Последние лучи осеннего солнца робко пробивались сквозь идеально чистые окна нашей гостиной, играя бликами на хрустальной вазе — подарке свекрови на очередную годовщину. Я смотрела на этот блеск и ловила себя на мысли, что наша жизнь похожа на эту вазу: снаружи красивая, гладкая, переливающаяся всеми цветами радуги, но внутри — пустая и холодная. И до ужаса хрупкая.
Скрип входной двери вывел меня из оцепенения. По тяжелым, уверенным шагам я безошибочно узнала мужа. Алексей вошел в гостиную, не снимая пальто, и бросил на меня короткий взгляд.
— Ужин готов?
— Да, уже на столе. Куриная грудка с овощами, как ты любишь.
Он кивнул и направился к своему кабинету, бросив на ходу:
— Поем позже. Сейчас работа.
Дверь в кабинет закрылась. Я осталась стоять посреди гостиной, чувствуя знакомый укол разочарования. Шесть лет замужества научили меня не ждать тепла. Наша любовь, такая яркая в начале, постепенно превратилась в набор ритуалов: утренний кофе, редкие разговоры о быте, сон в одной кровати, но на разных берегах.
Мои мысли прервал звонок в дверь. Сердце неприятно екнуло. Я знала, кто это.
На пороге стояла Людмила Петровна, моя свекровь. В ее руках был сверток, а на лице — выражение человека, который пришел провести ревизию вверенной ему территории.
— Что-то у тебя в прихожей пыльно, — с порога заявила она, снимая кашеминовое пальто и с видом хозяина вешая его на вешалку. — Лёшенька скоро придет? Он сегодня такой уставший с утра был, бедненький.
— Он уже пришел, мама, в кабинете работает.
— Работает! — фыркнула Людмила Петровна. — А ты, наверное, опять целый день просидела за своими книжками? Хорошая жена должна создавать мужу уют, а не витать в облаках.
Я молча сглотнула комок в горле. Она всегда так — ее слова, как мелкие иголки, впивались в самое больное. Она до сих пор не могла простить сыну, что он женился не на «девушке из хорошей семьи», а на мне, простой сотруднице библиотеки, сироте, у которой из приданого лишь диплом и пару полок с книгами.
Мы перешли на кухню. Я разогревала ужин, а свекровь устроилась на стуле, внимательно следя за моими движениями.
— Суп жидковат, — заключила она, заглянув в кастрюлю. — Мой Лёшенька любит наваристое. И солью не жалеешь? У него же давление может подскочить.
В этот момент из кабинета вышел Алексей. Увидев мать, его лицо на мгновение осветилось редкой улыбкой.
— Мама, приехала!
— Привезла тебе твоих любимых апельсинов, сынок, — Людмила Петровна потянулась к нему, поправив воротник рубашки. — А то тут, я смотрю, тебя некомно нормально накормить. Похудел совсем.
Алексей покорно позволил себя опекать. Он сел за стол, и я поставила перед ним тарелку. Он принялся есть молча, а его мать устроилась рядом, заваривая чай.
— Ты посмотри, какой он у меня замечательный, — голос свекрови дрогнул от притворной умиленности. — Пашет как вол, весь в заботах о семье. А о нем никто не позаботится.
Я стояла у плиты, чувствуя себя лишней в этой картине семейной идиллии. Моя роль была понятна: тихая, неприметная тень, которая должна вовремя готовить, убирать и не мешать.
— Оля, а где мой галстук, в синюю полоску? — не глядя на меня, спросил Алексей.
— В шкафу, на третьей полке, слева.
— Надо будет погладить его к завтрашней встрече, — бросил он, и в его голосе не прозвучало просьбы, это было указание.
Людмила Петровна одобрительно кивнула.
— Правильно. Жена должна следить, чтобы мужчина выглядел достойно. Ты, Ольга, хоть этому у меня научилась.
Я смотрела на них — на сына, погруженного в свои мысли, и на мать, с гордостью взиравшую на свое творение. И вдруг с ужасной ясностью осознала, что в этом доме, в этой просторной светлой квартире, купленной когда-то на деньги, оставленные мне моими родителями, я не хозяйка. Я гостья. Причем гостья нежеланная.
