— Роман, ты чего такой?
Он стоял в прихожей, даже куртку не снял. Смотрел мимо меня, на стену, будто там что-то написано. Молчал долго. Я уже успела испугаться — подумала, что с работы выгнали или кто-то заболел.
— Дима от Миланы ушёл, — выдавил он наконец. — Забрал деньги и съехал. Она одна, с Дашей на руках, на пятом месяце.
Я выдохнула. Не наша беда. Не наша.
— Ну, бывает, — сказала я осторожно. — Милана сильная, справится. Пособие получит, устроится куда-нибудь.
Роман посмотрел на меня так, будто я предложила выкинуть ребёнка в окно.
— Аврора, это моя сестра. Ты понимаешь? Она сейчас одна, с ребёнком и животом. Ей помогать надо.
Я кивнула. Конечно, помогать. Передать продукты, посидеть с Дашей, если надо. Нормально.
— Конечно, Роман. Чем сможем.
Он снял куртку, повесил на крючок. Прошёл на кухню, налил воды из-под крана, выпил залпом. Потом обернулся.
— Тебе надо выходить на работу. Пораньше. Милана присмотрит за Львом. Мы ей будем платить — и всем хорошо.
Я не сразу поняла, что он сказал.
Лев спал в комнате, раскинувшись на спине, с поднятыми ручками. Ему год и два месяца. Он только-только начал говорить нормально — «мама», «дай», «ба-ба». Я планировала сидеть с ним до трёх лет. Мы с Романом это обсуждали ещё до рождения. Он сам говорил: «Не торопись, Аврора, я справлюсь».
Теперь он стоял передо мной и предлагал отдать моего сына золовке, которая за всю жизнь не удержала ни одной работы дольше полугода, зато умела плакать в трубку и выбивать деньги из брата.
— Роман, ты серьёзно?
— Абсолютно. Милане нужна помощь. Ты зарабатываешь хорошо, а она посидит с детьми. Это выгодно всем.
Я засмеялась. Нервно, противно. Будто кто-то включил запись моего голоса и прокрутил на ускоренной перемотке.
— Роман, я не хочу выходить на работу. Я хочу быть со Львом. Это мой ребёнок.
— И мой тоже, — отрезал он. — Но моя семья в беде. И ты обязана помочь.
Слово «обязана» повисло между нами, как плевок.
— Обязана? — я шагнула к нему. — Твоя семья никогда мне не помогала, Роман. Когда я брала ипотеку — где была твоя мама? Когда рожала — кто приехал? Ты забыл, как Милана смеялась, что я «слишком правильная»? А теперь я обязана её содержать?
— Она беременная! Одна!
— Она всю жизнь одна, Роман! Потому что привыкла, что ты прибежишь и спасёшь!
Он побледнел.
— Значит, ты отказываешься помочь моей сестре?
— Я отказываюсь отдать свою жизнь за её безответственность.
Он ушёл к матери. Вернулся под утро, лёг на диван, отвернулся к стене. Я не спала. Слушала его дыхание и думала: когда всё сломалось? Вчера? Год назад? Или ещё раньше, когда он впервые отправил Милане деньги, не сказав мне?
Утром он встал, оделся. Лицо серое, глаза красные.
— Мама сказала, что ты эгоистка. Что думаешь только о себе.
Я сидела на кровати, обняв колени.
— Твоя мама вообще знает моё имя, Роман? Или для неё я просто кошелёк, который должен раскрыться по щелчку?
Он сжал кулаки.
— Милана — моя сестра. Я не брошу её.
— А меня ты уже бросил, — сказала я тихо. — Только ещё не ушёл.
Он схватил куртку. Хлопнул дверью так, что Лев проснулся и заплакал.
Два дня он не звонил. На третий пришёл, принёс пакеты с продуктами — для Миланы, на наши деньги. Я стояла на кухне, резала огурцы. Нож скользил по доске мерно, ровно. Руки не дрожали.
— Роман, я не выйду на работу ради твоей сестры.
Он замер у порога.
— Что ты сказала?
— Ты слышал. Это моя квартира. Мой ребёнок. Моя жизнь. Если тебе так важна Милана — иди к ней. Живи там, содержи её сам. Но из моей семьи ты больше ничего не вытащишь.
Он шагнул ко мне, лицо перекосило.
— Ты меня выгоняешь? Из-за того, что я хочу помочь родной сестре?!
— Нет. Я выгоняю тебя за то, что ты выбрал её вместо нас.
Он стоял, дышал тяжело. Потом развернулся и ушёл. Я слышала, как он топает по лестнице, как хлопает подъездная дверь. Потом тишина.
Я опустилась на пол, прижалась спиной к шкафу. Лев подполз ко мне, забрался на колени. Обнял за шею. Я зарылась лицом в его волосы и подумала: всё правильно. Всё правильно.
Неделю Роман не выходил на связь. Я не звонила. Не писала. Проверяла себя — выдержу ли без него. Оказалось, легче, чем с ним. Лев стал спокойнее, будто почувствовал, что напряжение ушло. Мы гуляли, читали книжки, строили башни из кубиков. По вечерам я сидела на кухне и считала: сколько денег Роман за последний год перевёл Милане. Цифра получилась приличная. На эти деньги можно было бы съездить к морю или купить Льву развивающие занятия на год вперёд.
