— Вероника? Что ты тут делаешь?
Егор замер на пороге, держа в одной руке пакет с продуктами, а другой все еще сжимая дверную ручку. Сестра стояла на лестничной клетке, съежившись, с огромным чемоданом у ног, который, казалось, был больше нее самой. На ней было легкое пальто, совершенно не по ноябрьской погоде, а лицо было бледным, с размазанной тушью под глазами.
— Пустишь? — тихо спросила она, и ее голос дрогнул.
Алина, вышедшая в прихожую на голос мужа, остановилась за его спиной. Она увидела Веронику и почувствовала, как внутри что-то неприятно сжалось. Они с сестрой Егора никогда не были близки. Не то чтобы враждовали, просто существовали в параллельных вселенных. Вероника — яркая, громкая, всегда в центре внимания, живущая на широкую ногу. Алина — спокойная, ценящая уют и тишину.
— Конечно, заходи, что за вопросы, — спохватился Егор, отступая в сторону и пропуская сестру в квартиру. Он поставил пакет на пол и помог ей вкатить чемодан. — Что случилось? Ты почему не позвонила?
Вероника молча сняла пальто, повесила его на крючок и только потом обернулась. Она посмотрела на Алину, потом снова на брата.
— От меня Костя ушел. То есть… не ушел, а выгнал. Просто собрал мои вещи и выставил за дверь. Сказал, что я ему больше не нужна.
Она произнесла это ровным, почти безжизненным тоном, но в следующую секунду ее плечи затряслись, и она разрыдалась, закрыв лицо руками. Егор тут же обнял ее, начал гладить по спине, что-то успокаивающе шептать.
— Тише, тише, Ника, все хорошо. Я здесь, мы здесь. Успокойся.
Алина стояла в стороне, чувствуя себя лишней в этой сцене. Она не знала, что сказать. Сочувствие боролось с тревогой. Вероника и Костя были вместе лет десять, их бурная семейная жизнь была притчей во языцех у всех родственников. Они то ссорились так, что посуда летела из окон, то мирились с поездками на Мальдивы. Но чтобы выгнал…
— Пойдем на кухню, я чайник поставлю, — предложила Алина, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более дружелюбно. — Ты, наверное, замерзла.
Вероника, всхлипывая, кивнула и поплелась за ней, ведомая Егором. На кухне она села на стул и уставилась в одну точку. Егор сел рядом, не выпуская ее руки.
— Как выгнал? Просто так? На ровном месте? — допытывался он.
— Сказал, что устал, — прошептала Вероника. — Что я его не ценю. Представляешь? Я, которая всю себя ему посвятила!
Алина молча доставала чашки, заваривала чай. Она слышала эту фразу про «всю себя» уже не раз. Обычно после нее следовал рассказ о новой шубе или машине, которую Костя купил, чтобы загладить очередную вину.
— Я могу у вас пожить немного? — Вероника подняла на Алину заплаканные глаза. — Буквально пару недель. Пока не найду, куда пойти. Мне совсем некуда. К маме не хочу, ты же знаешь, она сразу начнет причитать.
Что Алина могла ответить? «Нет, извини, наша двухкомнатная квартира слишком мала для троих»? «Нет, я хочу проводить вечера с мужем, а не слушать твои рыдания»? Она заставила себя улыбнуться.
— Конечно, оставайся. Сколько нужно. Не переживай.
Егор с благодарностью посмотрел на жену. Он явно оценил ее понимание. Алина же подумала, что эти «пара недель» могут стать настоящим испытанием. И она даже не представляла, насколько была права.
Первые дни прошли под знаком всеобщего сочувствия. Алина готовила для Вероники ее любимые блюда, Егор развлекал ее разговорами и фильмами, они втроем сидели на кухне до поздней ночи, обсуждая подлость Кости. Веронику поселили в гостиной, которая одновременно была кабинетом Егора. Она целыми днями лежала на диване, завернувшись в плед, и смотрела в потолок или тихо плакала.
Алина старалась быть терпеливой. Человек в беде, нужно помочь. Но уже через неделю ее начало раздражать это молчаливое страдание. Вероника не делала ничего. Она не пыталась искать работу, хотя до замужества была неплохим менеджером по продажам. Она не звонила подругам. Вся ее жизнь свелась к ожиданию, когда ей принесут чай или тарелку с едой.
Однажды вечером Алина вернулась с работы уставшая. В прихожей пахло чем-то горелым. На кухне она обнаружила Веронику, которая в растерянности смотрела на почерневшую кастрюлю на плите.
— Ой, Алиночка, прости, — всплеснула руками золовка. — Я хотела тебе помочь, ужин сварить. Макароны. А они… вот. Я так задумалась о своем горе, что и забыла про них.
Алина сдержала тяжелый вздох. Кастрюля, ее любимая, с толстым дном, была безнадежно испорчена.
— Ничего страшного, — выдавила она. — Бывает.
Она открыла окно, чтобы проветрить, и принялась готовить ужин из того, что было. Вероника снова села на свой стул и принялась рассказывать о том, как Костя любил ее стряпню. Алина слушала вполуха, скребя губкой другую кастрюлю.