Этот дом, моя крепость, мое единственное настоящее наследство, превратился в стеклянный рай. Красивый, но бездушный, где каждое мое движение отслеживается и выносится на строгий суд. И однажды, я это чувствовала, хрупкое стекло должно было треснуть.
Прошло несколько дней после визита свекрови. Ощущение тяжести, которое она всегда оставляла после себя, постепенно рассеялось, сменившись привычной рутиной. Алексей с головой ушел в работу, задерживаясь допоздна. Я старалась не обращать внимания на его отстраненность, списывая все на усталость и стресс.
В субботу утром он попросил меня отвезти его машину на мойку. Его собственную, служебную, он, видимо, уже припарковал у офиса.
— Ключи в бардачке, — бросил он, собираясь на встречу. — Заедь, пожалуйста. В салоне как-то пыльно.
Я кивнула. Мне даже было приятно, что он просит о чем-то простом, бытовом. Это напоминало старые времена, когда мы были одной командой.
Через час я уже подъезжала к автомойке. Пока ждала своей очереди, решила проверить, не нужно ли протереть салон изнутри. Открыв бардачок в поисках салфеток, я наткнулась на перчатку.
Не простую, кожаную, а из тончайшего шелка, цвета спелой вишни. Она лежала аккуратно свернутой, как маленький, таинственный сверток. Я взяла ее в руки. Ткань была холодной и скользкой, непривычно дорогой на ощупь. В нашей жизни не было места таким вещам. Я предпочитала практичную шерсть и кашемир, а Людмила Петровна — классическую кожу.
Сердце замерло на мгновение, потом забилось часто и тревожно. Я машинально поднесла перчатку к лицу. Легкий, едва уловимый шлейф духов. Не моих. Не свекровиных. Чужой, цветочно-мускусный аромат.
В голове пронеслись обрывки последних недель. Его частые «задержки на работе», которые стали случаться все чаще. Новый пароль на телефоне, установленный пару месяцев назад. Его рассеянный вид и редкие, будто вымученные улыбки в мою сторону. Я все списывала на усталость, на работу. А теперь эта шелковая перчатка лежала на моей ладони, как обвинение.
Вернувшись домой с чистой машиной, я чувствовала себя так, будто везла не автомобиль, а улику. Перчатку я спрятала в самый дальний карман своей сумки, словно ворую. Весь день я ходила по дому, выполняя привычные дела, но мысли мои были далеко. Я пыталась найти логичное объяснение.
Может, это перчатка коллеги? Подвез кого-то, она забыла. Но почему тогда он ее не выбросил, не отдал? Она лежала аккуратно, будто ее бережно спрятали.
Может, это подарок? Но кому? И почему только одна?
К вечеру я не выдержала и позвонила своей подруге Кате, единственному человеку, с которым могла говорить откровенно.
— Кать, прости, что отвлекаю.
— Оль, что случилось? Голос у тебя какой-то странный.
Я глубоко вздохнула и, запинаясь, рассказала ей о перчатке. О чужих духах. О своих подозрениях.
— Оля, ты себе накручиваешь, — сразу же ответила Катя. — Одна перчатка — это не доказательство. Может, он действительно кого-то подвозил, какая-нибудь клиентка забыла. Ты же знаешь, как он помешан на порядке в машине, наверное, просто не заметил ее в бардачке.
— А новые духи, которые он не мог учуять на мне неделю назад? А то, что он вот уже который месяц спит ко мне спиной? — голос мой дрогнул. — Кать, я не параноичка. Я просто чувствую, что что-то не так.
— Хорошо, допустим. Но что ты можешь сделать? Устроить скандал из-за перчатки? Он только посмеется и назовет тебя истеричкой. Тебе нужны реальные доказательства, а не догадки.
Она была права. Скандал затевать без веских оснований — значит дать ему и его матери новый повод считать меня ненадежной и нервной. Но и жить в неведении дальше я уже не могла.
Закончив разговор, я вынула перчатку из сумки и положила ее в свою шкатулку с бижутерией, на самое дно. Теперь это была не просто забытая вещь. Это была заноза, вонзившаяся в мое спокойствие. Первая трещина в том самом стеклянном раю, который я когда-то считала своей жизнью.
