— Мать, тебе с собой реально что-то делать надо. Круговую подтяжку что ли.
Я обернулась от зеркала. Дочь стояла в дверях моей спальни, держа в руках телефон. Двадцать два года, безупречный макияж, укладка. Моя Кристина.
— Что ты сказала?
— Ну правда же. Посмотри на себя. Волосы как солома, морщины… Отец говорит, ты совсем запустилась.
Отец. Говорит.
— Твой отец много чего говорит, — я медленно отложила расчёску. — Например?
Кристина поджала губы. Секунда. Две.
— Мам, не устраивай сцену. Я вообще-то пришла тебе помочь. У меня подруга косметолог, даст скидку…
— Кристина. Что ещё говорит твой отец?
Она отвела взгляд. И я поняла — сейчас прозвучит то, после чего ничего не будет прежним.
— Он встречается с другой. Уже три года. На нашей даче.
Тишина. Где-то за окном хлопнула дверь машины. Соседка выгуливала собаку — её голос доносился снизу, обычный, весёлый.
— Откуда ты знаешь?
— Мам, да все знают. Я случайно увидела их в кафе полгода назад. Думала, разберётесь сами. Но вы же молчите, делаете вид… И вообще, он сказал, что в твоём возрасте надо принимать его таким, какой он есть. Что ему делить не хочется — квартиру, дачу, машину.
Я села на край кровати. Руки вдруг стали чужими, тяжёлыми.
— Он тебе это сказал?
— Вчера. Собрал семейный совет. Без тебя.
Без меня.
— И?
Кристина пожала плечами:
— Мам, ну ты же понимаешь. Папа весь в работе, устаёт. А ты… ну, правда запустилась немножко. Может, если приведёшь себя в порядок…
Я встала. Подошла к дочери вплотную.
— Выйди отсюда.
— Мам…
— Выйди. Сейчас же.
Когда дверь закрылась, я вернулась к зеркалу. Сорок восемь лет. Морщины. Седые пряди в тусклых волосах. Двадцать шесть лет брака. Я работала бухгалтером в городской администрации, тянула семейный бюджет, пока Алексей «искал себя» — сначала в строительстве, потом в торговле недвижимостью, потом в консалтинге. Эта квартира — моя, от бабушки. Дача — на мои деньги построена, оформлена на него. Машина — тоже моя.
Три года.
Семейный совет без меня.
Я достала телефон.
***
Алексей пришёл поздно. Пахло чужими духами — сладкими, навязчивыми. Он даже не пытался скрыть.
— Поговорить надо, — бросил он, проходя на кухню.
Я стояла у окна в гостиной.
— Да. Надо.
Он налил себе воды, сел за стол. Усталый вид человека, которого достали бытовые проблемы.
— Лена, давай по-взрослому. Нам обоим нужно признать: мы выгорели. Чувства ушли. Но мы же семья, понимаешь? У нас дочь, общее хозяйство. Я не хочу всё рушить.
— Значит, три года встречаешься с другой женщиной на нашей даче — это не рушить?
Пауза. Он даже не удивился.
— Кристина рассказала? Ну вот, всегда она… Лена, это не то, что ты думаешь.
— А что я думаю, Лёша?
— Ты думаешь, что я предал. Но послушай. Ты же сама отдалилась. Вечно на работе, дома — усталая, недовольная. Я живой человек, мне нужно внимание, тепло…
— Тепло. На моей даче. В доме, который я оплатила.
Он поморщился:
— Опять начинается. «Я заработала, я купила». Лена, мы семья. Всё общее.
— Тогда разведёмся. И разделим это «общее».
Он резко встал. Впервые за весь разговор посмотрел мне в глаза.
— Не дури. Квартира твоя, ладно. Но дачу, машину — я не отдам. Суд учтёт, что я вкладывался, ремонтировал, обустраивал…
— На мои деньги.
— Докажи. У тебя чеки есть двадцатилетней давности?
Молчание. Он взял куртку.
— Подумай, Лена. В твоём возрасте начинать сначала… Ты посмотри на себя. Кому ты нужна? Сиди спокойно, радуйся, что я не бросил окончательно.
Дверь хлопнула.
Я стояла посреди гостиной — нашей, не нашей, какая разница — и впервые за двадцать шесть лет почувствовала: я свободна.
Унижена, растоптана, но свободна.
***
Две недели спустя.
Светлана Викторовна, заведующая отделом, вызвала меня после обеда.
— Лена, садись. Тут вопрос деликатный.
