— Ах ты дрянь! Ах ты неблагодарная! — Валентина Петровна влетела в квартиру, как ураган, сметая всё на своём пути. Её голос, резкий и пронзительный, заполнил собой тесный коридор. — Я так и знала, что добром это не кончится!
Стоп. Откуда эта ярость? Что произошло за час до того, как свекровь ворвалась в их жизнь с очередными обвинениями?
А произошло вот что.
Наташа стояла посреди гостиной и смотрела на осколки. Крупные, мелкие — они рассыпались по паркету, как ледяные слезы. Окно зияло дырой, через которую врывался октябрьский ветер, холодный и безжалостный. Занавеска билась о раму, издавая тихий хлопающий звук. Дверной замок болтался на одном шурупе — его явно пытались выломать, причём грубо, без всякой деликатности.
Она не плакала. Слёзы закончились ещё утром, когда Глеб ушёл, хлопнув дверью так, что задрожали стены. Теперь внутри была только пустота — тяжёлая, как мокрый песок.
«Что здесь происходит, сынок? Почему замок сломан и стекло выбито? Неужели эта хамка дел натворила?» — именно так начнётся её тирада через несколько минут. Но Наташа ещё не знала, что Валентина Петровна уже едет сюда, набрав скорость на своём старом «Москвиче». Что соседка, вечная сплетница Зинаида Борисовна, уже успела позвонить свекрови и, задыхаясь от возмущения, доложить: «У ваших там такое творится! Шум, грохот! Наверняка эта, невестка ваша, опять скандалит!»
Наташа опустилась на диван, который они с Глебом выбирали вместе пять лет назад. Тогда казалось, что всё будет хорошо. Тогда он смотрел на неё так, будто она — единственная во Вселенной. А теперь?
Она провела ладонью по лицу. Щека всё ещё горела — там, где он… нет, не ударил. Просто толкнул, когда она попыталась загородить дверь. «Отойди, Наташка! Мне надоело!» — рявкнул он, и в его глазах плескалось что-то чужое, незнакомое. Усталость? Злость? Равнодушие? Она не успела разобрать.
— Я не виновата, — прошептала она в пустоту. — Я же не виновата…
Но кто её услышит? Окно выбила не она. Замок сломала не она. Это сделал Миша, брат Глеба, когда ввалился сюда два часа назад, пьяный, с красными глазами и требованием «дать денег в долг, по-быстрому». Наташа отказала — денег не было, да и Глеб запретил давать брату хоть копейку после того случая, когда тот пропил их последние сбережения. Миша разозлился. Начал кричать, обзывать её. Потом попытался вырвать сумочку, где лежали три тысячи — на продукты, на коммуналку. Наташа сопротивлялась. Он толкнул её, она упала, задев локтем журнальный столик. Ваза с искусственными цветами покатилась по полу…
А дальше всё смешалось. Глеб вернулся раньше времени — начальник отпустил с работы. Увидел картину: брат пьяный, жена на полу, осколки вазы. И вместо того, чтобы разобраться, наорал на Наташу: «Опять ты его довела?! Не могла по-человечески поговорить?!» Миша, конечно, тут же вошёл в роль пострадавшего: «Глебка, братан, она меня выгнать хотела! Говорит, мне тут не место! Родного брата — на улицу!»
Наташа пыталась объяснить. Но Глеб не слушал. Он был на её стороне ровно до того момента, пока дело не касалось его семьи. Матери. Брата. Тогда она автоматически становилась чужой.
— Ты всегда против моих родных! — выпалил он, и в этой фразе было столько накопившегося, что Наташа поперхнулась воздухом. — Мама права — ты эгоистка!
Миша ухмыльнулся и, пошатываясь, направился к двери. Глеб пошёл за ним — провожать, успокаивать, как всегда. А Наташа осталась одна. Села на пол и просто сидела, глядя в никуда.
Когда Глеб вернулся, она попробовала ещё раз. Спокойно, без истерик. Рассказала, как было на самом деле. Но он отмахнулся: «Хватит, Наташ. Устал я. Миша — мой брат, он не со зла. Просто жизнь у него трудная».