Я сидела на кровати и смотрела в окно на темнеющий город. Предстоящий вечер обещал быть долгим и тревожным. Алексей снова задерживался. И впервые за долгое время я не просто скучала. Я боялась его возвращения.
Неделя после находки растянулась в бесконечную череду тревожных дней и бессонных ночей. Я стала ловить себя на том, что пристально всматриваюсь в лицо мужа, когда он того не замечал, искала в его глазах хоть каплю вины или хотя бы осознания происходящего.
Но его взгляд был привычно отстраненным, погруженным в собственные мысли. Шелковая перчатка лежала на дне шкатулки, жгла мне память, но я не решалась сделать следующий шаг. Катя советовала наблюдать, и я наблюдала.
В среду вечером он сообщил, что в пятницу уезжает на выездное совещание в другой город.
— Вернусь в субботу вечером, — сказал он, уткнувшись в экран ноутбука. — Ничего особенного не планируй.
Я кивнула, чувствуя, как внутри все сжимается. Его поездки были частью работы, но теперь каждая из них выглядела в моих глазах потенциальной изменой.
А в четверг утром судьба сама подбросила мне шанс. Мне позвонила начальница.
— Оль, ты не могла бы сегодня забрать со склада те самые каталоги? Их только что привезли. Я знаю, что ты сегодня в библиотеке до трех, но очень нужно.
Я согласилась. Склад находился как раз в том районе, где был офис Алексея. Решение созрело мгновенно. Я позвоню ему, предложу встретиться, поесть вместе в кафе. Неожиданный сюрприз. Проверка на месте.
Сердце колотилось, когда я набирала его номер. Он ответил не сразу.
— Алло?
— Привет, это я, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно. — Я сегодня рядом с твоим офисом, по делам. Не хочешь встретиться? Пообедаем вместе.
В трубке повисла пауза. Слишком долгая.
— Сегодня? Не могу. У меня планерка через полчаса и потом встречи до самого вечера.
— Я понимаю… — проговорила я, и в голосе моем прозвучала неподдельная грусть, которую не пришлось изображать.
— Ладно, мне бежать, — поспешно закончил он. — Не скучай.
Разговор оборвался. Я стояла с телефоном в руке и смотрела на экран. Ложь была настолько очевидной, что от нее перехватило дыхание. Планерка? Он никогда не проводил планерки по четвергам. Это был его день работы с документами.
Рука сама потянулась к телефону снова. Я позвонила Кате.
— Кать, он врет. Утверждает, что на планерке. Я еду туда.
— Оль, подожди, ты уверена? Может, не стоит?
— Стоит. Я не могу больше жить в этой неопределенности.
Я не поехала на склад. Я поехала к его офису. Припарковалась на другой стороне улицы, откуда был виден главный вход. Прошел час. Его машина стояла на своем месте. Еще полчаса. Я уже начала чувствовать себя глупо, когда увидела его.
Он вышел из подъезда не один. Рядом с ним шла высокая стройная девушка в элегантном пальто. Они смеялись о чем-то, и он положил руку ей на пояс, короткий, привычный жест. У нее были роскошные каштановые волосы, и в руках она держала сумочку того самого оттенка вишни, что и шелковая перчатка.
Мир сузился до точки. Я сидела, вцепившись в руль, и не могла пошевелиться. Они сели в его служебную машину и уехали. Я даже не попыталась последовать за ними. Во мне не было ни злости, ни ярости. Только леденящая пустота.
Я просидела в машине еще минут сорок, не в силах тронуться с места. Потом медленно поехала домой. Домой, где все напоминало о лжи, в которой я жила все эти месяцы.
Вечером он вернулся в привычное время. Я сидела в гостиной и смотрела в окно.
— Как день прошел? — бросил он, проходя в кабинет.
— Обычно, — ответила я. Голос мой прозвучал отчужденно даже для меня самой.
Он остановился и посмотрел на меня.
— Что-то случилось?
— Нет. Все как всегда.
