Ключ повернулся в замке с противным скрипом, и Ирина замерла на пороге. Что-то было не так. Она почувствовала это кожей, ещё не успев понять умом. В прихожей пахло чужим — незнакомыми духами, детским шампунем и ещё чем-то сладковатым, приторным. Она сбросила туфли, прошла дальше и остановилась как вкопанная.
На её любимом диване, том самом, который она выбирала три месяца и на который копила полгода, развалилась совершенно незнакомая женщина. Рядом с ней возились двое детей — мальчишка лет семи и девочка помладше. Они играли с её декоративными подушками, швыряя их друг в другу. На журнальном столике стояли грязные тарелки с остатками еды и детские соки в картонных коробочках.
— Простите, — выдавила Ирина, — а вы кто?
Женщина медленно подняла голову. Она была лет тридцати пяти, полноватая, с уставшим лицом и небрежно собранными волосами. Она окинула Ирину оценивающим взглядом и лениво ответила:
— А, вы, наверное, Ира? Я Лена, сестра Димы. Он не сказал? Мы тут поживём немного.
Ирина почувствовала, как внутри что-то оборвалось.
— Дима не сказал, — медленно проговорила она. — А где он сейчас?
— На работе, наверное, — пожала плечами Лена и снова уткнулась в телефон.
Ирина прошла на кухню, доставая мобильный. Руки дрожали так, что она едва смогла набрать номер мужа. Гудки тянулись бесконечно долго.
— Алло, Ир, что случилось? — голос Димы был рассеянным, он явно был занят.
— У нас дома твоя сестра с детьми, — она старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал. — Ты собирался мне об этом сообщить?
Пауза. Слишком долгая пауза.
— А, да… Слушай, у них проблемы с жильём возникли. Муж Ленки запил опять, она от него съехала. Деваться некуда. Я подумал, у нас же места много, двушка…
— Ты подумал, — перебила она. — Ты подумал и решил за меня. За нас. Не спросив.
— Ирин, ну она же моя сестра! Куда ей идти? На улицу, что ли? С детьми маленькими?
— А меня ты спросить не мог? Хотя бы предупредить?
— Да ладно тебе, не устраивай сцену! Это временно, пока не найдут что-то. Ты же не бездушная.
Он бросил трубку. Ирина стояла посреди кухни, сжимая телефон так, что костяшки пальцев побелели. Она посмотрела на раковину, полную грязной посуды. На столе лежали крошки, на плите стояла кастрюля с остатками макарон. Кто-то уже здесь хозяйничал. Кто-то уже чувствовал себя как дома.
Она вышла в гостиную. Лена всё так же лежала на диване.
— Лена, скажите, вы надолго?
— Ой, да не знаю, — женщина даже не подняла головы от телефона. — Как получится. Может, неделю, может, месяц. Пока с жильём не разберёмся.
— Месяц? — Ирина почувствовала, как начинает закипать. — А где вы собираетесь спать?
— Ну, Димка сказал, что можем в зале на диване. А детки на раскладушке. У вас же есть раскладушка?
— Нет.
— Ну ничего, купим. Или Димка купит.
На мои деньги, подумала Ирина. На наши общие деньги, которые мы откладываем на ремонт. На те деньги, ради которых я работаю на двух работах.
Вечером Дима пришёл поздно. Он был нарочито весёлым, громко здоровался с сестрой, тискал племянников. Делал вид, что всё нормально. Ирина молча накрывала на стол. Она готовила ужин, как обычно, но сегодня порций было больше. Четыре вместо двух.
За столом Лена бесконечно рассказывала о своих проблемах, о негодяе-муже, о том, как ей тяжело, как никто не помогает. Дима кивал, поддакивал, всячески выражал сочувствие. Ирина молчала. Она ела механически, не чувствуя вкуса. После ужина Дима исчез в ванной, а Лена уселась на диван с детьми смотреть мультики. Гора грязной посуды осталась на столе.
Ирина молча начала мыть. Её руки двигались автоматически — тарелка за тарелкой, вилка за вилкой. Внутри клокотало, но она держала себя в руках. Когда она закончила, было уже поздно. Дети наконец угомонились, Лена устроила их спать в зале на матрасе, который притащили из спальни. Их с Димой матрасе.
Ирина зашла в спальню. Дима уже лежал, уткнувшись в телефон.
— Нам надо поговорить, — сказала она тихо.
— Давай завтра, я устал.
— Нет. Сейчас.
Он нехотя отложил телефон и посмотрел на неё.
— Димa, я не против помочь твоей сестре. Но ты должен был спросить меня. Это моя квартира тоже.
— Твоя квартира? — он усмехнулся. — Ипотеку-то мы вместе платим. Или я один, что ли, плачу?
