Я всегда считала наш брак с Олегом крепостью. Но одна пыльная коробка с его вещами из прошлого разрушила стены этой крепости до основания, а мелодия старой музыкальной шкатулки стала похоронным маршем по нашему счастью.
***
— Марин, ты чего там застыла? Нашла клад?
Голос сестры Дашки вырвал меня из оцепенения. Я сидела на полу нашей кладовки, заваленной коробками. Муж уехал на неделю на рыболовную базу с друзьями — их ежегодная традиция. А я, как образцовая жена, решила навести порядок.
— Почти, — хрипло ответила я, не в силах отвести взгляд от находки.
В руках я держала старую деревянную шкатулку. Она лежала на дне картонной коробки с вещами Олега, которые мы привезли из его холостяцкой квартиры. Я и забыла про эту коробку, задвинутую в самый дальний угол.
— Ну, показывай! Золото партии? Или компромат на мужа? — Дашка заглянула мне через плечо, хрустя яблоком.
Я открыла шкатулку. Внутри, на потертом бархате, не было ничего, кроме сложенного вчетверо пожелтевшего листка бумаги. Но как только крышка поднялась, полилась тихая, щемящая сердце мелодия. Такая грустная, что у меня по спине пробежали мурашки.
— Ого, какая прелесть, — протянула сестра. — Старинная, наверное. Что там за записка? Любовное послание от бывшей?
Я развернула листок. Аккуратным женским почерком было выведено одно слово: «Лиля». А под ним — номер телефона. Старый, городской. Сердце неприятно екнуло. Лиля. Я никогда не слышала этого имени от Олега. Он вообще не любил говорить о жизни «до меня».
— Просто имя, — соврала я, быстро сворачивая бумажку. — Наверное, что-то неважное.
Но мелодия продолжала играть, и эта тоска проникала прямо в душу. Я захлопнула крышку, и музыка оборвалась. Тишина в кладовке показалась оглушительной. Кто такая Лиля? И почему мой муж хранит эту шкатулку столько лет?
Вечером, когда Дашка ушла, я не находила себе места. Я достала шкатулку снова. Эта мелодия… она была какой-то слишком личной. Словно ключ к тайне, о которой я не должна была знать. Олег никогда не давал поводов для ревности, я была в нем уверена, как в себе. Но эта шкатулка была из другого мира, из его прошлого, куда мне вход был воспрещен.
Я набрала номер с листка. Длинные, безнадежные гудки, а потом механический голос: «Неправильно набран номер». Конечно, столько лет прошло.
Я позвонила Олегу.
— Привет, любимый! Как вы там? Рыба клюет?
— Привет, родная! Клюет еще как! Сом на десять килограмм! — голос у него был счастливый, расслабленный. — Ты как там, не скучаешь?
— Скучаю, конечно, — я старалась, чтобы голос не дрожал. — Олеж, я тут разбирала кладовку и нашла твою старую коробку… там шкатулка музыкальная…
На том конце провода повисла тишина. Такая плотная, что я слышала, как трещит костер на их базе.
— Какая шкатулка? — наконец спросил он. Голос стал жестким, чужим.
— Деревянная такая… с мелодией.
— Марина, не трогай ее. Пожалуйста. Я приеду, и мы поговорим.
— Но кто такая Лиля? — вырвалось у меня.
Он молчал. А потом сказал так тихо и холодно, что у меня застыла кровь в жилах.
— Это не то, что тебе стоит знать. Не лезь туда, Марин. Я прошу тебя.
И он повесил трубку. А я осталась сидеть с телефоном в руке, и слезы катились по щекам. Наш идеальный мир только что треснул.
***
— Он сказал тебе «не лезь»? И повесил трубку? Ну это вообще! — Дашка возмущенно мешала сахар в чашке. На следующее утро я позвонила ей и, рыдая, все рассказала.
— Даш, у него был такой голос… Я его таким никогда не слышала. Словно я коснулась чего-то страшного, запретного. Что мне теперь делать?
— Делать? Выяснять! — решительно заявила сестра. — Ты не можешь просто сидеть и ждать, пока он вернется и отмолчится. Это сведет тебя с ума. У меня есть идея.
Дашка была моей полной противоположностью. Импульсивная, решительная, она верила, что любую проблему можно решить, если хорошенько пнуть нужную дверь.
— Какая еще идея? — устало спросила я.
— Есть один человек. Петр Иванович. Он раньше работал в военных архивах, какой-то большой шишкой. Сейчас на пенсии, но связи остались. Он… ну, помогает людям находить информацию. Пропавших родственников, сослуживцев. Говорят, может найти иголку в стоге сена.
— Ты предлагаешь нанять частного детектива, чтобы шпионить за собственным мужем? — ужаснулась я.