Он пожал плечами и скрылся в кабинете. В тот вечер я впервые за много лет не стала готовить ужин. Я сидела в темноте и понимала, что мой стеклянный рай дал первую, но не последнюю трещину. Завтра была пятница. День его отъезда. И я знала, что должна проверить все до конца.
Утро пятницы началось как обычно. Алексей собрал вещи в дорожную сумку, его движения были быстрыми и точными, без лишних эмоций. Он был сосредоточен на предстоящей поездке, и эта сосредоточенность казалась мне теперь театральной маской.
— Ничего не забыл? — спросила я, стоя в дверях спальни. Голос мой был ровным, но внутри все сжалось в тугой комок.
— Вроде нет, — он щелкнул замком. — Документы, ноутбук, зарядки. Все при мне.
Он прошел на кухню, налил себе кофе. Я наблюдала, как он пьет его стоя, глядя в окно. Таким я видела его почти каждое утро на протяжении шести лет. И только сейчас замечала, насколько он далек от меня.
Физически здесь, в нашей кухне, но мыслями уже там, в гостиничном номере с той женщиной.
— Ты как? Планы на выходные есть? — спросил он, ставя пустую чашку в раковину. Вопрос прозвучал формально, из вежливости.
— Есть, — ответила я. — Разберу шкафы. Давно собиралась.
Он кивнул, совершенно не заинтересованный.
— Прекрасно. Развлекайся.
Через несколько минут он уже стоял в прихожей, надевая пальто.
— Ну, я поехал. Вернусь завтра к вечеру.
— Хорошо. Береги себя.
Он наклонился, чтобы меня поцеловать. Я машинально подставила щеку, почувствовав мимолетное прикосновение его губ. Раньше этот ритуал наполнял меня теплом. Теперь он был пустым, как скорлупа.
Дверь закрылась. Я подошла к окну и увидела, как его машина выезжает со двора и скрывается за поворотом. Тишина в квартире стала густой, звенящей. Мое сердце колотилось где-то в горле.
План созрел мгновенно, еще прошлым вечером. Я не могла сидеть сложа руки. Мне нужна была правда. Не та, что рисует воображение, а настоящая, жестокая и очевидная.
Я быстро оделась, взяла ключи и телефон. Мой путь лежал в офисное здание, где работал Алексей. Я не пошла к главному входу. Рядом, в соседнем бизнес-центре, находилось кафе, из окон которого был отлично виден подземный паркинг его компании. Я заняла столик у окна, заказала кофе и приготовилась ждать.
Прошло около двадцати минут. И тогда я увидела его машину. Она вырулила с парковки и плавно тронулась. За рулем была та самая девушка с каштановыми волосами. Она была одна.
Сердце упало. Значит, он поехал на вокзал или в аэропорт на такси? Или… они встретятся где-то еще?
Я выскочила из кафе, поймала первую попавшуюся машину такси.
— Пожалуйста, следуйте за той серебристой иномаркой, — указала я водителю. — Только, умоляю, не теряйте.
Водитель, немолодой мужчина, понимающе хмыкнул и тронулся с места.
Мы ехали по центру города, и с каждой минутой мое недоумение росло. Это был не путь к вокзалу. Машина девушки свернула в знакомый мне район элитных новостроек и заехала на подземную парковку жилого комплекса.
Я расплатилась с таксистом и осталась на улице, чувствуя себя полной дурой. Что я делаю? Что я надеюсь доказать?
И тут мой телефон вибрировал. Сообщение от Алексея.
«Выдвигаюсь. Связь может пропасть в пути. Целую.»
Ложь. Наглая, циничная ложь. Он даже не потрудился придумать что-то правдоподобное.
Я посмотрела на высокое здание передо мной. Где-то здесь она жила. Возможно, здесь был он. Мне ничего не оставалось делать, кроме как вернуться домой. К пустой квартире, наполненной призраками моего счастливого прошлого.
Обратная дорога заняла целую вечность. Я зашла в наш дом, и меня охватило странное чувство. Все вещи были на своих местах, все знакомо до боли. Но что-то изменилось. Воздух стал другим. Он был наполнен обманом.
Я прошла в спальню, села на кровать и уставилась в стену. Во мне не было ни злости, ни слез. Только тяжелое, холодное понимание. Завтра он вернется. Вернется в этот дом, к этой жизни, которую он предал. И я должна буду встретить его с улыбкой, как ни в чем не бывало.
