— Ты только посмотри на этот балкон, Ань. Представляешь, как мы тут летом сидеть будем? Кофе пить.
Павел провёл пальцем по экрану планшета, увеличивая фотографию. Анна прижалась к его плечу, вдыхая знакомый запах его рубашки. На размытом снимке, сделанном риелтором впопыхах, была обычная лоджия в типовой новостройке, заваленная какими-то коробками. Но для них это было нечто большее. Это был их будущий мир.
— Кресло-качалку поставим, — мечтательно проговорила она. — И цветы. Обязательно много цветов.
— И стол маленький, чтобы ноутбук помещался. Буду говорить всем, что у меня кабинет с панорамным видом.
Они рассмеялись. Два года. Два года они откладывали каждую копейку, отказывая себе в отпусках, в новой одежде, в походах по ресторанам. Всё ради этих бетонных стен, которые скоро должны были стать их крепостью. Задаток был внесён, документы готовились к сделке. Оставалась самая приятная часть — предвкушение.
Телефонный звонок разрезал уютную тишину вечера, как нож. Павел поморщился, увидев на экране фотографию матери. Тамара Ивановна звонила редко, но всегда по делу, которое она считала неотложным.
— Да, мам, привет, — бодро начал он, но тут же осёкся. В трубке слышались всхлипы. — Что случилось? Мама?
Анна напряглась, отстраняясь. Она видела, как лицо Павла меняется, становится серым и напряжённым.
— Как обрушился? Весь? — он вскочил с дивана, начиная мерить шагами комнату. — Да я понял, что не весь дом… Потолок… В какой комнате? Понятно. Нет, сиди на месте. Ничего не трогай. Мы сейчас приедем.
Он сбросил звонок и растерянно посмотрел на Анну.
— У мамы потолок в зале обрушился. Говорит, соседи сверху залили, и всё рухнуло. Штукатурка, балки какие-то… Она там сидит, боится в квартиру зайти.
Через полчаса они уже были на другом конце города, в старой пятиэтажке, где жила Тамара Ивановна. Дверь в её квартиру была приоткрыта. Сама хозяйка сидела на табуретке в коридоре, закутавшись в старый клетчатый плед, хотя в подъезде было тепло. Её лицо, обычно строгое и подтянутое, выглядело осунувшимся и жалким. Тонкие губы были плотно сжаты.
— Мамочка, — Павел бросился к ней. — Ты цела? Не задело?
Тамара Ивановна медленно подняла на него глаза, полные вселенской скорби.
— Я на кухне была, Пашенька. Услышала грохот… думала, война началась. Вышла, а там…
Она махнула рукой в сторону комнаты. Павел и Анна заглянули внутрь. Картина была удручающей. Посреди зала возвышалась куча мокрой штукатурки и дранки. С потолка свисали куски арматуры, а в центре зияла тёмная дыра, из которой продолжала капать вода. Мебель была накрыта толстым слоем белой пыли, на ковре расплывалось грязное пятно.
— Я же говорила, говорила, что дом аварийный! — запричитала Тамара Ивановна, входя за ними. — Никто не слушал! Управдом только руками разводит. А соседи твои, алкаши проклятые, дверь не открывают. И что мне теперь делать? Где жить? На улице?
Она обвела комнату трагическим взглядом, словно прощаясь с прошлой жизнью.
— Мам, успокойся, — Павел обнял её за плечи. — Какие улицы? К нам поедешь, конечно. Разве могут быть варианты?
Анна молчала, обводя взглядом разрушения. Что-то в этой картине её смущало. Слишком уж театрально выглядела эта куча мусора, аккуратно лежащая в центре комнаты. И запах… пахло не свежей сыростью, а чем-то затхлым, старым.
— Побудешь у нас, пока всё не уладится, — продолжал Павел. — Вызовем оценщика, подадим в суд на соседей, заставим ЖЭК делать ремонт…
— Какой ремонт, Пашенька? — Тамара Ивановна всхлипнула. — Тут всё сносить надо. Эксперт приходил неделю назад, сказал, перекрытия сгнили. Это капитальный ремонт, на миллионы. У кого есть такие деньги? У меня? У соседей твоих, что бутылки собирают? Это конец.