Я села. Последние две недели прожила на автопилоте: работа, дом, адвокат. Алексей съехал к брату, подал встречный иск на раздел имущества. Кристина обиделась. Молчала.
— Твой муж приходил, — Светлана Викторовна сложила руки на столе. — Интересовался твоей зарплатой, премиями за последние годы. Говорит, для суда.
Я похолодела.
— И?
— Я ничего не дала, естественно. Но, Лена… он намекал, что у тебя могут быть проблемы. С отчётностью. Что ты якобы «путаешь» документы, переплачиваешь подрядчикам…
— Это ложь!
— Я знаю. Но он обещал пойти выше. К главе администрации.
Я встала. Ноги подкашивались.
— Светлана Викторовна, я двадцать лет работаю здесь безупречно…
— Я знаю, Лена. И поэтому говорю тебе: готовься. Он не остановится. Такие мужчины не останавливаются, когда видят, что женщина сопротивляется.
Вечером я сидела на своей кухне перед чашкой с остывшим чаем. Телефон ожил. Незнакомый номер.
— Елена Сергеевна? Меня зовут Артём Борисович Крылов. Я владелец сети магазинов «Домовой». Мне нужен главный бухгалтер. Вашу кандидатуру порекомендовала Марина Петровна из налоговой.
Я молчала. Марина — моя бывшая однокурсница, мы виделись пару раз в год.
— Вы слушаете?
— Да. Но я… я бухгалтер в администрации .
— Марина говорит, вы лучший специалист, которого она знает. И что вам сейчас нужны перемены. Я готов предложить оклад в два раза выше вашего нынешнего. Плюс проценты с оборота.
Я посмотрела в окно. Серый двор, серое небо.
— Хорошо.
***
Месяц спустя.
Офис компании «Домовой» занимал весь второй этаж нового бизнес-центра. Панорамные окна, современная мебель, живые цветы. Моё рабочее место — отдельный кабинет с видом на центральную площадь.
Я всё ещё не могла поверить.
Артём Борисович оказался мужчиной лет пятидесяти, седым, собранным. Говорил мало, слушал внимательно. На собеседовании задал три вопроса — и принял на работу.
— Почему вы выбрали меня? — спросила я в первый рабочий день.
Он взглянул поверх очков:
— Потому что вы двадцать лет работали безупречно за копейки. Потому что вас предал муж, но вы не сдались. И потому что Марина показала мне вашу отчётность — я такой точности не видел даже у аудиторов. Вопросы?
Вопросов не было.
Работа оказалась сложной, но впервые в жизни я чувствовала: меня ценят. Не за то, что я жена, мать, тихая исполнительная сотрудница. А за то, что я умею.
Через две недели я записалась к косметологу. Ещё через неделю — к парикмахеру. Не для кого-то. Для себя.
Алексей звонил раз в неделю. Сначала пытался давить:
— Ты с ума сошла? Бросила стабильную работу ради какого-то ИП?
Потом угрожал:
— Я добьюсь своего. Дача и машина будут мои.
Потом просил:
— Лен, ну зачем тебе это? Давай помиримся. Я готов вернуться…
Я молчала. И клала трубку.
***
Три месяца спустя.
Суд шёл тяжело. Алексей нанял хорошего адвоката, притащил кучу свидетелей, которые клялись, что он «вложил душу» в дачу. Я сидела в зале, слушала ложь — и молчала.
Мой адвокат был спокоен:
— Елена Сергеевна, у нас есть выписки из банка. Все переводы на покупку стройматериалов шли с вашей карты. Плюс свидетельские показания соседей по даче, которые подтвердят, кто реально там работал. Не волнуйтесь.
Но я волновалась. Потому что понимала: даже если выиграю — Алексей не простит. Он уже жаловался в администрацию на мою «халатность», пытался настроить против меня дочь, распускал слухи.
— Мама, папа говорит, ты изменилась, — позвонила Кристина. — Стала какой-то жёсткой. И вообще, зачем тебе эта работа? Ты же не карьеристка.
— А кто я, Кристина?
Молчание.
— Я не знаю. Раньше ты была просто мамой.
Просто мамой.
Я положила трубку и заплакала. Впервые за три месяца.
На следующий день Артём Борисович вызвал меня к себе.
— Садитесь, Елена Сергеевна. Я слышал, у вас судебные тяжбы.
Я напряглась.
— Это не влияет на работу, я уверяю…
— Знаю. Вы работаете превосходно. Я хочу предложить помощь. У меня есть знакомый юрист. Лучший в городе. Он возьмёт ваше дело.