Игра в молчание только начиналась.
Суббота тянулась мучительно долго. Я пыталась занять себя уборкой, перебирала вещи в шкафу, но руки дрожали, а мысли путались. Каждый звук за окном заставлял вздрагивать — мне казалось, что это возвращается его машина.
К вечеру я окончательно выбилась из сил и просто сидела на кухне, уставившись в окно. В квартире царила звенящая тишина, которую не нарушал даже привычный стук часов — их батарейка села еще утром, а менять мне было невмоготу.
В половине девятого за окном послышался знакомый звук мотора. Сердце упало где-то в районе пяток. Я замерла, слушая, как хлопает дверца автомобиля, как приближаются шаги по лестнице.
Ключ щелкнул в замке. Алексей вошел в прихожую, поставил на пол дорожную сумку. Его лицо было уставшим, но довольным — таким я не видела его давно.
— Ну, я дома, — бросил он, снимая пальто. — Что-то тихо у нас. Ты не ждала?
Я медленно поднялась со стула и вышла на кухню. Руки сами собой скрестились на груди.
— Ждала, — тихо сказала я. — Все выходные ждала.
Он повесил пальто и прошел на кухню, направляясь к холодильнику.
— Есть что-то перекусить? В дороге одни сухомятка.
— Алексей, — голос мой прозвучал странно хрипло, — как прошло совещание?
Он на мгновение замер, держа руку на ручке холодильника.
— Обычно. Скучно. Ты же знаешь эти корпоративные собрания.
— А в каком городе оно было? — спросила я, чувствуя, как подкашиваются ноги.
Он обернулся, в его глазах мелькнуло раздражение.
— В Подольске. Я же говорил.
— Странно, — я сделала шаг вперед. — А почему тогда твоя коллега, та самая с каштановыми волосами, вчера днем уезжала с работы на твоей машине и направилась в жилой комплекс на Фрунзенской набережной?
Лицо его побелело. Он отступил на шаг, прислонившись к холодильнику.
— Что?.. Что ты несешь? Ты следила за мной?
— Я просто была рядом с твоим офисом. Случайно. И увидела интересную картину.
— Ты совсем спятила! — его голос дрогнул. — Это… это была рабочая поездка. Ей нужно было забрать документы.
— В субботу? В шесть вечера? На твоей личной машине? — я смотрела ему прямо в глаза, и впервые за все годы видела в них не просто раздражение, а настоящий страх.
— Прекрати этот допрос! — он резко выпрямился. — Я устал с дороги, мне не до твоих дурацких фантазий!
— Это не фантазии, — из кармана я достала шелковую перчатку и бросила ее на стол между нами. — Это твои фантазии. Точнее, фантазии твоей любовницы.
Он смотрел на перчатку, и по его лицу было видно, как в голове у него проносятся варианты оправданий. Но ни один не подходил.
— Ты не имеешь права рыться в моих вещах! — это было все, что он смог выжать из себя.
В этот момент в прихожей послышались шаги. Из гостиной появилась Людмила Петровна. Я даже не слышала, как она вошла.
— Что тут у вас за шум? — она окинула нас обоих строгим взглядом. — Лёшенька, родной, ты только приехал, а она уже тебя донимает?
— Мама, не вмешивайся, — пробормотал Алексей.
— Как это не вмешиваюсь? — свекровь подошла ближе и увидела перчатку на столе. — А это что еще такое?
— Это доказательство, — тихо сказала я. — Доказательство того, что ваш Лёшенька изменяет мне.
Людмила Петровна фыркнула и взяла перчатку в руки.
— И из-за какой-то тряпки ты устроила сцену? Мужчина в расцвете сил, все такое бывает. Настоящая женщина должна быть мудрее, закрывать глаза на такие мелочи.
Я смотрела на них — на сына, который не находил слов для оправдания, и на мать, которая с гордостью защищала его право на предательство. И в этот момент во мне что-то переломилось.
— Знаете что? — сказала я так тихо, что они оба замолчали. — Выходите. Оба. Вон из моего дома.
