Свекровь вошла в прихожую без стука, как всегда — со своим ключом, со своей уверенностью хозяйки этого дома.
Лариса стояла у зеркала и застёгивала серьги. Собиралась на работу, торопилась — важное совещание, нельзя опаздывать. Услышала знакомый скрежет ключа в замке и внутренне сжалась. Слишком рано. Даже для свекрови это было слишком рано.
— Доброе утро, Лариса, — голос у Зинаиды Петровны был сладким, как патока. Она прошла на кухню, громко цокая каблуками по паркету. — Где мой сын?
— Григорий ещё спит. Ночью вызов был, поздно вернулся.
Свекровь презрительно фыркнула.
— Спит. Мужчина в восемь утра ещё спит. Вот я в его годы уже три стирки успевала сделать.
Лариса промолчала. Она научилась не реагировать на эти шпильки. Научилась за пять лет замужества. Григорий работал в скорой помощи, ночные смены выматывали его до предела, но для его матери это не было оправданием. Свекровь вечно находила повод для недовольства.
Зинаида Петровна прошла на кухню, достала из холодильника кефир, понюхала, скривилась.
— Опять продукты свежие не купила? Лариса, ну сколько можно? Мужчину кормить надо нормально!
— Кефир свежий, позавчера купила.
— Кислый уже. Чувствую.
Лариса стиснула зубы. Спорить было бессмысленно. Свекровь всегда находила изъян: то борщ пересолен, то рубашка плохо выглажена, то обувь в прихожей не так стоит.
— Зинаида Петровна, я опаздываю на работу. Может, поговорим вечером?
— Да-да, работа у тебя. Важная очень, — протянула свекровь, и в её голосе прозвучало столько яда, что Лариса поёжилась. — А дом кому оставишь? Кто за мужем присмотрит?
— Григорий взрослый человек, справится сам.
— Справится, — передразнила Зинаиды Петровна. — Вот именно что сам. Без жены, без заботы. Я тебя вырастила, воспитала его одна, после развода. Знаешь, как тяжело было?
Лариса знала. Эту историю она слышала раз сто. Свекровь обожала напоминать о своём героическом материнстве, о том, какие жертвы принесла ради сына. И теперь считала, что имеет право управлять его жизнью, его выбором, его семьёй.
— Зинаида Петровна, мне правда пора.
Лариса схватила сумку и направилась к двери. Но свекровь догнала её в прихожей, перегородив путь.
— Постой. Мне с тобой поговорить надо. Серьёзно.
Тон изменился. Стал жёстким, деловым. Лариса насторожилась.
— О чём?
Свекровь выпрямилась, сложила руки на груди. В её глазах появился знакомый хищный блеск.
— О квартире этой.
— Какой квартире?
— Вот об этой, в которой вы живёте, — Зинаида Петровна обвела рукой прихожую. — Я её купила Григорию ещё до вашей свадьбы. Оформила на него. Помнишь?
Лариса помнила. Однокомнатная квартира на окраине города, тесная, но своя. Свекровь действительно купила её сыну за год до их женитьбы. И с тех пор постоянно напоминала об этом «подарке».
— Помню. И что?
— А то, что пора документы переоформлять.
— Куда переоформлять?
Свекровь усмехнулась. Холодно, расчётливо.
— На меня.
Лариса застыла. Какое-то время она просто смотрела на свекровь, не в силах поверить в услышанное. Потом тихо, очень тихо переспросила:
— Простите, я не расслышала. На вас?
— Да, на меня. Я подумала и решила: квартира моя, я её покупала, я имею право ею распоряжаться. Григорий молодой ещё, легкомысленный. Вдруг что случится, развод, например. Вдруг ты его бросишь, квартиру через суд отсудишь. Мне потом что делать? Я же на свои пенсионные копила, покупала эту квартиру. Так что безопаснее оформить на моё имя. Пока я жива — вы здесь живёте спокойно. А после меня Григорий унаследует. Всё честно.
Её голос был спокойным, обыденным, словно она предлагала поменяться местами в автобусе. А Лариса стояла и чувствовала, как внутри неё поднимается холодная, обжигающая волна возмущения.
— Зинаида Петровна, вы хотите выгнать нас из нашего дома?
— Какое «выгнать»? — свекровь всплеснула руками. — Я же сказала: живите спокойно! Просто документы переоформим. Для моего спокойствия. Я мать, я имею право думать о будущем.
— Это наша квартира. Мы здесь прописаны, живём пять лет.
— Прописка — это бумажка. А собственность — это серьёзно. Я Григорию уже сказала, он согласен.
Вот оно. Главный удар. Лариса почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Григорий… согласен?
— Конечно. Он понимает: мать желает лучшего. Сегодня вечером к нотариусу пойдём, всё оформим. Быстро и без проблем.