— Артём Борисович, я не могу принять…
— Можете. Считайте это инвестицией. Мне нужен спокойный финансовый директор, а не женщина, которую изматывают в суде.
Я посмотрела на него. Седые волосы, умные глаза. Ни намёка на жалость. Только деловой расчёт.
— Артём Борисович, я не привыкла принимать благотворительность.
— И не надо. Это бизнес. Вы отработаете каждый вложенный рубль. Просто позже. А сейчас вам нужна помощь. Примите её.
Я закрыла глаза.
— Хорошо. Спасибо.
***
Юрист Артёма Борисовича — Максим Игоревич Рощин — появился в моей жизни через два дня. Мы встретились в кафе возле здания суда. Мужчина лет сорока пяти, в строгом костюме, с жёстким взглядом профессионала, который видел всё.
— Елена Сергеевна, давайте по существу. Квартира — ваша, по наследству. Муж на неё не претендует?
— Нет. Он сразу сказал, что квартира моя. Но дача и машина…
— Расскажите подробнее.
Я достала папку с документами. Руки дрожали.
— Дачу мы купили пятнадцать лет назад. Участок шесть соток, дом старый. Оформили на него, на Алексея. Я тогда не придавала значения — семья же. Потом мы строились: сносили старый дом, возводили новый. Баня, гараж, ограждение. Всё это я оплачивала. У меня сохранились выписки из банка, переводы на стройматериалы, оплата рабочим.
Максим Игоревич кивал, делая пометки.
— Сколько вы вложили?
— Около трёх миллионов за все годы. Может, чуть больше.
— А он?
Я сжала губы:
— Он работал на стройке. Сам. С друзьями. Говорит, это его труд, его вклад. И что дача оформлена на него, значит, его собственность.
— Юридически он прав. Если недвижимость оформлена на одного из супругов, но приобретена в браке — она всё равно считается совместно нажитым имуществом. Статья 34 Семейного кодекса. Но ваши вложения — это веский аргумент. Мы можем требовать раздела с учётом финансового участия каждой стороны.
— То есть я смогу получить хотя бы половину?
— Больше половины. Если докажем, что львиная доля средств шла от вас. Но это сложно. Суд учитывает не только деньги, но и личный труд. Ваш супруг будет настаивать, что строил собственными руками, вкладывал силы. Это тоже оценивается.
Я почувствовала, как подступает отчаяние.
— А машина? Машина оформлена на вас?
— Да. Куплена восемь лет назад. В кредит. Платила я. Выписки есть.
— Тогда с машиной проще. Раз оформлена на вас и кредит платили вы — суд, скорее всего, оставит её вам. Но супруг может потребовать компенсацию половины стоимости, если докажет, что пользовался автомобилем как семейным имуществом и тоже вкладывался — бензин, ремонт, страховка.
— Он иногда заправлял. Редко. И один раз оплатил ремонт после аварии.
Максим Игоревич хмыкнул:
— Значит, зацепка у него есть. Небольшая, но есть.
Я сидела и понимала: Алексей всё просчитал. Он не полез на квартиру — знал, что проиграет. Но дачу и машину отдавать не собирался. Дача стоила сейчас около пяти миллионов. Машина — около миллиона. Шесть миллионов. Половина моей жизни в цифрах.
— Елена Сергеевна, скажите честно: вы готовы идти до конца? Потому что ваш супруг будет бить по больным местам. Он уже пытался очернить вас на работе, я знаю. В суде будет хуже.
— Я готова.
— Хорошо. Тогда начинаем.
***
Неделя спустя
Заседание по разделу имущества назначили на понедельник. Я не спала всю ночь, перебирая в голове аргументы, слова, возможные сценарии. Утром приехала в суд за час до назначенного времени.
Алексей появился в самый последний момент. С новым адвокатом — молодым, самоуверенным, в дорогом костюме. Посмотрел на меня с усмешкой.
— Лена, ещё не поздно договориться. Отдай мне дачу, машину оставь себе. Без суда, без нервов.
Я молчала.
— Лена, я серьёзно. Ты же понимаешь: дача оформлена на меня. Суд это учтёт.
— Суд учтёт, кто платил за строительство, Алексей.
Он скривился:
— Я строил. Своими руками. Годы жизни положил. А ты что? Деньги перевела? Деньги — это не труд.
— Деньги — это моя жизнь. Двадцать шесть лет я работала, чтобы обеспечить семью. Пока ты искал себя.
