни вышла Людмила Петровна, с красными глазами и обиженным лицом.
— Вот видишь, Витенька, я же говорила! Она тебя не любит! Какая жена отказывается готовить мужу? Это же позор! Ты посмотри на неё!
Ирина посмотрела на них обоих. Мать и сын стояли плечом к плечу, единым фронтом. Против неё.
— Знаете что, — сказала она тихо. — Я устала. Я устала быть прислугой в собственной квартире. Я работаю так же, как Виктор. Плачу за эту квартиру так же, как он. Но почему-то только я должна готовить, убирать, стирать, мыть посуду за вашей мамой и при этом слушать, какая я плохая жена.
— Потому что ты женщина! — выпалила свекровь. — Женщина должна заботиться о доме!
— А мужчина что должен? — спросила Ирина, глядя на мужа. — Приводить в этот дом свою маму и смотреть, как она унижает его жену?
Виктор молчал. Он не знал, что сказать. Он привык, что мама всегда права, а жена должна подстраиваться. Так было в его родительской семье. Так, он думал, должно быть везде.
Ирина прошла в гостиную, закрыла дверь. В спальне слышались голоса — свекровь что-то говорила сыну, утешала, настраивала против невестки. Ирина легла на диван и закрыла глаза. Внутри была пустота. Не обида, не злость. Просто усталая пустота.
Утром она проснулась от грохота на кухне. Людмила Петровна демонстративно готовила завтрак, громыхая кастрюлями так, что весь дом слышал. Ирина встала, собралась и ушла, не заходя на кухню. Перекусила в кафе по дороге на работу.
Так продолжалось неделю. Ирина существовала в квартире как призрак. Она приходила, уходила, не участвовала в семейных обедах, не убирала чужой бардак. Она готовила только себе, в маленькой кастрюльке, и ела в гостиной за своим маленьким столиком. Виктор метался между мамой и женой, не понимая, что делать. Людмила Петровна становилась всё более агрессивной.
— Это безобразие! — кричала она однажды вечером. — Ты выгнала меня из спальни, ты не кормишь мужа, ты даже не здороваешься со мной! Я что, чужая здесь?
Ирина подняла глаза от книги.
— Да, — сказала она спокойно. — Вы здесь чужая. Это моя квартира. Моя и Виктора. Не ваша. Вы здесь гость. А гости не переставляют мебель, не оккупируют чужую спальню и не учат хозяйку, как ей жить.
Людмила Петровна побагровела. Она обернулась к сыну.
— Витя! Ты слышал?! Она меня оскорбляет! Она меня выгоняет! Как ты можешь это терпеть?!
Виктор стоял, сжав кулаки. Он был зол. Но не на маму. На жену. На ту, которая разрушила привычный порядок вещей.
— Ирина, ты совсем обнаглела, — выдавил он сквозь зубы. — Это моя мать! Она воспитала меня, она имеет право жить у нас!
— Имеет, — согласилась Ирина. — Но не имеет права вести себя как хозяйка. И ты не имеешь права превращать меня в прислугу для неё.
Она встала, взяла телефон.
— Я уезжаю к подруге. На неделю. Может, за это время вы с мамой разберётесь, как жить без бесплатной домработницы.
Она собрала небольшую сумку, надела куртку. Виктор стоял как вкопанный. Он не верил, что она действительно уйдёт. Ирина остановилась у двери.
— Когда твоя мама уедет, я вернусь. Если она останется — не вернусь. Выбирай.
И она вышла. Дверь закрылась тихо, но этот звук прогремел как взрыв.
Прошло три дня. Три дня, в течение которых Виктор жил с мамой вдвоём. Первый день он чувствовал себя правым. Жена сама виновата, слишком гордая, не уважает его мать. Людмила Петровна готовила, ухаживала за ним, жалела.
Но на второй день ему стало не по себе. Квартира казалась пустой без Ирины. Он привык к её тихому присутствию, к тому, как она смеётся над сериалами, как напевает что-то на кухне, как пахнет её парфюм в спальне.
На третий день он понял. Мама не просто заботилась о нём. Она программировала его. Каждая её фраза была выпадом против жены. «Видишь, как я о тебе забочусь, а она бросила». «Хорошая жена так не поступает». «Она тебя не ценит».
И он вдруг увидел это. Увидел, как мама манипулирует им. Как она всегда вставала между ним и Ириной. Как она принижала жену, возвышая себя. Как она делала его зависимым, слабым, неспособным принять решение.
— Мам, — сказал он вечером третьего дня. — Тебе пора домой.
Людмила Петровна замерла.
— Что?
— Я сказал, тебе пора домой. Я женатый мужчина. Моя жена важнее. Я выбираю её.
Свекровь смотрела на него так, будто он предал её. Глаза наполнились слезами, губы задрожали.
— Ты… ты выбираешь эту… эту неблагодарную вместо родной матери? Я тебя вырастила! Я всю жизнь тебе посвятила!
— Ты вырастила меня, — кивнул Виктор. — И я благодарен. Но я не твоя собственность. Я взрослый мужчина. И я хочу жить со своей женой. Без тебя.
Людмила Петровна собиралась на следующий день. Молча, обиженно, демонстративно. Виктор помог ей донести чемоданы до такси. Она уехала, не попрощавшись.
Он вернулся в квартиру. Пустую, тихую. И впервые за много дней почувствовал облегчение. Он достал телефон и написал жене.
«Мама уехала. Прости меня. Возвращайся, пожалуйста».
Ирина вернулась вечером. Виктор встретил её у порога. Они стояли, глядя друг на друга. Он выглядел уставшим, но в его глазах было что-то новое. Осознание.
— Прости, — сказал он тихо. — Я был слепым. Я не видел, что творю. Я превратил тебя в служанку. Я позволил маме унижать тебя. Я был плохим мужем.
Ирина молчала. Она не бросилась ему на шею. Она просто слушала.
— Я хочу всё изменить, — продолжал он. — Я хочу быть настоящим партнёром. Готовить вместе, убирать вместе, решать вместе. Я хочу, чтобы это был наш дом. Не мамин. Наш.
Она кивнула медленно.
— Хорошо, — сказала она. — Попробуем.
Первые недели были непростыми. Виктору пришлось учиться многому. Учиться готовить не только яичницу, но и нормальные блюда. Учиться замечать, когда нужно пропылесосить или помыть пол. Учиться говорить маме «нет», когда она звонила и пыталась вернуть контроль. Но он учился. И Ирина видела это.
Постепенно их жизнь наладилась. Квартира снова стала их общим домом, не полем битвы. Они готовили вместе, смеялись на кухне над неудачными экспериментами Виктора с выпечкой. Они снова стали парой, а не мамой с сыном и чужой женщиной в придачу.
Людмила Петровна звонила редко. Обиженно, холодно. Но Виктор держался. Он любил маму, но больше не позволял ей управлять его жизнью.
Однажды вечером, когда они сидели на диване с чаем, Виктор обнял жену.
— Спасибо, что не ушла навсегда, — сказал он тихо. — Спасибо, что дала мне шанс стать лучше.
Ирина улыбнулась.
— Я боролась не против тебя. Я боролась за нас.
И в этот момент он понял главное. Настоящая любовь — это не когда один жертвует собой ради другого. Это когда оба готовы меняться, расти, защищать друг друга. Даже от самых близких. Даже от собственных родителей.
Их семья выжила. Потому что они выбрали друг друга. И это был единственно правильный выбор.