Егор, вернувшись, застал напряженную тишину. Он сразу все понял по запаху гари и виноватому лицу сестры.
— Ника, ну я же говорил, не трогай ничего. Алина сама все сделает, — мягко упрекнул он сестру.
— Я же как лучше хотела, — надула губы Вероника. — Хотела быть полезной. А то сижу у вас на шее, как…
— Перестань, — оборвал ее Егор. — Ты наша семья.
Алина промолчала. Ночью, лежа в кровати, она сказала мужу:
— Егор, может, ей стоит поискать квартиру? Или хотя бы работу? Она же не может вечно лежать на диване.
— Алин, дай ей время, — ответил он. — У нее стресс. Ты же видишь, в каком она состоянии. Куда она сейчас пойдет?
— Прошло две недели. Она обещала на пару недель.
— Ну какая разница, неделей больше, неделей меньше. Тебе что, жалко?
Алине было не жалко. Ей было тесно. Тесно в собственной квартире, в собственной жизни. Присутствие Вероники, ее тихие вздохи, ее вечно несчастное лицо, ее разбросанные по гостиной вещи — все это давило, лишало воздуха. Гостиная перестала быть местом, где они с Егором могли посмотреть фильм, обнявшись. Теперь это была комната Вероники.
Прошел месяц. Вероника немного ожила. Она начала краситься, делать прически. Но ее пассивность никуда не делась. Она по-прежнему не работала и не искала жилье. Зато у нее появились новые привычки. Она могла без спроса взять ноутбук Алины, потому что ее собственный «что-то барахлит». Могла «одолжить» кофточку, потому что «она так подходит к моим глазам, а мне так хочется хоть немного порадовать себя».
Алина пыталась говорить с Егором. Разговоры всегда заканчивались одинаково.
— Она моя сестра, Алин. У нее никого нет.
— У нее есть мать.
— Ты знаешь, какие у них отношения. Мама ее запилит.
— А она не пилит нас? Своим присутствием? Своим бездействием? Егор, я больше не могу. Я прихожу домой, и мне не хочется сюда идти. Это больше не мой дом.
— Не преувеличивай.
Это «не преувеличивай» ранило сильнее всего. Он не видел. Или не хотел видеть. Для него Вероника была несчастной сестренкой, которую нужно опекать. А Алина — женой, которая должна понять и потерпеть.
Однажды Алина, разбирая белье после стирки, не нашла свой любимый кашемировый свитер. Она обыскала всю квартиру. Егора дома не было, Вероника сидела в гостиной с журналом.
— Ника, ты не видела мой серый свитер? — спросила Алина, стараясь сохранять спокойствие.
— Свитер? — Вероника оторвалась от журнала. — А, этот, мягенький такой? Я его вчера надевала. Холодно было.
— И где он сейчас?
— Ой… — Вероника виновато опустила глаза. — Кажется, я пролила на него кофе. Я его застирала и повесила на балкон.
У Алины похолодело внутри. Она вышла на балкон. Свитер висел на веревке, но он был уже не ее размера. Он сел и деформировался, превратившись в нечто бесформенное и маленькое, годное разве что для куклы. Вероника, видимо, застирала его в горячей воде.
Алина молча сняла то, что осталось от свитера, и вернулась в комнату. Она не кричала. Она просто положила испорченную вещь на журнальный столик перед золовкой.
— Это был подарок моей бабушки. Единственное, что от нее осталось.
— Алиночка, прости, я не знала! — залепетала Вероника. — Я такая неуклюжая! Я куплю тебе новый, честное слово! Как только у меня появятся деньги.
Алина смотрела на нее и впервые поняла, что не верит ни единому ее слову. Ни про горе, ни про Костю, ни про «я не хотела». В ее глазах не было раскаяния, только испуг. Испуг, что ее сейчас начнут ругать.
Вечером состоялся очередной разговор с Егором. На этот раз Алина была непреклонна.
— Она испортила вещь, которая была мне дорога. И дело не в свитере, Егор. Дело в отношении. Она живет здесь, пользуется нашими вещами, как своими, и даже не думает о последствиях.
— Она не специально! — Егор уже начинал злиться. — Ты придираешься к мелочам!
— Это не мелочи! Это моя жизнь, мой дом! Почему я должна делить его с человеком, который меня не уважает?
— Она моя сестра! Куда я ее дену, на улицу?
— Пусть снимает комнату! Пусть едет к матери! Пусть делает что угодно, но она не может больше здесь жить!
— Ты ставишь меня перед выбором? — в голосе Егора прозвучал металл.
— Да, — тихо, но твердо ответила Алина. — Да, ставлю. Потому что я так больше не могу. Это наш дом, Егор. Наш. А не перевалочный пункт для твоей сестры.
Они долго молчали. Егор смотрел в окно, Алина — на свои руки. Она чувствовала, как между ними растет ледяная стена.
На следующий день Егор поговорил с сестрой. Алина не слышала разговора, но вечером Вероника была тише воды, ниже травы. Она собрала свои вещи, разбросанные по гостиной, и даже помыла за собой чашку. Алина почувствовала укол надежды. Может, он все понял?