— Ах вот как, — он шагнул ближе, голос стал тише, злее. — Значит, я бездельник? Плохой муж? Тогда почему ты двадцать шесть лет молчала, а?
— Потому что любила тебя, идиотка. Верила, что ты изменишься.
— Ну так вот, я не изменился. И дачу не отдам. А машину… — он усмехнулся. — Машину тоже отсужу. Потому что я в неё вкладывался. И свидетели у меня есть.
Максим Игоревич взял меня за локоть:
— Елена Сергеевна, не разговаривайте с ним. Идёмте.
В зале суда я села на скамью, чувствуя, как колотится сердце. Судья — женщина лет пятидесяти, в очках, с внимательным лицом — зачитала исковое заявление Алексея.
— Истец требует признать за ним право собственности на дачный участок с домом, хозяйственными постройками, расположенный по адресу… Также истец требует выделить ему в натуре автомобиль марки… либо выплатить компенсацию в размере половины стоимости. Ответчик возражает. Слушаю стороны.
Адвокат Алексея встал, начал излагать позицию. Голос уверенный, поставленный:
— Ваша честь, дачный участок приобретался в период брака и оформлен на моего доверителя. Согласно статье 34 Семейного кодекса, это совместно нажитое имущество. Истец лично участвовал в строительстве дома, бани, гаража. Вложил личный труд, время, силы. Более того, свидетели подтвердят, что истец работал на участке ежедневно в течение нескольких лет, тогда как ответчик появлялась на даче эпизодически.
Я сжала кулаки. Неправда. Я приезжала каждые выходные, готовила, убирала, возила стройматериалы.
— Что касается автомобиля, — продолжал адвокат, — то он также приобретался в период брака, использовался обоими супругами. Истец неоднократно оплачивал ремонт, страховку, заправку. Свидетели подтвердят.
Максим Игоревич встал:
— Ваша честь, разрешите задать вопрос истцу.
Судья кивнула.
Максим Игоревич повернулся к Алексею:
— Скажите, вы работали официально в период строительства дачи?
Алексей замялся:
— Не всегда. Иногда официально, иногда… по договорённости.
— То есть неофициально. Значит, официального дохода не имели. На какие средства вы приобретали стройматериалы?
— На свои. Наличные.
— Откуда наличные, если дохода не было?
— Были заработки! Я работал, просто не оформлялся!
Максим Игоревич развернул папку:
— Ваша честь, согласно выпискам из банка ответчика, именно она осуществляла все крупные переводы на покупку стройматериалов. Общая сумма — три миллиона двести тысяч рублей. У истца таких сумм на счетах не наблюдалось. Прошу приобщить к делу.
Судья взяла документы, начала изучать.
Адвокат Алексея не растерялся:
— Ваша честь, отсутствие средств на счетах не означает отсутствие дохода. Истец работал за наличные, вкладывал эти средства в семью.
— Доказательства? — спросила судья.
— Свидетельские показания.
— Хорошо. Вызовем свидетелей на следующее заседание. По автомобилю есть ещё аргументы?
Адвокат кивнул:
— Да, ваша честь. Автомобиль использовался семьёй. Истец неоднократно оплачивал ремонт. В частности, после ДТП в 2021 году истец внёс личные средства в размере ста двадцати тысяч рублей на восстановление автомобиля.
Я вздрогнула. Это правда. После аварии Алексей действительно оплатил ремонт. Тогда я была благодарна. Сейчас понимала: он готовил почву заранее.
Максим Игоревич посмотрел на меня. Я кивнула.
— Ваша честь, истец оплатил ремонт один раз. Ответчик же вносила ежемесячные платежи по кредиту в течение пяти лет. Общая сумма — миллион двести тысяч рублей. Плюс страховка, техобслуживание, заправка — всё это оплачивала ответчик. Прошу приобщить выписки.
Судья снова взяла бумаги. Молчание затягивалось.
— Хорошо, — наконец произнесла она. — Следующее заседание назначаю через две недели. Прошу стороны предоставить: истец — свидетелей и документы, подтверждающие вложения в дачу и автомобиль; ответчик — дополнительные доказательства финансирования. Также прошу провести оценку дачного участка независимым оценщиком. Заседание окончено.
Мы вышли из зала. Я еле держалась на ногах.
— Максим Игоревич, у него есть шансы?
— Есть. Суд учитывает личный труд. Если свидетели подтвердят, что он строил дачу сам — это сыграет в его пользу. Но у нас сильная позиция: деньги шли от вас. Будем бить по этому.
— А машину я потеряю?