Свекровь уже направилась к выходу, довольная собой, уверенная в победе. Но на пороге обернулась и добавила, почти небрежно:
— И да, Лариса. Раз квартира теперь моя, я буду чаще приходить. Проверять, как вы тут хозяйничаете. Порядок наводить. Мне ведь не всё равно, в каком состоянии моя собственность находится.
Дверь за ней закрылась. Лариса осталась стоять посреди прихожей, прижав ладони к вискам. Мысли метались, как птицы в клетке. Григорий согласен. Её муж, который клялся в любви, обещал защищать её от всех бед, спокойно отдаёт их дом своей матери. Без единого слова предупреждения. Без обсуждения. Просто согласен.
Совещание. Она опаздывала на важное совещание. Но сейчас это не имело значения.
Лариса развернулась и пошла в спальню. Распахнула дверь. Григорий лежал на боку, закутавшись в одеяло. Она подошла и резко дёрнула штору. Яркий солнечный свет ударил в комнату.
— Вставай.
Он застонал, закрыл глаза рукой.
— Лар, что случилось? Который час?
— Встань, Григорий. Немедленно.
Тон её голоса заставил его открыть глаза. Он сел на кровати, растерянно глядя на неё.
— Ты… в чём дело?
— Твоя мать только что была здесь. Сказала, что ты согласен переоформить квартиру на её имя. Это правда?
Григорий побледнел. Отвёл взгляд.
— Лар, ну… она просто волнуется. Хочет подстраховаться.
— Подстраховаться? От чего, Григорий? От меня?
— Не от тебя. Просто… мало ли что в жизни бывает. Разводы, споры. Она права: квартиру покупала она. Имеет право.
Лариса медленно опустилась на край кровати. Не потому что устала. Потому что ноги больше не держали.
— Значит, ты согласен отдать наш дом своей матери.
— Это не «отдать». Мы же не съезжаем. Просто бумаги переоформим, и всё.
— Просто бумаги, — повторила она глухо. — Григорий, ты понимаешь, что твоя мать будет контролировать каждый наш шаг? Она уже сказала, что станет приходить сюда чаще, проверять порядок. Мы станем гостями в собственной квартире. Арендаторами без права голоса.
Он поморщился.
— Лар, не преувеличивай. Мама не злая. Она просто беспокоится.
— Беспокоится, — Лариса встала. Внутри что-то переломилось. Окончательно и бесповоротно. — Знаешь что, Григорий? Делай что хочешь. Переоформляй квартиру. Только учти: я здесь больше не останусь.
Он вскочил с кровати.
— Куда ты? Не говори глупости!
— Я не хочу жить в доме, где меня терпят по милости свекрови. Я не хочу каждый день слушать про её жертвы, про её заботу, про то, какая я плохая невестка. Пять лет, Григорий. Пять лет я терпела её нападки, её унижения. Я думала, ты на моей стороне. Но ты просто слабак. Маменькин сынок, который боится сказать матери слово поперёк.
Его лицо исказилось.
— Не смей так говорить!
— А что, неправда? Ты согласился лишить меня крыши над головой, потому что мама так решила. Ты даже не попытался возразить. Не спросил моего мнения. Просто кивнул и сказал «да, мама».
Григорий сжал кулаки. В его глазах плескалась обида, злость, растерянность. Но не раскаяние. Не понимание.
— Ты преувеличиваешь. Лариса, успокойся.
— Я спокойна. Впервые за пять лет я абсолютно спокойна. Я вижу всё предельно ясно. Твоя мать будет управлять нашей жизнью до тех пор, пока ты ей это позволяешь. А ты будешь позволять всегда. Потому что привык. Потому что боишься конфликта. Потому что ей так удобно. Но мне неудобно, Григорий. Мне невыносимо.
Она развернулась и направилась к шкафу. Достала с полки дорожную сумку, начала складывать туда вещи. Он смотрел на неё, не двигаясь с места.
— Ты… серьёзно собираешься уйти?
— Абсолютно.
— Лар, давай поговорим. Нормально. Без криков.
— Нам не о чем говорить. Ты сделал выбор. Я делаю свой.
Она застегнула сумку, взяла со стола телефон, документы. Григорий шагнул к ней, попытался взять за руку.
— Не уходи. Пожалуйста.
Лариса остановилась. Посмотрела ему в глаза.
— Ты готов позвонить матери прямо сейчас и сказать, что никакого переоформления не будет? Что это наш дом, и она не имеет права распоряжаться им?
Григорий молчал. Он открывал рот, закрывал, снова открывал. Но слов не находилось. Он не мог. Его мать, её авторитет, её обиды — всё это было сильнее, чем его любовь к жене.
— Вот и всё, — тихо сказала Лариса. — Прощай, Григорий.