Она присела на край уцелевшего кресла и закрыла лицо руками. Её плечи мелко дрожали. Павел смотрел на неё с болью и беспомощностью.
— Мы что-нибудь придумаем, мам.
В ту ночь Анна не могла уснуть. Тамара Ивановна тихо спала на диване в гостиной, который они поспешно для неё разобрали. Павел тоже спал, измотанный переживаниями. А Аня лежала и смотрела в потолок, прокручивая в голове слова свекрови. «Эксперт приходил неделю назад». Если она знала, что перекрытия сгнили, почему ничего не сказала? Почему ждала, пока всё рухнет?
Утром Тамара Ивановна уже хлопотала на кухне. Она передвигалась бесшумно, как тень, но её присутствие ощущалось в каждом углу. За завтраком она почти ничего не ела, только пила чай и тяжело вздыхала.
— Не знаю, как я вас обременять буду, — сказала она, глядя в чашку. — У вас своя жизнь, молодые… а я тут со своим горем.
— Мама, перестань, — нахмурился Павел. — Ты наша семья. Будешь жить с нами столько, сколько нужно.
— А где жить-то? — она подняла на него влажные глаза. — Эту квартиру не восстановить. Продать её в таком виде — за копейки. Кто купит развалины? А мне ведь уже не шестнадцать, чтобы по съёмным углам скитаться.
Анна почувствовала, как холодок пробежал по спине. Она поняла, к чему идёт этот разговор.
— Мы что-нибудь придумаем, Тамара Ивановна, — сказала она как можно спокойнее.
— Что тут придумаешь, Анечка? — свекровь грустно улыбнулась. — Старость — не радость. Одна надежда на сына.
Вечером, когда Тамара Ивановна ушла в комнату смотреть сериал, состоялся разговор.
— Ань, я думаю, нам нужно отложить покупку квартиры, — начал Павел, избегая смотреть ей в глаза.
— Я так и думала, — ровно ответила Анна.
— Ну а что делать? Я не могу оставить мать на улице. Ей нужно жильё. Мы можем отдать ей наши деньги… Купим ей какую-нибудь однушку, а сами… сами пока поживём здесь. Потом снова накопим.
— Снова? Паша, мы два года жизни на это положили! Мы во всём себе отказывали! Ты понимаешь, что это значит «снова копить»? Это ещё несколько лет!
— А ты предлагаешь её выгнать? — он начал заводиться. — Это моя мать! Она меня одна растила, ночей не спала! А я теперь должен сказать ей: «Извини, мама, у нас тут свои планы, а ты как-нибудь сама»?
— Я этого не предлагаю! Но почему мы должны жертвовать всем? Есть другие варианты! Можно снять ей временное жильё! Можно потребовать компенсацию с управляющей компании!
— Это всё месяцы, годы! А ей жить где-то надо сейчас! Аня, войди в положение.
— Я вхожу! Но я не понимаю, почему она молчала неделю, если знала про эксперта? Почему не собрала вещи, не подготовилась? Почему всё случилось так… вовремя? Прямо перед нашей сделкой.
Павел посмотрел на неё с укором.
— Ты хочешь сказать, она это подстроила? Обрушила себе на голову потолок? Аня, ты в своём уме?
— Я не знаю, что я хочу сказать. Это всё просто очень странно.
Дни потянулись серой чередой. Тамара Ивановна освоилась. Она не хозяйничала, не лезла с советами, но её молчаливое, страдальческое присутствие давило на нервы. Она часами сидела у окна, глядя во двор, и тяжело вздыхала. Каждый её вздох был немым укором. Павел становился всё более нервным и замкнутым. Все разговоры сводились к одному: к деньгам на квартиру для мамы. Он уже мысленно попрощался с их мечтой, с их балконом и креслом-качалкой.
Анна чувствовала, что сходит с ума. Ей нужно было доказательство. Не для Павла — для себя. Чтобы понять, не паранойя ли это.
Она вспомнила, что у её институтской подруги, Лены, родители жили в соседнем со свекровью доме. Под предлогом забрать какие-то старые конспекты, она договорилась с Леной о встрече и поехала в тот район.