Но через день все вернулось на круги своя. Вероника снова вздыхала на диване, Егор снова носил ей чай, а атмосфера в доме стала еще более гнетущей. Вероника теперь смотрела на Алину с затаенной обидой, будто это она, Алина, была виновата во всех ее несчастьях.
Развязка наступила неожиданно. В субботу утром у Алины зазвонил телефон. Номер был незнакомый.
— Алина? Здравствуйте. Это Константин. Муж Вероники.
Алина замерла.
— Бывший муж, — поправился он. — Я прошу прощения за беспокойство. Мне ваш номер дала общая знакомая. Скажите, Вероника у вас?
— Да, у нас, — осторожно ответила Алина.
— Понятно, — в голосе мужчины слышалась усталость. — Я так и думал. Она вам, наверное, рассказала, что я ее выгнал?
— Да.
Константин усмехнулся.
— Конечно. Только она не рассказала, за что. Ваша золовка, Алина, проиграла в онлайн-казино все наши сбережения. Все, что мы копили на новую квартиру. Почти три миллиона. Я узнал об этом случайно. И я ее не выгонял. Я сказал, что нам нужно пожить отдельно, пока я не решу, что делать. А она собрала вещи и устроила трагедию.
Алина молчала. Она слушала и чувствовала, как кусочки головоломки встают на свои места. Пассивность, нежелание искать работу, деньги, которых вечно нет.
— Я просто хочу, чтобы вы знали, — продолжал Константин. — Я не монстр. Но я больше не могу покрывать ее долги и ее ложь. Она и у вас, наверное, уже успела что-то натворить?
— Мелочи, — глухо ответила Алина, вспомнив кастрюлю и свитер.
— У нее не бывает мелочей, — вздохнул Константин. — У нее все начинается с мелочей. Ладно, извините еще раз. Просто… будьте осторожны.
Он повесил трубку. Алина сидела на кровати, держа телефон в руке. Она не чувствовала злости. Только холодную, звенящую пустоту. Все это время ее муж защищал не несчастную жертву, а лгунью и игроманку. Все это время ее, Алину, выставляли черствой эгоисткой, которая не хочет войти в положение.
Она дождалась, когда Егор вернется из магазина. Вероника была в ванной. Алина молча протянула ему свой телефон.
— Кто это? — не понял он.
— Позвони. Это Костя. Он тебе много интересного расскажет про твою сестру.
Егор нахмурился, но номер набрал. Алина вышла на кухню и налила себе воды. Она слышала обрывки фраз из комнаты. Сначала недоверчивое «Да быть не может», потом гневное «Почему ты мне не сказала?», потом долгое молчание.
Егор вошел на кухню бледный.
— Я поговорю с ней, — сказал он. — Я все решу.
— Ты уже решил, — спокойно ответила Алина. — Ты все решил в тот момент, когда предпочел поверить в ее сказку, а не в мои чувства. Когда назвал мои переживания «преувеличением».
— Алин, я не знал!
— А я знала. Не факты, нет. Но я чувствовала, что что-то не так. А ты не захотел мне верить. Тебе было проще считать меня злой и придирчивой, чем усомниться в святости своей сестры.
— Что ты хочешь, чтобы я сейчас сделал? Выгнал ее?
— Я ничего не хочу, Егор. Уже ничего.
Она пошла в спальню и достала с антресолей свою дорожную сумку. Она не плакала. Слезы кончились. Она методично складывала свои вещи: одежду, книги, косметику.
Егор стоял в дверях и смотрел на нее.
— Алина, не делай глупостей. Мы же любим друг друга.
— Любили, — поправила она, не глядя на него. — Любовь не живет там, где нет доверия и уважения. Ты не уважал меня все это время. Ты защищал ее, а меня делал виноватой.
— Но я же исправлюсь! Я все исправлю!
Из ванной вышла Вероника. Она увидела собранную сумку, бледного брата, и все поняла.
— Это из-за меня? — тихо спросила она, и в ее голосе снова зазвенели слезливые нотки. — Алиночка, не уходи, я виновата, я сейчас же уеду…
Алина застегнула молнию на сумке и впервые за все это время посмотрела прямо на золовку.
— Дело не в тебе, Вероника. А в нас. В том, чего у нас больше нет.
Она взяла сумку и пошла к выходу. Егор бросился за ней.
— Алина, постой! Куда ты пойдешь?
Она остановилась уже в прихожей, надевая ботинки.
— Не волнуйся. Не к маме. Сниму что-нибудь. Не пропаду.
Она открыла дверь. На лестничной клетке было тихо и пусто.
— Прошу тебя, не уходи, — прошептал Егор ей в спину.
Алина на мгновение замерла. Потом глубоко вздохнула и шагнула за порог, не оборачиваясь. Она закрыла за собой дверь, и щелчок замка прозвучал как финальная точка. Точка в истории ее брака. Она не чувствовала ни облегчения, ни радости. Только огромную усталость и странное, горькое чувство освобождения. Впереди была неизвестность, но она была ее, и только ее. А за той дверью остались двое — брат и сестра, которые наконец-то могли быть вместе без помех.