— Первоначальный взнос был моим. Два миллиона. Всё, что я копила пять лет. И большую часть платежей тоже я плачу, потому что у тебя зарплата меньше.
— Ну вот, началось! Я так и знал, что ты припомнишь! Всегда ты со своими деньгами носишься, как курица с яйцом!
Они поссорились. Впервые за три года брака по-настоящему, до крика. Дима обвинял её в чёрствости и эгоизме. Она обвиняла его в том, что он не уважает её мнение. Они легли спать по разные стороны кровати, каждый отвернувшись к своей стене.
Дни превратились в кошмар. Лена не работала. Она целыми днями сидела дома, смотрела сериалы, листала телефон. Дети носились по квартире, всё трогали, ломали, разбрасывали игрушки. Ирина приходила с работы и видела хаос. Грязная посуда, разбросанные вещи, детские крики. А Лена на диване, как королева.
— Лена, давайте хоть посуду будем мыть по очереди, — попыталась договориться Ирина на третий день.
— Ой, у меня дети на руках, мне некогда, — отмахнулась та.
— Но вы же дома весь день…
— Ты не понимаешь, каково одной с двумя детьми! Когда у тебя будут свои, поймёшь!
Ирина стиснула зубы и пошла мыть чужую посуду. Вечером она снова попыталась поговорить с Димой.
— Твоя сестра вообще не помогает по дому. Я не могу одна за всеми убирать!
— Ира, у неё дети! Ей тяжело! Ты бы проявила понимание!
— А мне легко? Я работаю, прихожу домой уставшая, а тут бардак!
— Не нравится — не убирай! Никто не заставляет!
Она не убирала. Один день. Два. На третий день квартира превратилась в свалку. Ирина не выдержала и убрала. Молча, со слезами злости на глазах.
Прошла неделя. Потом две. Лена и не думала съезжать. Она обжилась, освоилась. Уже хозяйничала на кухне, переставляла вещи как ей удобно, давала Ирине советы, как лучше готовить. Дима всё так же защищал сестру, обвиняя жену в бездушности.
Однажды вечером Ирина пришла и увидела, что её косметика с туалетного столика исчезла. Она нашла свои дорогие духи, крем и помаду на полке в ванной, среди детских шампуней и мыла.
— Лена, это моё. Зачем вы взяли?
— А я думала, общее. Извини, не знала, что ты такая жадная.
Что-то внутри Ирины щёлкнуло. Она зашла в спальню, достала ноутбук и открыла сайт с объявлениями о сдаче жилья. Листала, сравнивала цены, делала расчёты. Потом открыла калькулятор и начала считать. Сколько они тратят на еду теперь. Сколько на электричество. На воду. На всё.
Через час она составила документ. Аккуратный, структурированный. Распечатала два экземпляра. Когда Дима пришёл, она протянула ему листы.
— Это что? — он даже не взял бумаги.
— Договор найма жилого помещения. Рыночная стоимость двухкомнатной квартиры в нашем районе — тридцать пять тысяч в месяц. Плюс половина коммунальных платежей. Итого сорок тысяч. Твоя сестра уже живёт здесь три недели. Это двадцать восемь тысяч пятьсот за прошедший период плюс сорок тысяч за следующий месяц. Шестьдесят восемь тысяч пятьсот. Завтра до обеда деньги на карту.
Дима смотрел на неё так, будто увидел впервые.
— Ты что, офигела? Это моя сестра!
— Которая живёт в моей квартире, ест мою еду, пользуется моими вещами. Либо она платит, либо съезжает. Завтра.
— Куда ей съезжать?!
— Это не мои проблемы. У неё есть муж, есть родители, есть подруги. Пусть ищет варианты.
— Ира, ты сошла с ума! Я не дам тебе выгнать мою сестру!
— Хорошо, — Ирина взяла второй экземпляр и положила его на комод. — Тогда съезжай с ней. Вместе.
Она видела, как Дима побледнел. Он явно ожидал слёз, уговоров, но не этого ледяного спокойствия.
— Ты меня выгоняешь?
— Я даю тебе выбор. Либо твоя сестра съезжает завтра, либо вы съезжаете вместе. Завтра же. У вас есть сутки.
Она легла спать. Дима всю ночь курил на балконе, потом ушёл к сестре в зал. Ирина слышала их приглушённые голоса, шипение, споры. Ей было всё равно. Она давно поняла, что проиграла этот брак. Но проигрывать своё жильё, свои деньги, свою жизнь она не собиралась.
Утром Лена вышла из зала с красными глазами. Дети сонно тёрли лица.
— Мы уезжаем, — буркнула она, не глядя на Ирину.
— Хорошо, — Ирина сидела на кухне с чашкой кофе.