— Ой, а я твою свекровь видела на днях, — щебетала Лена, пока они пили чай на её кухне. — Она такая женщина… монументальная. Всегда с прямой спиной. Моя мама говорит, что она к племяннику своему ездила в другой город, деньги ему какие-то отвозила. Крупную сумму. Он там то ли в бизнес вкладывался, то ли долги отдавал.
— К племяннику? — сердце Анны замерло. — Когда это было?
— Да недели две-три назад. Мама ещё удивлялась, откуда у пенсионерки такие деньги. Она же всем рассказывала, что копит на чёрный день. Видимо, он и настал.
Анна вернулась домой в смешанных чувствах. Племянник… Тамара Ивановна никогда о нём не упоминала. Это был какой-то дальний родственник по линии её покойного мужа. Зачем она отдала ему все свои сбережения?
Следующим шагом был визит в управляющую компанию. Представившись дочерью Тамары Ивановны, она попросила показать ей акт осмотра квартиры. Начальник участка, усталый мужчина с серым лицом, долго рылся в бумагах.
— А, Попова… помню, — пробурчал он. — Да, было обращение. Затопили их. Соседи сверху, как обычно. Мы составили акт. Вот, смотрите.
Анна взяла в руки листок. В графе «причинённый ущерб» было написано: «Отслоение штукатурного слоя на площади 3 кв. м. в результате протечки. Требуется косметический ремонт».
— Косметический ремонт? — переспросила она. — А как же… перекрытия? Она говорила, что они сгнили.
Начальник участка посмотрел на неё как на сумасшедшую.
— Какие перекрытия? Девушка, дом кирпичный, там плиты железобетонные лежат. Им сто лет ничего не будет. Да, залили, да, неприятно. Штукатурку отбить, просушить и заново замазать. Работы на два дня. Мы даже предлагали ей сделать это силами наших рабочих, бесплатно. Она отказалась. Сказала, будет взыскивать с соседей моральный ущерб на миллион.
Мир Анны перевернулся. Всё было ложью. От начала и до конца. Не было никакого рухнувшего потолка с балками. Была обычная протечка. Не было необходимости в капитальном ремонте. Была потребность в двух днях работы. Вся эта трагедия, все эти страдания, бессонные ночи Павла, их разрушенная мечта — всё это было гигантским, чудовищным спектаклем.
Но зачем? Ответ был очевиден и страшен в своей простоте. Племянник. Она отдала ему все деньги, которые копила «на чёрный день». А когда поняла, что осталась ни с чем, решила, что её «чёрный день» должен оплатить сын. Из денег, которые он копил на своё будущее. На их с Анной будущее.
Вечером она выложила всё Павлу. Спокойно, без эмоций, раскладывая факты, как пасьянс. Он слушал, и его лицо каменело.
— Этого не может быть, — прошептал он. — Она бы не стала… так врать.
— Вот акт из ЖЭКа, Паша. Вот слова Лениной мамы. Что ещё тебе нужно?
— Она моя мать!
— А я твоя жена! И она пыталась украсть наше будущее! Не просто деньги, а нашу мечту, нашу жизнь!
Они сидели в тишине. Из гостиной доносились звуки сериала. Тамара Ивановна смотрела свою мыльную оперу, не подозревая, что главная драма разыгрывается в соседней комнате.
— Я поговорю с ней, — наконец сказал Павел. Голос его был глухим.
Конфронтация произошла на кухне. Тамара Ивановна как раз заваривала себе чай.
— Мам, нам нужно поговорить, — начал Павел.
Она обернулась, и на её лице мгновенно появилась привычная маска страдалицы.
— Что-то случилось, сынок? У Анечки такое лицо… Я вас стесняю, да? Я так и знала. Я уйду. Завтра же. Пойду на вокзал…
— Хватит, мама! — голос Павла сорвался на крик. — Хватит этого театра! Я всё знаю. Про ЖЭК. Про то, что никакого обрушения не было. Про племянника твоего, которому ты отдала все деньги.