— Это не шпионаж! — отрезала Дашка. — Это акт самосохранения. Ты имеешь право знать, что за призраки прошлого живут в твоем доме. Этот Петр Иванович не похож на сыщика из сериалов. Просто мудрый старик, который любит загадки. Давай просто съездим, поговорим. Что ты теряешь?
Я теряла остатки доверия к мужу. Но Дашка была права в одном — неопределенность была невыносима. Эта Лиля, эта шкатулка, эта ледяная ярость в голосе Олега… Я должна была узнать правду.
В тот же день мы поехали к Петру Ивановичу. Он жил в старой сталинке в центре. Дверь нам открыл невысокий седой старик с невероятно живыми и проницательными глазами. В квартире пахло старыми книгами и табаком.
— Прошу, девушки, — он указал на кресла у стола, заваленного бумагами. — Чем обязан?
Я, запинаясь, рассказала ему все. Про Олега, про его замкнутость в отношении прошлого, про службу в горячей точке, о которой он никогда не говорил. Про шкатулку, имя и странный разговор. Я протянула ему листок с именем «Лиля».
Петр Иванович долго молчал, вертя в руках бумажку. Он посмотрел на меня поверх очков.
— Муж ваш, Олег Романович, в каких годах служил и где, знаете?
— Примерно… пятнадцать лет назад. Кажется, на Кавказе. Он не говорит. У него ранение было, осколочное, в ногу. Хромает, когда устанет.
Старик кивнул, словно что-то для себя решив.
— История непростая. И болезненная, раз он так реагирует. Я посмотрю, что можно найти. Но обещать ничего не могу. И учтите, — он поднял палец, — правда не всегда приносит облегчение. Иногда она приносит еще большую боль. Вы к этому готовы?
Я посмотрела на Дашку, потом снова на него.
— Я готова ко всему. Только не к этому молчанию.
— Хорошо, — кивнул он. — Оставьте мне номер. Если что-то появится, я позвоню.
Следующие три дня я жила как в тумане. Я вздрагивала от каждого звонка. Олег больше не звонил. Я тоже. Между нами легла ледяная пропасть, и я не знала, как через нее перебраться. Шкатулку я спрятала. Ее мелодия казалась мне теперь предвестником беды.
***
Звонок раздался в четверг вечером. Незнакомый номер.
— Марина Андреевна? Петр Иванович беспокоит.
У меня перехватило дыхание.
— Да! Вы что-то узнали?
— Узнал, — голос старика был серьезным, без тени эмоций. — Информация подтвердилась. Была такая. Лилия Вольская. Музыкант. Скрипачка.
— Скрипачка? — я не поняла. Какая связь?
— Она была в составе ансамбля, который выступал перед солдатами в той самой части, где служил ваш муж. Очень талантливая девушка, красивая. У них был роман. Серьезный. Он собирался на ней жениться, как только закончится его контракт.
Я села на стул. Ноги подкосились. Роман. Он собирался жениться. А как же я?
— Но… что с ней стало? — прошептала я.
— Пятнадцать лет назад, в мае, на их базу было совершено нападение. Был бой. Лилия погибла.
Погибла. Это слово взорвалось в моей голове. Не бросила, не ушла к другому. Погибла.
— Олег… он был там?
— Да. Он был ранен в том же бою. Осколком от того же снаряда, что убил ее. Его комиссовали по ранению и отправили домой. Он получил награду за тот бой. Но для него это, видимо, не имело значения. Он потерял там свою любовь.
Я закрыла глаза. Теперь я все поняла. Его нежелание говорить о войне. Его реакция на шкатулку — подарок любимой женщине, которую он потерял. Это была не тайна, это была трагедия. И он носил эту боль в себе все эти годы, один.
— Спасибо, Петр Иванович, — еле выговорила я.
— Это не все, Марина Андреевна.
Я замерла. Что может быть еще?
— Я ведь не просто так в архивах сидел, — продолжал он. — Я привык проверять все до конца. Дело в том, что в той суматохе было много неразберихи. Опознания проводились в спешке. Тело Лилии Вольской было сильно повреждено… Его опознали по документам, найденным рядом. Но стопроцентной уверенности…
— О чем вы говорите? — пролепетала я, чувствуя, как ледяной холод снова сковывает меня.
— Я говорю о том, что есть шанс, что произошла ошибка.
***
— Ошибка? Какая ошибка? — мой голос сорвался. — Она же погибла!
— Официально — да, — спокойно продолжал Петр Иванович. — В списках погибших числится. Но я поднял госпитальные записи. В тот день с базы эвакуировали несколько тяжелораненых, которых не смогли опознать на месте. Среди них была молодая женщина. Тяжелая черепно-мозговая травма, контузия, полная амнезия.