А у неё, значит, лёгкая?
Тогда что-то внутри неё щёлкнуло. Не сломалось — щёлкнуло, как выключатель. Она встала, посмотрела мужу в глаза и сказала тихо, но чётко:
— Если ты не веришь мне, тогда зачем я тебе нужна?
Он растерялся на секунду. Потом нахмурился:
— Не начинай. Я не в настроении.
— А я в настроении? — голос её дрогнул, но она взяла себя в руки. — Глеб, твой брат выбил окно! Он пытался забрать наши деньги! Почему ты защищаешь его, а не меня?
— Потому что ты вечно преувеличиваешь! — рявкнул он. — Миша не выбивал никакого окна!
— Он ударил кулаком по раме, когда я закрыла дверь! Вон, смотри — стекло на полу!
Глеб молчал. Смотрел на осколки, на неё, снова на осколки. Потом махнул рукой:
— Разберёмся потом. Мне надо подумать.
И ушёл. Просто взял куртку и вышел, оставив её наедине с разбитым окном, сломанным замком и тяжёлым комом в груди.
Теперь Наташа сидела и ждала. Чего? Сама не знала. Может, что Глеб вернётся и скажет: «Прости, я был неправ». Или что Миша позвонит и признается. Или что всё это — просто дурной сон.
Но вместо этого дверь распахнулась, и в квартиру ворвалась Валентина Петровна.
— Что здесь происходит, сынок? Почему замок сломан и стекло выбито? Неужели эта хамка дел натворила? — завопила она, даже не глядя на Наташу.
Глеб вошёл следом, мрачный и молчаливый. Значит, поехал к матери. Конечно. Куда же ещё?
— Валентина Петровна, я не… — начала Наташа, но свекровь перебила:
— Молчи! Я всё знаю! Зинаида Борисовна мне рассказала — ты Мишу выгнала, оскорбила его! Родного брата мужа — на порог не пустила!
— Он был пьян и требовал денег! — вырвалось у Наташи.
— А ты должна была дать! Семья есть семья! — свекровь подошла ближе, и Наташа увидела её лицо — перекошенное от праведного гнева. — Ты вообще понимаешь, что творишь? Разрушаешь нашу семью! Глеба от нас отдаляешь!
Наташа посмотрела на мужа. Он стоял у двери, скрестив руки на груди. Глаза отводил.
— Глеб, — позвала она. — Скажи ей правду. Скажи, что произошло на самом деле.
Он молчал. Секунда. Две. Три.
А потом он произнёс, глядя в пол:
— Мама, не надо. Разберёмся сами.
Не защитил. Не встал на её сторону. Просто… отстранился.
Валентина Петровна фыркнула:
— Разберётесь! Я вижу, как вы разбираетесь! — Она обвела рукой комнату. — Погром устроила! А всё почему? Потому что характер вредный! Я ещё тогда Глебу говорила: не женись на ней, намучаешься. Но он не послушал!
Наташа стояла, и внутри неё медленно, но верно поднималось что-то горячее. Не гнев даже — нечто большее. Осознание. Понимание того, что вот так будет всегда. Что бы ни случилось, она останется виноватой. Потому что удобно. Потому что свекровь так решила, а Глеб не смеет перечить.
— Вы знаете, Валентина Петровна, — начала она тихо, и в её голосе появилась какая-то новая нота, — мне надоело оправдываться.
Свекровь нахмурилась:
— Ты как с матерью мужа разговариваешь?!
— Я разговариваю так, как меня научили здесь, — Наташа выпрямилась. — Вы врываетесь в мой дом и обвиняете меня, даже не выслушав. Ваш сын — вон, стоит молчит. Миша окно разбил, деньги требовал, а виновата я. Всегда я.
— Наташка, хватит, — подал голос Глеб. — Не усугубляй.
— Не усугубляй? — Она повернулась к нему. — А что, по-твоему, я делаю? Защищаюсь? Так нельзя? Мне нужно просто молчать и кивать, когда меня обливают грязью?
Глеб сжал челюсти. В его глазах мелькнуло раздражение — то самое, которое она видела всё чаще последние месяцы.