Она вышла из спальни. Прошла через прихожую. Открыла дверь. За спиной слышались его шаги, его голос, просящий остановиться. Но она не оборачивалась. Лифт приехал быстро. Она вошла в кабину, нажала кнопку первого этажа. Двери закрылись.
Внизу, на улице, был свежий осенний воздух, яркое солнце, шум машин. Обычный день обычного города. Лариса достала телефон, набрала номер подруги.
— Оля? Привет. Можно к тебе на пару дней? Мне нужно где-то переночевать. Да, ушла. Расскажу при встрече.
Она положила трубку и пошла в сторону станции метро. Сумка была лёгкой, шаги твёрдыми. Впервые за долгие годы она не оглядывалась назад. Впереди было неизвестно что: съёмная квартира, новые хлопоты, бумажная волокита развода. Но зато впереди не было свекрови с ключами от её двери и мужа, который предпочитал маму жене.
А в квартире, которую она покинула, Григорий сидел на диване и тупо смотрел в окно. Телефон в его руке противно вибрировал. На экране высветилось имя: «Мама».
Он долго смотрел на этот вызов. Потом взял трубку.
— Да, мам. Я помню. Вечером к нотариусу. Да, конечно. Приду.
Он положил телефон и закрыл лицо руками. Квартира вокруг него была пустой. Очень пустой. И он вдруг понял, что проиграл. Сохранил квартиру, сохранил мамино одобрение. Но потерял дом. Настоящий дом, где жила любовь, тепло, семья.
Теперь у него были только стены. И ключи от них у его матери.
Прошло две недели. Лариса сняла маленькую студию на другом конце города. Устроилась на новую работу — платили больше, условия лучше. Каждый вечер она возвращалась в свою крошечную квартиру, заваривала чай и садилась у окна. Смотрела на огни ночного города и думала о том, как странно устроена жизнь. Иногда нужно потерять дом, чтобы обрести свободу.
Григорий звонил каждый день. Писал сообщения. Просил вернуться. Говорил, что скучает, что всё исправит. Но на вопрос «Ты сказал матери, что не переоформишь квартиру?» отвечал уклончиво. Значит, не сказал. Значит, не готов.
А Зинаида Петровна торжествовала. Теперь квартира была оформлена на её имя. Она приходила туда каждый день, раскладывала вещи по своим местам, готовила сыну еду, причитала над ним. Григорий молчал, ел её борщи и думал о Ларисе.
Однажды вечером в дверь позвонили. Григорий открыл и замер. На пороге стояла Лариса. Собранная, спокойная, чужая.
— Привет. Я за оставшимися вещами.
— Лар, подожди. Давай поговорим.
— Не о чем, Григорий.
Она прошла в комнату, достала из шкафа коробку с фотоальбомами, несколько книг. Он смотрел на неё, и сердце сжималось от боли.
— Я всё понял, — выдохнул он. — Лар, прости меня. Я был дураком. Я позвонил матери сегодня. Сказал, что хочу переоформить квартиру обратно на своё имя. Или продать её и купить новую. Нашу. Без её участия.
Лариса замерла. Медленно обернулась.
— И что она ответила?
— Скандал устроила. Сказала, что я неблагодарный, что предаю её. Но я не отступил. Впервые в жизни не отступил. Лар, вернись. Пожалуйста. Я исправлюсь. Я научусь говорить ей «нет».
Она смотрела на него долго. Потом тихо спросила:
— А если она снова придёт с очередным требованием? Ты снова сломаешься?
— Нет. Я понял: главное в моей жизни — это ты. Не квартира, не мамино одобрение. Ты. И я готов доказать это.
Лариса поставила коробку на пол. Подошла к нему. Взяла за руку.
— Григорий, я не вернусь в ту квартиру. Там слишком много плохих воспоминаний. Слишком много контроля. Но если ты правда готов начать с чистого листа, построить нашу жизнь без вмешательства матери… тогда давай попробуем. Снимем квартиру вместе. Или купим новую. Нашу. Где будем хозяевами мы, а не твоя мама.
Он кивнул. Горячо, искренне.
— Да. Давай. Я продам эту квартиру. Мы купим другую. И мама не получит ключи. Никогда.
Лариса слабо улыбнулась. Впервые за две недели.
— Тогда у нас есть шанс.
Они обнялись посреди пустой комнаты. А где-то на другом конце города Зинаида Петровна сидела у телефона и не могла поверить, что её сын впервые сказал ей «нет». Что её контроль закончился. Что невестка, которую она считала слабой, оказалась сильнее.
Иногда, чтобы сохранить семью, нужно уйти. Чтобы показать цену своего присутствия. Чтобы человек понял: любовь — это выбор. И если он выбирает не тебя, ты имеешь право выбрать себя.
Лариса выбрала себя. И этот выбор спас их брак.
