Ключ поворачивался в замке с таким скрипом, будто предупреждал — сейчас начнется что-то неприятное. Марина застыла в коридоре, прижимая к груди пакеты с продуктами. Голос мужа доносился из комнаты — резкий, требовательный, словно он разговаривал не с женой, а с подчиненной.
— Ты что, совсем соображать перестала? — Денис вышел в прихожую, скрестив руки на груди. — Я тебе по-русски говорю: кредит оформишь на себя и без разговоров! Моей маме нужно расшириться и купить новую квартиру!
Пакеты выскользнули из рук. Яблоки покатились по полу, одно остановилось у его ботинок. Марина смотрела на мужа и не узнавала. Пять лет назад этот человек читал ей стихи на коленях в парке. Целовал руки и обещал носить на руках. А теперь…
— Погоди, — она подняла упавшие продукты, старательно не глядя ему в глаза. — Какой кредит? О чем ты вообще?
— О том, что мать всю жизнь в однушке прожила! — он повысил голос, и соседская собака за стеной залилась лаем. — Заслужила нормальное жилье! А ты что, пожадничала?
Марина прошла на кухню, начала раскладывать продукты. Руки дрожали — от обиды, от злости, от того, что внутри все сжималось в тугой узел. Они с Денисом снимали эту двухкомнатную квартиру третий год. Копили на первоначальный взнос для своей собственной. Каждый месяц откладывали — она с зарплаты медсестры, он с работы в логистической компании. Уже насобирали почти половину нужной суммы.
— Мы сами кредит планировали брать, — тихо сказала она, ставя молоко в холодильник. — На свою квартиру. Помнишь?
— Подождем, — отмахнулся Денис, доставая из шкафа банку с печеньем. — Молодые, успеем ещё. А мать уже не молодая. Ей сейчас нужно.
— Твоя мама получает приличную пенсию, — Марина обернулась. — Работала бухгалтером всю жизнь. У нее своя квартира, пусть и небольшая. Зачем ей ещё одна?
— Чтобы сдавать! — он с хрустом откусил печенье. — Пассивный доход получать. Или ты против, чтобы у моей матери была достойная старость?
Вот оно. Излюбленный прием свекрови — манипуляция через жалость. Софья Игоревна умела подать любое свое желание как жизненную необходимость. То ей срочно нужна новая шуба — «в старой стыдно на люди выходить, что скажут соседи». То путевка на море — «сердце пошаливает, доктор велел». Денис каждый раз покупался. А Марина молчала, потому что не хотела ссор.
Но сейчас молчать было нельзя.
— Денис, послушай меня, — она подошла ближе, глядя ему в лицо. — Мы три года копим. У нас почти миллион двести накоплено. Это наши деньги, наше будущее. Мы планировали свою семью…
— Планировали, планировали, — передразнил он, и в этом тоне была такая злость, что Марина отшатнулась. — Только мать в приоритете! Понятно? Она меня вырастила одна, отец сбежал, когда мне два года было. Я ей всем обязан!
Марина вспомнила, как на третьем свидании Денис рассказывал ей эту историю. Тогда в его глазах стояли слезы, и она прижимала его голову к своему плечу, гладила по волосам. Жалела. Понимала. Но понимание — это одно, а жить под прессом вечного долга — совсем другое.
— Я не против помогать твоей маме, — медленно проговорила она. — Мы же помогаем! Каждый месяц ты передаешь ей деньги. Лекарства покупаем, продуктами помогаем…
— Мало! — рявкнул Денис, и она вздрогнула. — Этого недостаточно! Мать достойна большего!
— А я нет? — вырвалось у Марины. — Я что, не достойна иметь свое жилье? Свою семью? Детей наконец родить — в новой квартире?
Он посмотрел на нее так, будто она сказала что-то неприличное.
— Дети подождут. Мать важнее.
