Это случилось в пятницу вечером. Я зашла домой с большой бархатной коробкой, чувствуя себя немного виноватой, но одновременно счастливой. Впервые за много лет я купила себе не просто вещь, а роскошь. Настоящую норковую шубу цвета горького шоколада. Это была моя премия, мои кровно заработанные деньги, и я решила, что заслужила.
Дима, мой муж, сидел на диване перед телевизором. Он обернулся, увидел коробку, и его лицо вытянулось.
— Что это?
— Подарок себе, — улыбнулась я, ставя коробку на стул. — Моя премия пришла.
— Какой ещё подарок? — Он поднялся и подошёл ко мне. Его взгляд был тяжёлым, подозрительным.
Я открыла коробку. Мех лежал на шёлковой подкладке, мягкий, блестящий, пахнущий дорогим магазином.
— Шуба? — Дима произнёс это слово так, будто я принесла в дом труп. — Ты купила шубу?
Он не дождался ответа. Его лицо исказилось гримасой гнева.
— Ты что, купила себе шубу? А мама как будет зимой ходить? — он кричал, тыча пальцем в сторону стены, за которой, как ему, видимо, казалось, сидела его мать в обносках и плакала.
Воздух в комнате сгустился. Пять лет. Пять лет я носила своё старое драповое пальто, купленное ещё до замужества. Оно было поношенным, с вытертыми локтями, и каждую зиму я подшивала подкладку. Пять лет я слушала, что «надо экономить», что «деньги лишними не бывают», что «маме надо помогать». Его маме. Марине Петровне.
Я смотрела на него — красного, раздувшегося от праведного гнева. И вдруг вся та злость, вся обида, всё унижение, которые копились во мне все эти годы, не исчезли, не взорвались. Они превратились в нечто холодное и твёрдое. В лёд.
Я медленно подняла на него глаза. Моё сердце колотилось, но голос прозвучал на удивление спокойно.
— В своём старом пальто, — ответила я. — Как и я последние пять лет.
Он отшатнулся, словно я ударила его по лицу. Его рот открылся, но никакого звука не последовало. Он явно ожидал слёз, оправданий, мольбы. Но не этого. Не этой ледяной тишины и этого спокойного, безразличного взгляда.
— Ты… это что значит? — прошипел он, уже без прежней уверенности.
— Это значит, что твоя мама пять лет ходит в своём старом, но добротном пальто. А я пять лет ходила в своём старом, уже дырявом пальто. Теперь у меня есть шуба. А у неё осталось её пальто. Всё честно.
— Ты эгоистка! — выдохнул он. — Мама одна растила нас с сестрой! Она всего себя нам отдала! А ты… ты не можешь подумать о старом человеке!
— Я думала, — сказала я, закрывая коробку. — Я думала о себе. Впервые за долгое время. И знаешь, это оказалось очень приятно.
Я взяла свою шубу и пошла в спальню. Он не побежал за мной. Я слышала, как он швырнул что-то в стену и зарычал от бессилия. А я развесила шубу в шкафу, села на кровать и вдруг поняла, что не чувствую ни радости, ни удовлетворения. Только огромную, всепоглощающую усталость.
Всё началось не сразу. Первый год нашего брака был почти счастливым. Мы снимали маленькую квартирку, оба работали, строили планы. Дима тогда был другим — заботливым, весёлым. Но после того как его отец ушёл из семьи, а Марина Петровна осталась одна, всё изменилось. Сначала это были частые визиты. Потом звонки по любому поводу. Потом её мнение стало главным в нашей жизни.
Помню, как я купила новые шторы. Марине Петровне они не понравились.
— Какие-то безвкусные, — сказала она, поморщившись. — И цвет холодный. У вас и так уютом не пахнет.
Дима велел мне вернуть шторы и купить «что-нибудь поприличнее». То есть такое, что выберет его мама.
Помню, как я получила повышение и хотела отметить это в ресторане.
— Зачем тратить деньги на какую-то ерунду? — сказала Марина Петровна. — Лучше купите мне новый телевизор. Старый уже барахлит.
Мы купили телевизор. А я отметила повышение чашкой чая на кухне.
Моя зарплата росла, но жили мы всё скромнее. Потому что «маме надо», «сестре помочь», «на дачу деньги нужны». Их дачу. На которую меня не приглашали, потому что «ты же работаешь, тебе некогда».
Я закрыла глаза. В голове прокручивались кадры из прошедших лет. Его мать, сидящая в моём кресле и раздающая указания. Его сестра, берущая мою косметику без спроса. Дима, смотрящий на меня пустыми глазами и говорящий: «Мамка права. Послушай маму».
Я встала, подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. На женщину с уставшими глазами, в простом домашнем халате. Я почти не узнавала себя. Та девушка, которая когда-то мечтала о любви и семье, куда-то исчезла. Её место заняла тень, удобная и молчаливая.
На следующее утро Дима делал вид, что ничего не произошло. Он молча пил кофе, уткнувшись в телефон. Я тоже молчала. Но тишина эта была другого качества. Она была тяжёлой, звенящей.
Через час раздался звонок в дверь. Я открыла. На пороге стояла Марина Петровна. Лицо её было бледным от негодования.
— Здравствуй, — сказала она, входя без приглашения. — Где она?