Он задумался:
— Машину, скорее всего, оставят вам. Но могут обязать выплатить ему компенсацию. Процентов двадцать от стоимости. За тот ремонт и частичное пользование.
Двадцать процентов от миллиона двухста— двести сорок тысяч. Это я потяну. Но дача…
— Елена Сергеевна, не сдавайтесь. Мы только начали.
***
Вечер того же дня.
Я сидела на кухне с чашкой горячего чая и смотрела в окно. Телефон завибрировал. Кристина.
«Мам, папа сказал, ты вела себя в суде агрессивно. Зачем ты это делаешь? Неужели дача важнее семьи?»
Я набрала ответ:
«Кристина, твой отец три года изменял мне на этой даче. Я строила её на свои деньги. Это не про дачу. Это про уважение к себе».
Отправила. Через минуту пришел ответ:
«Ты изменилась, мам. Стала какой-то чужой».
Я выключила телефон и заплакала. Тихо, без рыданий. Просто слёзы текли сами, и остановить их не было сил.
Позвонил Артём Борисович:
— Елена Сергеевна, как прошло?
— Нормально. Следующее заседание через две недели.
— Вы сейчас дома?
— Да.
— Выходите. Я жду внизу.
Я растерялась:
— Артём Борисович, не надо…
— Выходите. Это приказ.
Он стоял у подъезда, в джинсах и куртке.
В руках — пакет с едой.
— Артём Борисович, что вы…
— Вы сегодня ели? — строго спросил он.
Я задумалась. Утром был кофе. В суде — вода из кулера. Потом… ничего.
— Вот и я о том же. Пойдёмте, прогуляемся. Или вы меня в гости не пригласите?
Я замялась:
— У меня беспорядок. Я не ждала…
— Елена Сергеевна, мне пятьдесят два года. Я вырастил двоих детей. Беспорядком меня не испугать. Идёмте.
Мы поднялись в квартиру. Он прошёл на кухню, как будто бывал здесь сто раз, достал из пакета контейнеры с едой, тарелки, поставил греться.
— Садитесь. Будете рассказывать.
Я села. Смотрела, как он накрывает на стол, разливает суп по тарелкам, режет хлеб. Обычные, простые движения. А я вдруг почувствовала, как что-то во мне размягчается, рушится.
— Артём Борисович…
— Ешьте сначала. Потом поговорим.
Суп был горячий, наваристый, домашний. Я съела половину тарелки и почувствовала, как возвращаются силы.
— Спасибо.
Он кивнул, налил чай.
— Рассказывайте. Что в суде?
Я пересказала всё: про дачу, про машину, про адвоката Алексея, про оценку имущества.
— Максим говорит, у него есть шансы получить дачу или большую часть её стоимости. Потому что он строил своими руками. А я только деньгами…
— И это вас пугает?
— Да. Нет. Не знаю. — я замолчала, подбирая слова. — Я боюсь не потерять дачу. Я боюсь, что суд скажет: твои деньги ничего не значат, потому что он ‘работал’. Вот он — молодец, мужик, руками всё сделал. А ты просто платила. Как будто мои двадцать шесть лет работы, моя усталость, мои бессонные ночи на двух работах — это ничто.
Артём Борисович слушал молча.
— Я всю жизнь вкалывала, чтобы у нас было всё. Квартира, дача, машина. Чтобы Кристина ни в чём не нуждалась. И что? Дочь считает меня чужой. Муж называет стервой. Суд, может быть, решит, что я ничего не заслуживаю.
— Елена Сергеевна, — тихо сказал Артём Борисович. — А вы сами что думаете? Вы заслуживаете?
Я посмотрела на него:
— Раньше думала, что нет. Что я недостаточно хорошая жена, мать, женщина. Что надо было больше стараться, ещё больше работать, чаще улыбаться. Но сейчас…
— Сейчас?
— Сейчас я думаю, что заслуживаю. Всё. И дачу, и машину, и уважение. Я честно заработала это.
Он улыбнулся:
— Вот это правильный ответ. Держитесь его. Что бы ни говорил суд.
Мы сидели молча, пили чай. За окном стемнело. Город зажёг огни.
— Артём Борисович, можно вопрос?
— Конечно.
— Почему вы всё это делаете? Юрист, помощь, сейчас еда… Вы же мой начальник, не благотворительный фонд.