Алексей смотрел на меня с недоумением.
— Ты что, совсем с катушек съехала? Это мой дом! Я здесь хозяин!
— Нет, — я выпрямилась во весь рост. — Это мой дом. Квартира оформлена на меня. Все документы — на мое имя. Ипотека давно погашена, и платили мы ее с моего счета.
Людмила Петровна замерла с открытым ртом. Алексей побледнел еще сильнее.
— Что… Что ты несешь?
— Я несу правду, которую вы оба предпочитали не замечать. Выйдите. Сейчас же.
Алексей сделал шаг ко мне, его лицо исказила злоба.
— Вали отсюда сама, если не нравится! Пока я плачу…
— Ты ничего не платишь, — перебила я его. — Уже три года. Выходите. Или мне вызвать полицию?
В квартире повисла гробовая тишина. Они смотрели на меня, и впервые за все годы я видела в их глазах не презрение, а страх. Страх перед той, кого они считали слабой и беззащитной.
Страх перед правдой, которая наконец-то вышла на свет.
Тишина в кухне повисла густая, звенящая, будто после взрыва. Алексей и его мать смотрели на меня с таким выражением, будто я была не Ольга, а какое-то неизвестное, опасное существо, занявшее ее место.
Людмила Петровна опомнилась первой. Ее лицо залила краска возмущения.
— Как ты смеешь так разговаривать?! — ее голос визгливо взметнулся вверх. — Это дом моего сына! Он вложил сюда все свои силы!
— Он вложил сюда ложь, — парировала я, не отводя взгляда от Алексея. — И теперь он может забрать ее с собой.
Алексей, наконец, сдвинулся с места.
Он прошел к своему кабинету и через мгновение вернулся, размахивая каким-то документом.
— Вот! Смотри! Договор купли-продажи! Здесь все указано!
Я медленно подошла, взяла у него из рук бумагу. Это была копия. Я бегло пробежала глазами по тексту и снова посмотрела на него.
— Ты прав. Все указано. Вот графа «Покупатель». И здесь мое имя. А вот твое, — я ткнула пальцем вниз страницы, — здесь, в графе «Супруг покупателя». Для сведения.
Он выхватил у меня документ и впился в него глазами. Я видела, как он читает строчку за строчкой, и с каждой секундой его уверенность таяла, сменяясь растерянностью, а затем и паникой.
— Но… я платил… ипотеку… — он пробормотал, уже не глядя на меня.
— Ты переводил деньги на мой счет, а я уже платила. Так было удобнее с налогами, помнишь? Ты сам так хотел. А первоначальный взнос внесли мои родители. Это мой дом, Алексей. Юридически. Без всяких «но».
Людмила Петровна, не в силах вынести собственного бессилия, бросилась к телефону.
— Сейчас мы вызовем милицию! Посмотрим, что они скажут на твой беспредел!
— Вызывайте, — пожала я плечами. — Только это уже полиция. И я с удовольствием им все объясню. И про квартиру, и про то, как вы двое пытаетесь меня из нее выгнать.
Она замерла с трубкой в руке, не решаясь набрать номер. Ее взгляд метнулся к сыну в поисках поддержки, но он стоял, опустив голову, и молчал. Правда, жестокая и неоспоримая, наконец обезоружила его.
Мне нужно было закрепить свое преимущество. Я вышла в гостиную, взяла свой телефон с тумбочки и набрала номер отца. Я знала, что он будет не спит, всегда читает перед сном.
— Пап, — сказала я, как только он снял трубку. Голос мой дрогнул, выдавая все пережитое напряжение. — Извини, что поздно. У нас тут небольшая проблема.
— Дочка? Что случилось? — его спокойный, глубокий голос сразу придал мне сил.
— Алексей и Людмила Петровна пытаются выставить меня из дома. Устраивают скандал. Я сказала, что квартира моя, а они не верят.
На другом конце провода наступила короткая пауза.
— Дай ему трубку, — попросил отец. Тон его был ровным, но в нем появилась стальная нотка, которую я слышала редко.
Я вернулась на кухню и протянула телефон Алексею.
— Мой отец хочет с тобой поговорить.