Тамара Ивановна замерла с чайником в руке. Маска слетела, и Анна впервые увидела её настоящее лицо — злое, колючее, с плотно сжатыми губами.
— Это она тебе напела? — прошипела свекровь, кивнув на Анну. — Я так и знала, что она против меня тебя настраивает! Хочет отнять у меня единственного сына!
— Никто меня не настраивал! Я сам видел документы! Зачем, мама? Зачем ты нам врала?
— Врала? — она горько рассмеялась. — Да, я отдала деньги Славе! У него ребёнок больной, операция нужна была! А он мне родная кровь, не то что некоторые! Я думала, он отдаст! А он пропал! И что мне было делать? Просить у вас милостыню? Чтобы она, — она снова ткнула пальцем в Анну, — потом всю жизнь попрекала меня каждым куском? Я хотела, чтобы ты, как сын, просто помог своей матери! Это твой долг!
— Мой долг — не покрывать твою ложь! Мы хотели отдать тебе всё, что у нас было! Всё! А ты просто нас использовала!
— Использовала? Я тебе жизнь дала! А ты ради девчонки готов родную мать в грязь втоптать!
Она поставила чайник на плиту с таким грохотом, что Анна вздрогнула.
— Я всё поняла. Сын мне больше не сын. Живите. Можете праздновать. Выгнали старуху из дома.
С этими словами она развернулась и, гордо вскинув голову, удалилась в комнату.
На следующий день она съехала. Молча, собрав свою небольшую сумку. Павел пытался с ней поговорить, но она смотрела сквозь него. Перед уходом она остановилась в дверях и сказала, глядя в стену:
— Бог тебе судья, сынок.
Дверь захлопнулась. В квартире стало тихо. Слишком тихо.
Анна подошла к Павлу и коснулась его плеча. Он не пошевелился.
— Всё закончилось, — тихо сказала она.
Он медленно повернул к ней голову. Его глаза были пустыми.
— Закончилось? — переспросил он. — Ты правда так думаешь? Она врала мне. Всю жизнь, наверное, врала. А ты… ты была права. Ты с самого начала всё видела.
В его голосе не было благодарности. Только холодная, глухая обида. Обида на мать за её ложь. И обида на жену за её правду. За то, что она разрушила его иллюзию, заставила увидеть то, чего он видеть не хотел.
— Паш, мы через это пройдём, — попыталась она его обнять.
Он отстранился.
— Я не знаю, Ань. Я ничего не знаю. Мне нужно… побыть одному.
Анна смотрела на него и понимала, что трещина, прошедшая между ними, была гораздо глубже, чем обрушенный потолок в квартире свекрови. Этот обман сломал всё. Их доверие, их близость, их мечту. Деньги на квартиру были на счету, никуда не делись. Но радости от этого не было.
Она подошла к окну. Там, внизу, шла обычная жизнь. Спешили по делам люди, играли дети, лаяли собаки. А их маленький мир, который они так старательно строили, рухнул. Не из-за потолка. Из-за лжи, которая оказалась прочнее любого бетона.
Она собрала свои вещи через неделю. Павел не удерживал. Они сидели на той же кухне, где недавно кипели страсти, и молча пили чай. Между ними была пропасть.
— Ты уходишь, — это был не вопрос, а констатация факта.
— Да, — ответила она. — Я не могу так, Паш. Дело не в твоей маме. Дело в нас. Эта ложь… она сломала что-то. Я смотрю на тебя и вижу не только тебя, но и её. И твою боль. И твою обиду на меня за то, что я оказалась права. Мы не сможем это починить. Как тот потолок. Можно замазать, закрасить, но мы всегда будем знать, что под краской — трещина.
Он ничего не ответил. Просто смотрел в свою чашку.
Уже стоя в дверях с сумкой, она в последний раз оглянулась на квартиру, которая так и не стала их домом. Павел всё так же сидел за столом, ссутулившись. Одинокая фигура в пустой квартире. Он потерял мать, теперь терял жену. А Тамара Ивановна, добившись своего — пусть и не так, как планировала, — разрушила жизнь единственного сына. В этой истории не было победителей. Только проигравшие.