Я слушала, боясь дышать. Это было похоже на сюжет какого-то безумного фильма.
— Ее отправили в окружной военный госпиталь, а оттуда, после нескольких месяцев, перевели в гражданское учреждение. Как неопознанную, потерявшую память. Нейропсихиатрический интернат в городе Зареченске. На этом ее след в военных документах теряется.
— Вы хотите сказать… что это могла быть она? Лиля?
— Я ничего не утверждаю, Марина Андреевна. Я говорю, что есть совпадения. Возраст, примерное описание, время. И тот факт, что ее тело так и не было доставлено родным для захоронения — его кремировали на месте, как и многих других. Шанс мизерный. Но он есть.
Я молчала, пытаясь осознать услышанное. Она может быть жива. Женщина, которую мой муж любил и оплакивал пятнадцать лет. Жива. Но она не помнит себя. Заперта в сумасшедшем доме. Господи, какой кошмар.
— Что… что мне делать? — прошептала я.
— Это вам решать, — вздохнул старик. — Ваш муж пережил страшную травму. Он выстроил новую жизнь. Эта новость, если она подтвердится, может его как исцелить, так и разрушить окончательно. И разрушить вашу семью. Подумайте хорошо.
Я поблагодарила его и повесила трубку. Я сидела в темноте, и мир вокруг меня рушился. Что делать? Рассказать Олегу? Подарить ему эту призрачную, страшную надежду? А если это не она? Это убьет его во второй раз.
А если это она? Что тогда? Он найдет свою потерянную любовь. А я? Кем я стану для него? Женщиной, которая просто помогла ему пережить эти годы?
Всю ночь я не спала. Я ходила из угла в угол, и в голове билась одна мысль: я не имею права это скрывать. Какой бы ни была правда, он должен ее знать. Это его жизнь, его боль. И его надежда.
Олег должен был вернуться через два дня. Я знала, что меня ждет самый трудный разговор в моей жизни. Разговор, который мог стать концом нашего брака. Но молчать я больше не могла. Я была уже не просто женой, я была хранителем тайны, способной изменить все.
***
Олег вернулся в субботу. Загоревший, отдохнувший, но глаза… В них была тень. Он привез мне букет полевых цветов и копченого сома. Пытался улыбаться, шутить, но между нами стояла стена.
Вечером, когда мы сели ужинать, я не выдержала.
— Олег, нам нужно поговорить.
Он напрягся, отложил вилку.
— Я слушаю.
— Прости меня, — начала я, и голос предательски дрогнул. — Я не должна была лезть в твое прошлое. Но я не могла иначе. Я… я узнала все. Про Лилю.
Он побледнел. Посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом. Я думала, он будет кричать, злиться. Но он просто опустил голову.
— Как?
— Неважно. Я знаю, что она погибла. Знаю, как ты ее любил. Олеж, почему ты мне не рассказал? Я бы поняла. Мы бы вместе…
— Что вместе? — горько усмехнулся он. — Вместе носить это? Марин, я похоронил ее там. Я видел… Я каждый день это вижу. Я не хотел тащить этот ад в нашу жизнь, в нашу семью. Я хотел, чтобы у тебя был нормальный, счастливый муж, а не контуженый калека с призраками за спиной.
Он встал, подошел к окну.
— Она была… светлая. Играла на скрипке так, что даже самые черствые мужики плакали. Эта шкатулка — я подарил ей на день рождения. А потом, когда ее не стало, мне отдали ее вещи. Вот и все. Я думал, я выбросил все это. А оно вот как… догнало.
Слезы текли по моим щекам. Я подошла к нему, обняла со спины.
— Прости. Мне так жаль.
Он развернулся, обнял меня. Крепко-крепко.
— Это ты меня прости. Я не должен был на тебя кричать. Просто это… как открытая рана.
Мы стояли так, наверное, вечность. Он впервые заговорил об этом. Впервые позволил себе быть слабым рядом со мной. И я поняла, что сейчас — тот самый момент. Или никогда.
— Олег, — я отстранилась и заглянула ему в глаза. — Есть кое-что еще.
Я рассказала ему все. Про архивы, про неопознанную женщину, про амнезию, про интернат в Зареченске.
Он слушал, и его лицо превращалось в маску. Неверие, шок, страх, а потом… где-то в глубине его глаз зажегся крошечный, безумный огонек надежды.
— Это… это не может быть правдой, — прошептал он. — Это бред. Жестокая шутка.
— А если нет? — я взяла его руки в свои. Они были ледяными. — Олег, мы должны проверить. Если есть хотя бы один шанс из миллиона, что она жива… мы должны. Иначе мы никогда себе этого не простим.