Он нехотя взял трубку. Я видела, как он поднес ее к уху и как его плечи постепенно ссутулились.
— Да, Иван Сергеевич… — он начал, и голос его звучал глухо. — Я понимаю… Нет, мы не… Просто эмоции… Да, конечно… Я все понял.
Он простоял так с минуту, слушая, и лишь изредка вставлял короткие «да» и «понял». Его лицо побледнело еще сильнее. Наконец, он беззвучно протянул мне телефон.
— Пап?
— Все, дочка. Думаю, теперь они поняли. Но на всякий случай, если что, звони сразу. У тебя все документы в порядке?
— Да, в сейфе.
— Молодец. Держись. И не бойся.
Я положила трубку. В кухне снова воцарилась тишина, но теперь она была другой. Напряженной, тяжелой, но в ней уже не было места их иллюзиям.
Алексей поднял на меня глаза. В них не осталось ни злости, ни высокомерия. Только усталое осознание поражения.
— Хорошо, — тихо сказал он. — Мы уходим.
Слово «уходим» повисло в воздухе, такое же хрупкое и ненадежное, как все, что было между нами до этого. Сказать — одно, а сделать — совсем другое.
Алексей первым нарушил тягостное молчание. Он грузно поднялся со стула и, не глядя на меня, направился в спальню. Людмила Петровна метнула на меня взгляд, полный такой ненависти, что по коже пробежали мурашки, и поплелась за сыном.
Я осталась стоять на кухне, прислонившись к косяку двери. Тело вдруг стало ватным, в ушах звенело. Я прислушивалась к доносящимся из спальни звукам: скрипу открывающихся дверц шкафа, глухим ударам, словно кто-то бросал на пол тяжелые предметы.
Через некоторое время я все же заставила себя двинуться следом. Я остановилась в дверях спальни. Картина, открывшаяся мне, была одновременно жалкой и удовлетворяющей.
Алексей, сгорбившись, совал свои костюмы в большую дорожную сумку, даже не пытаясь их аккуратно сложить. Рубашки он сгребал с полок и комкал, засовывая в любые свободные уголки.
Людмила Петровна, сжав губы в тонкую ниточку, методично опустошала тумбочку сына, складывая его носки, нижнее белье и документы в пластиковый пакет из супермаркета.
— Косметику свою не забудь, — сказала я тихо, указывая на банку дорогого крема для бритья в ванной. — Ты же так любишь эту марку.
Алексей вздрогнул, но не обернулся. Он молча взял банку и швырнул ее в сумку. Она глухо стукнула о что-то внутри.
Людмила Петровна, проходя мимо моей тумбочки, заметила лежавшее на ней антикварное кольцо с сапфиром — единственную ценную вещь, доставшуюся мне от бабушки. Ее рука потянулась к нему.
— Это Лёшиной бабушке принадлежало! — выпалила она, пытаясь схватить кольцо.
Я была быстрее. Моя рука легла на ее пальцы, мягко, но недвусмысленно останавливая.
— Положите. Это моя бабушка, по материнской линии, подарила его мне лично на совершеннолетие. И у меня есть дарственная. Хотите посмотреть? Или снова позвонить моему отцу?
Она отдернула руку, будто обожглась. В ее глазах плескалась бессильная ярость. Она что-то прошипела себе под нос, развернулась и продолжила сгребать вещи сына.
Они собирались в спешке и злости, и это было заметно. Алексей не мог найти пару к одному туфлю, ворочал вещи в сумке, бормоча проклятия. Его мать пыталась помочь, но только мешала, суетясь вокруг.
Я наблюдала за этой суматохой, и странное спокойствие наконец опустилось на меня. Вся боль, все унижения последних недель превращались в тихую, холодную уверенность. Они не просто уходили. Они бежали. И видели впервые не покорную тень, а хозяйку этого дома.
Наконец, сумка была застегнута. Пакет переполнен. Алексей выпрямился, тяжело дыша. Его взгляд скользнул по мне, по нашей кровати, по фотографии на прикроватной тумбочке, где мы были счастливы и молоды. В его глазах на мгновение мелькнуло что-то похожее на боль, но оно тут же погасло, вытесненное злобой.