На восьмой день пришло сообщение от его друга Кирилла: «Аврора, Роман говорит, что ты передумаешь. Он ждёт».
Я набрала ответ: «Передай, что я подала на развод».
Через полтора часа Роман ворвался в квартиру. Красный, взъерошенный, с перегаром. Орал, что я разрушаю семью, что он всё делал для меня, что я неблагодарная. Я стояла с Львом на руках и молчала. Просто смотрела на него — на чужого, орущего мужика, который когда-то был моим мужем.
— Ты хоть понимаешь, что натворила?! — он ткнул пальцем в мою сторону. — Милане некуда идти! У неё двое детей скоро будет!
— У меня один ребёнок, Роман. И я не отдам ему то, что должно принадлежать твоей сестре.
— Она моя семья!
— И я тоже была, — сказала я спокойно. — Но ты выбрал.
Он замер. Посмотрел на Льва, потом на меня. Губы дрогнули.
— Аврора, не надо так…
— Уходи.
Он постоял ещё минуту, потом развернулся и вышел. Дверь закрыл тихо, почти бесшумно.
Через четыре месяца я действительно вышла на работу. Не ради Миланы — ради себя. Декрет закончился бы всё равно, а деньги нужны были нормальные. Льва устроила в садик, хороший, частный, с воспитателями, которым доверяла. На работе меня ждали — я была ценным сотрудником, и руководство обрадовалось возвращению.
Роман переехал к матери. Милана родила второго — мальчика. Роман стал официальным опекуном Даши, оформил документы, чтобы получать пособие. Работал на двух работах. Алименты переводил нерегулярно, но я не гналась. Мне хватало своих.
Однажды увидела его в супермаркете. Он стоял у кассы с пакетом детского питания и памперсов. Постаревший, в старой куртке, с усталым лицом. Заметил меня, отвёл взгляд. Я прошла мимо. Не злорадствовала. Просто жила дальше.
Милана написала мне спустя полгода. Длинное сообщение, с ошибками и причитаниями: мол, Роман совсем замотался, денег не хватает, может, я помогу — хоть немного, ради детей. Я прочитала и удалила. Не ответила.
Свекровь позвонила через неделю. Голос звенел от возмущения:
— Ты разрушила моему сыну жизнь! Он из-за тебя несчастный, работает как проклятый!
— Он выбрал, кого спасать, — ответила я ровно. — Я тоже выбрала.
Она бросила трубку.
В январе Роман попытался вернуться. Пришёл вечером, стоял у двери, мялся. Сказал, что скучает по Льву, что хочет всё наладить, что осознал ошибку. Я впустила — не из жалости, из любопытства. Хотела увидеть, что изменилось.
Ничего.
Он сел на диван, взял Льва на колени. Сын не узнал его, заёрзал, потянулся ко мне. Роман опустил руки.
— Милане сейчас совсем тяжко, — начал он осторожно. — Мама еле справляется, а я один не вывожу. Может, ты… ну, хоть немного поможешь? Не для меня — для детей.
Я встала, забрала Льва.
— Выходи, Роман.
Он вскочил.
— Я же не прошу много! Просто немного, разово!
— Выходи. Сейчас.
Он ушёл, не оборачиваясь. Больше не возвращался.
Сейчас Льву три с половиной. Он рассказывает мне про динозавров, строит гаражи из конструктора, требует одну и ту же книжку каждый вечер. Я не жалею ни о чём. Не о разводе, не об отказе, не о том, что поставила границу там, где её давно надо было поставить.
Иногда представляю ту жизнь, которая могла быть: я на работе, Лев у Миланы, деньги утекают в бездонную яму чужих потребностей. И сын, который называет тётю мамой, потому что это она проводит с ним дни, а я — только вечерами, усталая и опустошённая.
Нет. Ни за что.
На днях встретила Романа у детской поликлиники. Он вёл за руку Дашу — Миланину старшую. Девочка хныкала, тянула его к ларьку. Он выглядел измождённым, с глубокими морщинами у глаз. Увидел меня, застыл. Хотел что-то сказать, но я прошла мимо. Не обернулась.
Вечером, когда Лев уснул, я сидела у окна. За стеклом падал снег, мягко, бесшумно. Моя квартира. Мой сын. Моя жизнь, которую я не отдала чужим людям.
Роман написал позавчера: «Лев как?»
Я ответила: «Хорошо».
Больше ничего. Он не попросил денег. Наверное, устал или понял, что бесполезно.
Милана, слышала, устроилась продавцом. Ненадолго, конечно. Роман всё ещё тянет её на себе, работает без выходных. Мать его сидит с детьми, постарела на десять лет.
Я не виновата. Он сам выбрал — сестра важнее жены, чужая безответственность весомее права быть матерью своему ребёнку.
Лев засмеялся во сне сегодня ночью. Я зашла, поправила одеяло, поцеловала в макушку. Он сопел тихо, сладко. Пах детством и счастьем.
Моим счастьем.
Если бы можно было вернуться в тот день, когда Роман стоял в прихожей и говорил: «Муж сестры ушёл. Так что выходи из декрета — будешь содержать её и детей», — я бы ответила ровно так же. Без колебаний, без сомнений.
Некоторые считают меня жестокой. Но я просто выбрала себя и своего ребёнка. И не позволила чужой беде стать моим пожизненным крестом.
Роман получил то, что выбрал. Я — тоже.