Эта фраза повисла в воздухе. Марина стояла посреди кухни — в старом свитере, в потертых домашних тапочках, с растрепанными волосами после смены в больнице. Двенадцать часов на ногах, двадцать пациентов, хамство заведующей. Она приехала домой и мечтала только об одном — забраться под теплое одеяло, прижаться к мужу, почувствовать себя защищенной.
А вместо этого получила ультиматум.
— Мать важнее, — медленно повторила она. — Понятно.
— Ну вот и хорошо, что поняла наконец, — Денис облегченно выдохнул. — Значит, в понедельник пойдешь в банк. Мать уже выбрала квартиру — двушка в новостройке, район хороший. Три миллиона стоит. Первый взнос у нее есть, восемьсот тысяч. Остальное в кредит возьмем.
— Возьмем? — переспросила Марина.
— Ну да. На тебя оформим, у меня кредитная история подпорчена. А у тебя чистая, быстро одобрят.
Значит, он уже все продумал. Уже все решил. С матерью обсудил, квартиру выбрал, в банк собрался. И ей даже не сообщил. Просто поставил перед фактом, как перед неизбежностью.
Марина опустилась на стул. Перед глазами поплыли цифры. Два миллиона двести кредита. На двадцать лет минимум. Это ежемесячный платеж… Она быстро прикинула в уме. Около восемнадцати тысяч рублей. Больше половины ее зарплаты.
— На кого будет оформлена квартира? — спросила она, уже зная ответ.
— На маму, естественно, — Денис пожал плечами. — Это же ей нужна. Логично?
Логично. Значит, Марина влезет в кредит на двадцать лет, будет выплачивать чужой долг, а недвижимость даже не будет на нее оформлена. Прекрасный план. Идеальный.
— Нет, — тихо сказала она.
— Что «нет»? — не понял Денис.
— Нет. Я не пойду в банк. Не оформлю кредит.
Тишина длилась секунд пять. Потом он медленно поставил банку с печеньем на стол.
— Ты сейчас серьезно?
— Абсолютно.
— То есть ты отказываешь моей матери?
— Я отказываю тебе, — Марина подняла на него глаза. — Потому что это не помощь. Это безумие. Мы сами без жилья, сами копим годами. У нас своей семьи нет толком…
— А мать что, не семья?! — взвился Денис. — Она тебе кто, чужая?
— Она твоя мать. И это замечательно, что ты ее любишь. Но мы — отдельная семья. У нас должны быть свои цели, свои планы…
— Какие планы?! — он ударил кулаком по столу, и солонка подпрыгнула. — Мать всю жизнь на меня положила! Все лучшее мне отдавала! Недоедала, недосыпала, лишь бы мне хватало! А ты — неблагодарная!
Неблагодарная. Вот и добрались до оскорблений.
Марина встала, медленно прошла в комнату. Денис пошел следом, продолжая говорить — громко, настойчиво, требовательно. Что она бессердечная. Что у нее нет уважения к старшим. Что она плохая жена.
Она достала с антресолей старый чемодан, начала складывать вещи. Руки действовали автоматически — белье, свитера, джинсы. Косметичка из ванной. Документы из тумбочки.
— Ты что делаешь? — голос Дениса дрогнул.
— Уезжаю, — спокойно ответила Марина. — К родителям. Пока разберусь, как дальше жить.
— Из-за кредита? Ты из-за кредита меня бросаешь?!
Она застегнула чемодан, обернулась к мужу.
— Я не из-за кредита. Я из-за того, что ты меня не слышишь. Не видишь. Для тебя я — просто источник денег и возможностей. Удобная жена, которая должна молчать и подчиняться. А мать твоя — святая. И ты готов похоронить нашу жизнь ради ее прихотей.
— Это не прихоть! Ей нужна квартира!
— Нет, — твердо сказала Марина. — Ей не нужна. Она просто хочет. И ты не видишь разницы.
Она взяла чемодан, сумку с документами. Денис стоял посреди комнаты — растерянный, злой, непонимающий. Ему казалось, что он прав. Что долг перед матерью превыше всего. Что жена обязана поддерживать любые его решения.