Он задумался, покрутил чашку в руках:
— Знаете, у меня была жена. Оля. Мы прожили двадцать три года. Она работала бухгалтером в школе, зарплата копеечная, но она любила детей, любила свою работу. А я строил бизнес. Пропадал на объектах, в командировках. Говорил: потерпи, родная, ещё немного, и заживём. Она терпела. Растила дочерей, вела дом, ждала.
Он замолчал.
— А потом у неё нашли рак. Третья стадия. Я бросил всё, возил по клиникам, за границу. Лучшие врачи, лучшее лечение. Но время было упущено. Она умерла через полтора года. И перед смертью сказала: «Лёша, я так и не успела пожить для себя. Всё ждала, когда ты освободишься, когда мы вместе поедем, погуляем, поговорим. А ты всё работал».
Я сидела, не дыша.
— С тех пор прошло пять лет. И знаете что? Я вижу таких женщин постоянно. Которые живут для других. Для мужей, детей, родителей. Вкалывают, терпят, ждут. А потом муж уходит, дети вырастают и забывают, родители умирают. И женщина остаётся одна, в пустой квартире, с пустыми руками. И думает: а где же моя жизнь? Когда она началась?
Он посмотрел на меня:
— Вы, Елена Сергеевна, такая же. Двадцать шесть лет отдали семье. А теперь вас обвиняют в эгоизме, потому что решили отстоять своё. И дочь отвернулась. И муж обзывается. Но вы впервые за эти годы живёте для себя. Понимаете? Впервые.
У меня перехватило горло.
— Вот поэтому я помогаю. Потому что Оле уже не помочь. Но, может быть, помогу вам. И другим женщинам, которые работают у меня. Чтобы они не повторили её ошибку. Чтобы жили не только для других, но и для себя.
Я не выдержала. Заплакала. Не тихо, как раньше, а навзрыд, как ребёнок. Артём Борисович молча протянул салфетки.
— Простите, — всхлипнула я. — Я не хотела…
— Плачьте. Это нормально. Вы имеете право.
Я плакала, а он сидел рядом, и его присутствие почему-то не было неловким. Наоборот — оно было тёплым, надёжным. Как будто я не одна.
Когда слёзы кончились, я вытерла лицо, выпила воды.
— Спасибо.
— Не за что. — он встал, начал собирать посуду. — Теперь спать. Завтра на работу к десяти. И выспаться как следует. Это не просьба, это приказ.
Я кивнула:
— Есть, товарищ начальник.
Он усмехнулся и ушёл.
Я осталась одна на кухне. Села у окна, смотрела на город. И вдруг поняла: в первый раз за многие годы мне не было страшно. Да, впереди суд. Да, дочь отвернулась. Да, муж борется за дачу.
Но я больше не одна. И я больше не та покорная, удобная Лена, которая всё терпела.
Я — Елена Сергеевна. И я буду драться за своё.
***
Две недели спустя.
Зал суда был набит. Свидетели Алексея — трое его друзей, с которыми он строил дачу. Один из них — Виктор, грузный мужик с красным лицом — особенно старался:
— Я своими глазами видел, как Алексей пахал! Днями, ночами! Лена приезжала иногда на выходные, чай привозила. А Лёха — вот он, герой! Всё сам!
Максим Игоревич задал вопрос:
— Скажите, вы помогали в строительстве безвозмездно?
Виктор замялся:
— Ну… Лёха угощал. Шашлык, пиво…
— На чьи деньги покупались продукты для этих угощений?
— Не знаю. Общак, наверное.
— Общак. Понятно. — Максим Игоревич раскрыл папку. — Ваша честь, согласно выпискам, именно ответчик переводила средства на продукты, в том числе для рабочих. Общая сумма за три года — сто тысяч рублей. Прошу приобщить.
Судья приобщила.
Второй свидетель — Сергей, худощавый, нервный — рассказывал, как Алексей по ночам чертежи рисовал, планировал.
— А кто оплачивал проект дома? — спросил Максим Игоревич.
— Не знаю. Лёха, наверное.
— Ответчик предоставила квитанцию: проект оплачен ею, сто двадцать тысяч рублей. Архитектурное бюро «СтройДизайн». Хотите ознакомиться?
Сергей покраснел, замолчал.
Третий свидетель вообще толком ничего не помнил.
Адвокат Алексея попытался переломить ситуацию:
— Ваша честь, личный труд истца неоспорим. Он вложил годы жизни. Разве это не стоит больше, чем деньги?
Максим Игоревич встал:
— Ваша честь, никто не отрицает, что истец участвовал в строительстве. Но ответчик вложила три миллиона двести тысяч рублей собственных средств, заработанных тяжёлым трудом. Более того, истец в этот период не имел стабильного дохода, что подтверждается справками из налоговой. Личный труд — это замечательно. Но без денег ответчика никакого дома не было бы.