Он смотрел на меня, и я видела, какая буря происходит в его душе. Он качнулся между спасительным отрицанием и этой ужасающей, манящей надеждой.
— Поехали, — наконец выдохнул он. — Поехали прямо сейчас.
***
Дорога до Зареченска заняла четыре часа. Мы не говорили ни слова. Олег сидел за рулем, вцепившись в руль так, что побелели костяшки. Я сидела рядом и молилась. Я не знала, чему молюсь — чтобы это оказалась она или чтобы это была не она. Оба варианта были по-своему страшными.
Зареченск оказался маленьким, депрессивным городком. Интернат располагался на окраине, за высоким серым забором. Старое, обшарпанное здание, глядящее на мир пустыми глазницами окон. У меня все сжалось внутри. Представить, что Лиля, светлая, талантливая скрипачка, провела здесь пятнадцать лет…
Главврач, усталая женщина в белом халате, приняла нас без особого энтузиазма.
— Кого вы ищете? Неопознанная, пятнадцать лет назад? Вы представляете, сколько у нас таких было?
Олег молчал. Я взяла инициативу на себя. Я говорила, умоляла, показывала фотографию Лили, которую мне переслал Петр Иванович. Главврач долго смотрела на снимок, потом на Олега.
— Похожих много. У нас есть одна пациентка, Анна. Поступила как раз в те годы. Ничего о себе не помнит. Тихая, никому не мешает. Все дни в саду проводит.
— Можно… можно ее увидеть? — голос Олега дрогнул.
— Вообще-то, это не положено. Но… — она снова посмотрела на его лицо, на котором была написана вся боль мира. — Пойдемте. Только недолго. И не пугайте ее. Она очень ранима.
Мы шли по длинному гулкому коридору. Пахло лекарствами и безысходностью. Главврач вывела нас во внутренний дворик — запущенный сад со старыми яблонями. На скамейке под одним из деревьев сидела женщина.
Она была худой, с коротко стриженными волосами, в которых уже пробивалась седина. На ней был больничный халат. Она смотрела куда-то вдаль, невидящим взглядом.
Олег замер. Он смотрел на нее, и я видела, как он пытается найти в этом измученном лице черты той девушки, которую он любил.
— Это не она, — прошептал он. — Совсем другая. Пойдем, Марин. Это была ошибка.
Он развернулся, чтобы уйти. Но я не могла. Что-то держало меня.
— Подожди, — я схватила его за руку. В моей сумке лежала шкатулка. Я достала ее. Руки дрожали. Я подошла ближе и открыла крышку.
***
Тихая, щемящая мелодия полилась в застывшем воздухе больничного сада. Она звучала здесь, среди этих серых стен, как гость из другого мира.
Женщина на скамейке вздрогнула. Она медленно повернула голову. Ее пустые глаза сфокусировались на шкатулке в моих руках. Потом она подняла взгляд. Посмотрела на меня, а потом… ее взгляд остановился на Олеге.
Он стоял, белый как полотно, и смотрел на нее.
В ее глазах что-то мелькнуло. Не узнавание, нет. Скорее, тень воспоминания, далекое эхо. Она смотрела на него так, словно пыталась решить сложнейшую загадку.
— Лиля? — прошептал Олег. Имя прозвучало как молитва.
Женщина нахмурилась. Она прислушивалась к мелодии, склонив голову набок. А потом, так тихо, что мы едва расслышали, она произнесла:
— Скрипка… Моя скрипка…
Олег сделал шаг к ней. Еще один. Он опустился перед ней на колени, прямо на влажную от росы траву. Он взял ее руку в свою.
— Лиля, это я. Олег. Ты помнишь?
Она смотрела на него, и по ее щеке медленно покатилась слеза. Одна. Вторая. Она не отводила от него взгляда. А потом ее губы дрогнули, и она прошептала одно-единственное слово. Имя, которое она придумала для него тогда, пятнадцать лет назад, в другой жизни.
— Олененок…
Это было оно. Это была она.
Олег закрыл лицо руками и зарыдал. Беззвучно, сотрясаясь всем телом. Пятнадцать лет боли, вины и горя выходили из него с этими слезами. Женщина, его Лиля, неуверенно протянула руку и коснулась его волос.
Я стояла в стороне и смотрела на них. На мужчину, которого я любила, и на призрак из его прошлого, который только что обрел плоть. Я сама привела его сюда. Я вернула ему его потерянную любовь. Я сделала то, что должна была.
Но глядя на них, я впервые в жизни почувствовала себя абсолютно, оглушительно одинокой. Он нашел ту, которую оплакивал пятнадцать лет. Чудо, на которое он не смел надеяться, свершилось.
Что теперь будет с нами? Сможет ли он выбрать между призраком прошлого, который стал реальностью, и женщиной, которая вернула ему этот призрак?