— Я позвонила подруге, она нас приютит.
— Замечательно.
Они собирались быстро. Дима таскал сумки, нервно поглядывая на жену. Ирина сидела неподвижно, попивая остывший кофе. Она не помогала. Она просто наблюдала, как из её дома выносят чужие вещи, чужие проблемы, чужую жизнь.
Когда дверь захлопнулась, в квартире повисла тишина. Ирина встала, подошла к окну. Внизу Дима загружал вещи в такси. Лена что-то говорила, размахивая руками. Дети плакали. Он обернулся, посмотрел на окно их спальни. Она знала, что он её видит. Знала, что ждёт жеста — помахать рукой, кивнуть, показать, что она пожалеет. Но Ирина просто стояла. Не махала. Не кивала. Не показывала ничего.
Такси уехало. Дима ушёл с ним.
Первые три дня он не звонил. Потом начал писать сообщения. Короткие, злые. Обвинял её в жестокости, в эгоизме. Говорил, что она разрушила их семью. Что мать его теперь не хочет с ней разговаривать. Что все родственники считают её бессердечной стервой. Ирина не отвечала. Она просто блокировала номер и продолжала жить.
Жить было странно. Квартира казалась огромной и пустой. Но в этой пустоте было спокойно. Никто не разбрасывал игрушки. Никто не оставлял грязные тарелки. Никто не пользовался её вещами. Она приходила с работы в тишину и порядок. И это было счастьем.
Через две недели Дима пришёл. Позвонил в дверь, как гость. Он был помятый, не бритый, в мятой рубашке.
— Можно войти?
Она пропустила его. Он прошёл в гостиную, огляделся. Всё было чисто, прибрано. На диване лежали её подушки. На столике стояла ваза с цветами. Как будто тех трёх недель ада не было.
— Ира, давай поговорим.
Они сели. Дима мялся, подбирал слова.
— Я понимаю, что был не прав. Я должен был спросить тебя. Мне жаль.
— Хорошо.
— Может, я вернусь?
Она посмотрела на него. Этого человека, с которым прожила три года. Человека, который выбрал не её. Который обвинял её в бездушности за то, что она защищала свой дом.
— Нет.
— Ира…
— Ты выбрал. Ты встал на сторону сестры. Назвал меня эгоисткой за то, что я не хочу жить в бардаке и кормить чужих людей. Ты показал мне, кто ты. И я не хочу быть с таким человеком.
— Но мы же муж и жена!
— Были. Завтра я подам на развод.
— Из-за этого? Из-за сестры?
— Нет. Из-за тебя. Из-за того, что ты не услышал меня. Не поддержал. Обвинил в том, что я защищаю свои границы.
Он пытался переубедить. Обещал, что всё изменится. Что больше никогда не пустит никого без её разрешения. Что будет другим. Но Ирина знала — люди не меняются. Он будет прежним. Будет помогать всем вокруг за её счёт. Будет обвинять её в жёсткости. Будет ждать, что она будет удобной, покладистой, бесконечно терпеливой.
— Прости, Дима. Но мой ответ — нет.
Он ушёл. На этот раз навсегда.
Развод прошёл быстро. Дима не стал делить квартиру, понимая, что она была оформлена на Ирину, и первоначальный взнос был её деньгами. Он просто исчез из её жизни. Через год она узнала, что он женился снова. На подруге сестры, той самой, которая приютила Лену. Ирина не испытала ничего. Ни боли, ни ревности. Только лёгкое облегчение, что сделала правильный выбор.
Она жила одна в своей двухкомнатной квартире. Работала, встречалась с подругами, ходила в театры. Училась снова быть собой, не подстраиваясь ни под чьи ожидания. Её мать иногда укоряла её — мол, зачем развелась, можно было потерпеть, все семьи через трудности проходят. Но Ирина знала: терпеть — это когда сложно обоим. А когда сложно только тебе, а другой живёт в своё удовольствие за твой счёт — это называется не брак. Это называется эксплуатация.
Однажды, через полтора года после развода, в кафе к ней подошёл мужчина. Они разговорились. Он был спокойным, внимательным, с добрыми глазами. Когда он узнал, что она живёт одна, спросил:
— А почему развелись, если не секрет?
Ирина улыбнулась.
— Потому что я поняла: помогать можно, когда у тебя есть ресурсы. А жертвовать собой ради чужого комфорта — это не доброта. Это саморазрушение.
Он кивнул, как будто понял.
— Мудрая женщина.
Она не знала, куда заведёт это знакомство. Но знала точно: больше никогда не позволит, чтобы в её доме хозяйничали чужие люди. Чтобы её обвиняли в жёсткости за то, что она защищает свои границы. Она научилась говорить «нет». И это было самым важным уроком в её жизни.