Судья кивнула:
— Понятно. Есть заключение оценщика?
Максим Игоревич передал папку:
— Да, ваша честь. Независимый оценщик определил рыночную стоимость дачного участка с постройками в четыре миллионов триста тысяч рублей.
Судья изучала документ. Алексей сидел напротив, сжав челюсти. Его адвокат что-то шептал ему на ухо.
— Хорошо, — наконец произнесла судья. — По автомобилю есть дополнения?
Максим Игоревич кивнул:
— Ответчик полностью выплатила кредит за автомобиль, оплачивала страховку, ТО, заправку. Истец единожды оплатил ремонт после ДТП на сумму сто двадцать тысяч. Это десять процентов от общей стоимости автомобиля с учётом всех расходов. Просим оставить автомобиль ответчику с выплатой истцу компенсации в размере указанной суммы — сто двадцать тысяч рублей.
Адвокат Алексея возразил:
— Истец требует половину стоимости! Автомобиль использовался семьёй!
— Семьёй, которую содержала ответчик, — сухо отрезал Максим Игоревич.
Судья подняла руку:
— Достаточно. Перерыв на совещание. Огласку решения через тридцать минут.
Мы вышли в коридор. Я не могла усидеть на месте, ходила кругами. Максим Игоревич стоял у окна, спокойный.
— Как думаете? — спросила я.
— Думаю, хорошо. По машине — почти наверняка в вашу пользу. По даче… пятьдесят на пятьдесят. Но судья видела цифры. Видела, кто реально вкладывался. Это играет на нас.
Алексей стоял в другом конце коридора, курил у окна. Поймал мой взгляд, усмехнулся. Я отвернулась.
Тридцать минут тянулись вечность.
Наконец нас пригласили обратно. Судья зачитывала решение монотонным голосом:
— Суд постановил: автомобиль марки… оставить в собственности ответчика Шестаковой Елены Сергеевны. Взыскать с ответчика в пользу истца компенсацию в размере ста двадцати тысяч рублей за понесённые расходы на ремонт.
Я выдохнула. Машина моя.
— По дачному участку… — судья сделала паузу. — Суд учитывает, что участок приобретён в период брака и является совместно нажитым имуществом. Однако установлено, что основные денежные вложения в строительство и благоустройство осуществлены ответчиком. Личный труд истца также принимается во внимание.
Сердце колотилось.
— Суд постановил: признать за ответчиком Шестаковой Е.С. право собственности на семьдесят процентов дачного участка с постройками. За истцом Шестаковым А.В. признать право собственности на тридцать процентов. Взыскать с ответчика в пользу истца денежную компенсацию в размере одного миллиона пятисот девяноста тысяч рублей в счёт его доли либо произвести раздел имущества в натуре по соглашению сторон.
Я не сразу поняла. Семьдесят процентов. Это… я выиграла?
Максим Игоревич наклонился:
— Поздравляю. Это очень хорошее решение.
Алексей вскочил:
— Что?! Это несправедливо! Я годами строил!
Судья холодно посмотрела на него:
— Истец, решение принято. Вы можете обжаловать его в апелляционном порядке. Заседание окончено.
Мы вышли из зала. У меня кружилась голова.
— Елена Сергеевна, вы в порядке? — спросил Максим Игоревич.
— Да. То есть… не знаю. Я выиграла?
— Выиграли. По машине — полностью, компенсация смехотворная. По даче — семьдесят процентов. Это значит, дача практически ваша. Теперь у вас два варианта: выплатить ему компенсацию — полтора миллиона, и дача полностью ваша. Или он вам выплачивает за вашу долю — три миллиона семьсот тысяч, и дача его.
— У него нет трёх миллионов.
— Вот именно. Поэтому, скорее всего, вы просто выплатите ему полтора. Или продадите дачу, поделите деньги — вы получите три семьсот, он полтора. Решать вам.
Я прислонилась к стене, закрыла глаза. Полтора миллиона. Большие деньги. Но дача стоит пять триста. Значит, я заплачу полтора, и она будет моя. Полностью моя.
Алексей вышел из зала, лицо перекошено от злости. Увидел меня, шагнул ближе:
— Ты довольна, да? Отсудила всё!
— Не всё, Алексей. Тридцать процентов твои. Суд учёл твой труд.