— Мама волнуется за нас, — процедил он. — А ты устраиваешь сцены.
Наташа усмехнулась. Горько, почти беззвучно.
— Сцены. Конечно. Это я скандалистка. — Она подошла к окну, посмотрела на разбитое стекло. Ветер трепал её волосы, холодил разгорячённое лицо. — Знаешь, Глеб, а ведь я правда думала, что мы — команда. Что если что-то случится, ты будешь рядом. Но ты всегда выбираешь их.
— Это моя семья! — вспылил он.
— А я кто? — Наташа обернулась. — Случайная гостья?
Валентина Петровна хмыкнула:
— Вот видишь, сынок? Она и тебя пытается от нас отвернуть! Классический манипулятор!
— Манипулятор, — медленно повторила Наташа. — Значит, если я прошу мужа поддержать меня — это манипуляция?
— Ты требуешь, чтобы он выбирал между нами! — рявкнула свекровь.
— Нет. Я прошу, чтобы он просто… видел меня. Слышал. — Голос Наташи сорвался. — Но он не хочет. Ему проще поверить, что я во всём виновата.
Глеб нервно провёл рукой по волосам. Он явно не ожидал, что она будет сопротивляться. Обычно Наташа сдавалась быстро — уходила на кухню, плакала в подушку, а потом делала вид, что ничего не было. Но сегодня что-то изменилось.
— Послушай, — начал он примирительно, — давай успокоимся. Окно заделаем, замок починим. Забудем эту ситуацию.
— Забудем, — эхом отозвалась Наташа. — Как всегда. Как с днём рождения, который ты пропустил, потому что мама попросила помочь с дачей. Как с той поездкой, которую мы отменили, потому что Мише срочно понадобились деньги. Как с…
— Хватит! — рявкнул Глеб, и Наташа замолчала. Не от страха — от удивления. Он никогда не кричал на неё так. — Ты сейчас вспомнишь все обиды за пять лет? Серьёзно?
— А что, нельзя? — тихо спросила она. — Или мне и правду нужно молчать?
Валентина Петровна довольно кивнула:
— Правильно, сынок, поставь её на место. А то совсем от рук отбилась.
И вот в этот момент Наташа поняла — всё. Конец. Она может сколько угодно объяснять, доказывать, просить. Но они уже решили, кто она. Вредная, скандальная, неблагодарная невестка, которая не ценит Глеба и портит жизнь его семье.
— Знаешь что, — сказала она, и голос её стал странно ровным, — делайте что хотите. Чините окно. Меняйте замок. Только без меня.
Она прошла в спальню, достала из шкафа сумку. Глеб проводил её взглядом, но не двинулся с места.
— Ты куда это? — подозрительно спросила Валентина Петровна.
Наташа не ответила. Запихнула в сумку первые попавшиеся вещи — джинсы, свитер, косметичку. Руки дрожали, но она заставила себя двигаться чётко, без суеты.
— Наташа, подожди, — наконец подал голос Глеб. — Не надо так.
— Надо, — бросила она через плечо. — Мне правда надо.
— Ты же понимаешь, что это глупо?
Она вышла из спальни с сумкой в руке. Посмотрела на него — на этого человека, с которым прожила пять лет. Который когда-то дарил ей цветы просто так, целовал на лестничной площадке и шептал, что она — его счастье. Где он, тот Глеб? Или его никогда и не было?
— Глупо — это оставаться там, где тебя не ценят, — сказала она.
Свекровь фыркнула:
— Вот она, истинная натура! При первой же трудности — бежать!
Наташа усмехнулась:
— Первой? Валентина Петровна, это уже сотая, если не тысячная. Просто раньше я терпела.
Она направилась к двери. Глеб шагнул ей наперерез:
— Стой. Мы должны поговорить.
— О чём? — Наташа посмотрела ему в глаза. — О том, как я неправа? О том, что мне нужно извиниться перед Мишей за то, что он окно разбил? Или о том, что я должна благодарить твою маму за то, что она назвала меня хамкой?