— Довольна? — хрипло спросил он.
— Нет, — честно ответила я. — Но это начало.
Он фыркнул, поднял свою сумку и, не прощаясь, зашагал в прихожую. Людмила Петровна, прижимая к груди свой пиджак и пакет с его вещами, бросила на меня последний ненавидящий взгляд и последовала за ним.
Я не пошла провожать. Я осталась стоять в дверях спальни и слушала. Стук сумки о косяк двери. Звяканье ключей. Щелчок замка.
Они ушли.
Тишина, которая заполнила дом, была уже иной. Она не была звенящей или пугающей. Она была… чистой.
Щелчок замка прозвучал как финальный аккорд. Я стояла посреди гостиной, и странное ощущение пустоты смешивалось с головокружительным чувством свободы. Тишина была оглушительной, но на этот раз она не давила. Она была моей.
Я обошла всю квартиру, комнату за комнатой. Везде оставались следы их поспешного бегства: приоткрытый ящик в прихожей, где Алексей хранил свои галстуки, скомканный носовой платок на полу в спальне, пятно от чашки на кухонном столе. Каждая деталь была как страница из закрытой книги, которую я больше не хотела перечитывать.
Первым делом я подошла к окну в гостиной. Внизу, у подъезда, стояли двое фигур. Алексей с своей дорожной сумкой и его мать, что-то яростно жестикулируя. Они о чем-то спорили. Потом он резко развернулся и пошел к своей машине. Людмила Петровна бросила последний взгляд на наше окно — полный такой ненависти, что ее, казалось, можно было почувствовать даже сквозь стекло и расстояние, — и поплелась за ним.
Машина тронулась с места и исчезла за поворотом.
Я глубоко вздохнула и отправилась в спальню. Сняла постельное белье, все до последней наволочки, и сложила в углу. Завтра постираю. Нет, не завтра. Когда-нибудь потом. Сейчас мне не хотелось никаких дел.
Я открыла шкаф. Его половина пустовала. Несколько вешалок валялись на полу. Я аккуратно подняла их и развесила. Теперь здесь было только мое. Мои платья, мои блузки, мое пространство.
Потом я вернулась на кухню. Взяла ту самую хрустальную вазу — подарок свекрови, символ моего стеклянного рая. Я долго смотрела на ее граненые бока, переливающиеся в свете вечерней лампы. А потом отнесла ее на балкон, в дальний угол, и накрыла старой газетой. Пусть постоит там.
На следующее утро я вызвала мастера.
Пришел молчаливый мужчина, и через час все замки в квартире были заменены на новые. Я вертела в пальцах три новеньких ключа, холодных и острых. Они блестели, как обещание. Обещание безопасности. Обещание того, что больше никто не войдет сюда без моего разрешения.
Через неделю пришла повестка из суда. Алексей подал на развод. Я даже не удивилась. Отнесла документы юристу, милой женщине, которая бегло просмотрела их и кивнула.
— Все стандартно. Никаких претензий с его стороны. Алиментов вы не требуете, совместно нажитого имущества, кроме этой квартиры, которая и так ваша, нет. Быстро и без проблем.
— Да, — согласилась я. — Без проблем.
В день суда я надела простое синее платье и собрала волосы в хвост. Алексей пришел один. Он выглядел постаревшим и избегал моего взгляда. Суд длился двадцать минут. Нас развели. Когда мы вышли из здания, он на мгновение задержался, словно хотел что-то сказать. Но я уже шла к своей машине, не оглядываясь.
Вечером я сидела на том же самом диване в гостиной, где всего несколько недель назад чувствовала себя такой одинокой и несчастной. Телевизор был выключен. Я смотрела в окно на зажигающиеся в городе огни.
Они забрали мое доверие. Они растоптали мою любовь. Они украли шесть лет моей жизни, пытаясь убедить меня и себя, что я никто и что мое место подчиняться.
Но они не смогли забрать главное. Они не смогли забрать мой дом. Мою правду. И мое будущее.
Я подошла к окну и приложила ладонь к холодному стеклу. Где-то там была его жизнь, его любовница, его мать, их интриги и ложь. А здесь была я. И тишина. И свобода.
И это было только начало.