— Тридцать процентов! — он рассмеялся, зло. — Я полжизни вкалывал на эту грёбаную дачу! А ты только деньги переводила!
— Эти деньги я зарабатывала двадцать шесть лет, — тихо сказала я. — Пока ты искал себя.
— Знаешь что? — он наклонился. — Дача мне не нужна. Я её продам. Свою долю. Какому-нибудь чужому человеку. И ты будешь делить участок с посторонним. Посмотрим, как тебе понравится.
Максим Игоревич шагнул вперёд:
— Шестаков, у ответчика есть преимущественное право выкупа доли. Статья 250 Гражданского кодекса. Так что продать кому попало не получится. Либо она выкупит вашу долю, либо вы — её. Других вариантов нет.
Алексей выругался и ушёл. Адвокат поспешил за ним.
Я осталась стоять в коридоре суда, и вдруг на меня навалилась невероятная усталость. Всё. Кончилось. Я выиграла.
— Елена Сергеевна, поедемте, я вас отвезу, — сказал Максим Игоревич.
— Спасибо. Я… мне нужно побыть одной.
Он кивнул, пожал руку:
— Вы молодец. Не каждая женщина выдержала бы такое. Если что — звоните. Артём Борисович передавал: всё оплачено, ни о чём не волнуйтесь.
Я вышла на улицу. Был яркий солнечный день, конец осени. Листья золотые, небо синее. Люди спешили по своим делам.
А я стояла на ступеньках суда и чувствовала: что-то изменилось. Не снаружи. Внутри.
И я справилась.
***
Месяц спустя.
Алексей согласился на выкуп. Полтора миллиона. Я взяла кредит, выплатила. Дача стала полностью моей.
Кристина так и не позвонила. Я писала ей несколько раз, но ответов не было. Однажды набрала последнее сообщение:
«Кристиночка, я люблю тебя. Всегда любила и буду любить. Моя дверь открыта. Когда будешь готова поговорить — я здесь».
Ответа не было.
Больно? Да. Невыносимо. Но я поняла: нельзя силой заставить человека любить, понимать, принимать. Можно только ждать. И верить.
***
Год спустя.
Я сидела в кафе напротив Артёма Борисовича. Мы встречались часто: театр, кино, выставки, просто прогулки. Он стал мне другом. Близким, настоящим.
— Елена, я хочу кое-что сказать, — начал он. — Я знаю, ты не ищешь отношений. Я тоже долго не был готов. Но… мне хорошо с тобой. Легко. И я подумал: а может, стоит попробовать? Не торопясь. Просто… быть вместе.
Я смотрела на него. Год назад я бы испугалась, отказалась. Но сейчас…
— Артём, — сказала я. — Мне тоже хорошо с тобой. Но я боюсь. Боюсь снова потерять себя. Снова жить для кого-то.
— А я не прошу жить для меня, — мягко ответил он. — Я прошу жить рядом. Вместе. Но каждый — сам по себе. Как два взрослых человека, у которых своя жизнь, свои интересы, своё пространство. Просто рядом. Без растворения друг в друге.
Я улыбнулась:
— Это звучит… правильно.
— Так это да?
— Это «давай попробуем». Не спеша. Без обещаний. Просто… посмотрим.
Он взял мою руку:
— Договорились.
***
Два года спустя.
Я сижу за своим рабочим столом в компании «Домовой». На мониторе — квартальный отчёт, цифры выстроены ровными колонками. Я главный бухгалтер уже восемь лет. Работа, которую я люблю. Команда, которую уважаю.
За окном кабинета — весна. Апрель, первая зелень на деревьях.
Телефон вибрирует. Сообщение от Кристины: «Мам, сегодня придём с Лизой к шести. Приготовить что-то или заказать?»
Я набираю ответ: «Артём готовит. Приезжайте просто так».
Кристина. Моя дочка. Мы помирились два года назад, и с тех пор наши отношения стали крепче, чем когда-либо. Она поняла правду. Приняла меня. Родила дочь — маленькую Лизу, моё солнышко.
Я смотрю на своё отражение в тёмном стекле. Вижу женщину, которая прошла через боль, предательство, унижение. Которая упала и поднялась. Которая потеряла семью и обрела себя.
Я вижу Елену Сергеевну Шестакову. Главного бухгалтера компании «Домовой». Владелицу квартиры, автомобиля и дачного участка. Бабушку маленькой Лизы. Любимую женщину хорошего мужчины.
Сильную. Свободную. Счастливую.
И я улыбаюсь своему отражению.
Потому что я справилась.