Глеб молчал. Он искал слова, но не находил. А Валентина Петровна торжествующе кивала:
— Вот видишь, сынок? Она и не собиралась тут оставаться. Просто ждала удобного момента сбежать!
Наташа обернулась к ней. И вдруг рассмеялась. Коротко, почти истерично.
— Вы правда в это верите? Что я пять лет строила планы, как бы удрать? — Она покачала головой. — Нет, Валентина Петровна. Я хотела семью. Настоящую. Но вы сделали всё, чтобы её не было.
Дверь за ней захлопнулась. И Наташа, наконец, смогла выдохнуть.
Валентина Петровна осталась стоять посреди гостиной, тяжело дыша. Глеб смотрел на закрытую дверь, и лицо его было каким-то потерянным.
— Ну и пусть идёт! — выпалила свекровь. — Туда ей и дорога! Найдёшь себе нормальную жену, не то что эта…
— Мам, — тихо перебил он. — Помолчи.
Валентина Петровна опешила:
— Ты что, сынок? Я же ради тебя старалась! Защищала!
— От кого? — Глеб повернулся к ней, и в глазах его мелькнуло что-то новое. Усталость? Прозрение? — От жены? Которая пять лет терпела Мишины выходки? Которая каждое воскресенье приезжала к тебе на дачу и молча выслушивала твои нравоучения?
— Глеб!
— Она права была. Я всегда выбирал вас. — Он сел на диван, уронив голову в ладони. — Даже когда знал, что вы неправы.
Свекровь побагровела:
— Как ты смеешь! Я твоя мать! Всю жизнь тебе посвятила!
— Я знаю, мам. Знаю. — Глеб поднял голову. — Но моя жена только что ушла. И это я виноват.
Валентина Петровна схватила сумочку, застегнула пальто резкими, нервными движениями:
— Ну раз так, значит, я тут лишняя! Раз ты на меня, на родную мать, голос поднимаешь! Оставайся со своими осколками!
Она выбежала из квартиры, хлопнув дверью так, что задрожала сломанная дверная ручка. Глеб остался один. В тишине, среди битого стекла и холодного ветра из окна.
Он достал телефон, посмотрел на экран. Набрал номер Наташи. Сбросила. Написал: «Прости. Давай поговорим». Прочитано. Ответа нет.
Глеб встал, подошёл к окну. Внизу, на парковке, увидел её — с сумкой через плечо, она шла быстро, не оглядываясь. Села в такси. Машина тронулась.
И только тогда до него дошло: она правда ушла. Не для того, чтобы надавить на него, не для манипуляций. Просто устала ждать, что он станет мужем, а не послушным сыном.
Глеб обвёл взглядом квартиру. Их квартиру. Фотография со свадьбы на полке. Её тапочки у двери. Книга на журнальном столике — она так и не дочитала.
Он опустился на пол прямо посреди осколков. Достал телефон, снова набрал её номер. На этот раз Наташа взяла трубку.
— Что тебе? — голос усталый, но твёрдый.
— Я… — Глеб замолчал. Что сказать? Что он всё понял? Что готов измениться? Но ведь она столько раз слышала эти обещания. — Я хочу всё исправить.
— Глеб, уже поздно.
— Нет. Не поздно. Наташа, я…
— Ты выбрал, — тихо сказала она. — Когда молчал, когда отводил глаза — ты выбрал. И я выбрала тоже. Себя. Наконец-то.
Гудки. Она отключилась.
Глеб сидел на полу своей разбитой квартиры и вдруг понял: он потерял не просто жену. Он потерял единственного человека, который видел в нём не маменькиного сынка, не Мишиного старшего брата, а просто его. Глеба. Который верил, что он может быть лучше.
А теперь осталось только битое стекло, сломанный замок и холодный ветер, напоминающий, что некоторые вещи не склеить.
Через неделю соседка Зинаида Борисовна расскажет всему подъезду: «Представляете, он теперь один живёт! А она, говорят, снимает квартиру на другом конце города и выглядит… счастливой. Вот уж не думала!»
И правда была проста: иногда уйти — не слабость. Иногда это единственный способ остаться собой.