— Кто? — спросила я, хотя прекрасно понимала, о ком речь.
— Эта… шуба твоя! — выпалила она. — Димка мне всё рассказал! Как ты могла? На какие деньги? Это же наши общие деньги!
Я посмотрела на неё. На её новое пальто, купленное на мои деньги два месяца назад. На её дорогую сумку. На золотые серёжки, которые мы с Димой подарили ей на юбилей.
— На свои, — ответила я. — На свою премию.
— Какая разница! — всплеснула она руками. — В семье всё общее! Ты должна была посоветоваться с мужем! Со мной!
— Почему с вами? — поинтересовалась я.
— Потому что я мать! Я лучше знаю, что нужно семье! А семье не нужна твоя дурацкая шуба! Семье нужно, чтобы старики были одеты и обуты!
В этот момент из спальни вышел Дима. Он выглядел помятым и несчастным.
— Мам, не надо, — слабо попытался он вступиться.
— Молчи! — отрезала она. — Ты совсем от рук отбился, позволяешь жене так себя вести! Лариса, немедленно вези эту шубу обратно! Деньги нам нужны на ремонт на даче.
Я посмотрела на них — на мать и сына. На двух людей, которые видели во мне только кошелёк. Прислугу. Поставщика ресурсов.
— Нет, — сказала я.
— Что? — не поняла Марина Петровна.
— Я сказала нет. Шубу я не отдам. И денег на вашу дачу не дам.
— Ты с ума сошла! — закричала она. — Дима, скажи ей!
Но Дима молчал. Он смотрел в пол, и по его лицу было видно, что он разрывается между матерью и женой. И я прекрасно знала, кто в этой схватке победит. Всегда побеждала она.
— Всё, я пошла, — сказала Марина Петровна, демонстративно надевая перчатки. — Раз у вас тут такие порядки, я и шагу не сделаю в этот дом. Пока она не извинится.
Она ушла, хлопнув дверью. Дима поднял на меня глаза.
— Довольна? Довыёживалась?
— Да, — честно ответила я. — Очень.
В тот день я не стала готовить ужин. Я взяла свою сумочку и пошла в тот самый ресторан, в котором мы так и не отметили моё повышение. Заказала самое дорогое блюдо и бутылку вина. Сидела одна, смотрела на людей и понимала, что мне с ними гораздо комфортнее, чем в собственном доме.
Когда я вернулась, Дима сидел в темноте.
— Где была? — спросил он хрипло.
— В ресторане.
— Одна?
— Да. И знаешь, это было замечательно.
Он ничего не ответил. Наступила новая неделя молчания. Марина Петровна не звонила. Дима приходил с работы и уходил в свою комнату. Мы жили как соседи.
А я в это время делала важные вещи. Сначала я пошла в банк и открыла новый счёт, на который стала переводить часть своей зарплаты. Потом нашла старые документы на квартиру. Она была куплена в браке, но первоначальный взнос делала я со своих сбережений. Я обратилась к юристу, чтобы понять, на что могу претендовать при разводе.
Я не торопилась. Я наблюдала. И ждала.
Через две недели Дима не выдержал.
— Ладно, — сказал он за завтраком. — Хватит этого балагана. Мама звонила. Она готова простить тебя, если ты извинишься и… вернёшь шубу.
Я отпила глоток кофе.
— Я не собираюсь извиняться. И шубу не отдам.
— Лара, хватит упрямиться! — он стукнул кулаком по столу. — Я устал от этой войны!
— Это не война, — покачала я головой. — Это капитуляция. Твоя. Ты сдался ей давно. А я просто перестала сражаться за место в твоей жизни. Оно того не стоит.
Он смотрел на меня, и в его глазах читалось неподдельное изумление. Он впервые увидел, что его манипуляции не работают. Что его угрозы не пугают. Что его гнев не имеет силы.
— Ты… ты что, хочешь развестись? — спросил он тихо.
— Я хочу жить, — ответила я. — А это не одно и то же.
В тот вечер я надела свою шубу и вышла из дома. Шла по холодным улицам, и прохожие оглядывались на меня. Я чувствовала себя не просто женщиной в дорогой одежде. Я чувствовала себя свободной.
Развод был долгим и неприятным. Дима пытался оспорить раздел имущества, требовал половину моих сбережений. Но мой юрист оказался хорош. Мы сохранили большую часть.
В день, когда решение суда вступило в силу, я получила смс от его сестры.
«Ты разрушила нашу семью! Мама плачет! Ты довольна?»
Я удалила сообщение. Потом взяла телефон и заблокировала все их номера. Всех — Диму, его мать, его сестру. Сотрела их из своей жизни, как стирают ненужные файлы с компьютера.
Прошло полгода. Я живу одна в маленькой, но уютной квартирке. Купила те самые шторы, которые когда-то хотела. Хожу в рестораны одна или с подругами. И ношу свою шубу. Часто. При любой погоде.
Иногда я думаю о Диме и его матери. Наверное, они до сих пор считают меня эгоисткой. Женщиной, которая предпочла шубу семейному благополучию.
Но я-то знаю правду. Я не шубу выбрала. Я выбрала себя. И это оказалось самой тёплой и дорогой вещью, которая у меня когда-либо была.