А Марина впервые за пять лет поняла — она имеет право отказаться. Имеет право защитить себя. Свое будущее. Свою жизнь.
— Пока, Денис, — сказала она в прихожей, натягивая куртку. — Подумаешь — позвони.
Дверь за ней закрылась с тихим щелчком. В подъезде пахло свежей краской и сыростью. Марина спустилась по лестнице, вышла на улицу. Ноябрьский ветер хлестнул в лицо, но она не поежилась. Наоборот — расправила плечи и пошла к остановке.
Впереди была неизвестность. Разговор с родителями. Возможно, развод. Но зато теперь она знала точно: ее жизнь принадлежит только ей. И никто не имеет права диктовать, как ею распоряжаться.
К родителям Марина так и не поехала. В последний момент, сидя в автобусе, передумала. Мать начнет причитать, отец — читать лекции про терпение и компромиссы. А ей сейчас нужна была тишина. Покой. Место, где никто не будет лезть с советами.
И она вспомнила про бабушку.
Баба Клава жила в деревне Сосновка, в ста пятидесяти километрах от города. Марина не была там лет пять — все работа, суета, некогда. А бабушка звала каждое лето, обижалась, что внучка совсем про нее забыла.
Автобус до районного центра отходил через час. Марина купила билет, села у окна и всю дорогу смотрела на мелькающие за стеклом поля. Телефон разрывался от звонков Дениса — сначала злых, потом растерянных, потом почти умоляющих. Она сбросила вызовы и выключила звук.
В районном центре пересела на маршрутку. Водитель — дядька с седыми усами — с любопытством покосился на ее чемодан, но ничего не спросил. Дорога петляла между холмами, мимо придорожных магазинчиков и заброшенных ферм. Сосновка встретила тихими улицами и запахом дыма из печных труб.
Дом бабушки стоял на краю деревни, за ним начинался лес. Калитка скрипнула так же, как в детстве. Марина прошла по тропинке, заросшей травой, поднялась на крыльцо.
— Кто там? — донеслось из-за двери.
— Это я, бабуль. Мариша.
Дверь распахнулась. Баба Клава — маленькая, сухонькая, в цветастом халате — всплеснула руками.
— Господи, внученька! Что случилось? Ты чего бледная такая?
Марина шагнула через порог и вдруг почувствовала, как внутри что-то подкатило к горлу. Она опустилась на лавку в прихожей и расплакалась — впервые за весь этот кошмарный вечер.
Бабушка не расспрашивала. Просто обняла, погладила по голове, повела в дом. Поставила чайник, достала варенье, нарезала хлеб со свежим салом. Села рядом и ждала.
Марина рассказала все — про кредит, про свекровь, про слова Дениса. Говорила долго, сбивчиво, иногда снова всхлипывая. Бабушка слушала молча, только качала головой.
— Эх, внученька, — наконец вздохнула она. — Свекровь-то у тебя змея подколодная. А сынок ее — тюфяк безвольный. Маменькин.
— Я думала, он изменится, — Марина вытерла глаза. — Когда мы поженились, он был другим…
— Другим он казался, — поправила бабушка. — А теперь показал себя настоящего. Знаешь что, живи тут пока. Отдохнешь, соберешься с мыслями. А там видно будет.
Марина осталась. Спала в маленькой комнате с выцветшими обоями и кружевными занавесками. Просыпалась от петушиного крика и пения птиц за окном. Помогала бабушке по хозяйству — носила воду из колодца, топила печь, кормила кур.
Через три дня в деревне узнали про новую гостью. Соседка Нюра зашла с пирогами, откровенно разглядывая Марину. Потом еще две старушки заглянули — якобы соли попросить. На самом деле — разведать, кто приехал и надолго ли.
— Внучка моя, из города, — коротко объяснила баба Клава. — Отдохнуть приехала.
Марина благодарно кивнула. Бабушка умела держать язык за зубами.
На пятый день она пошла в сельский магазин. Небольшое здание с облупившейся вывеской стояло в центре деревни. Внутри пахло колбасой и стиральным порошком. За прилавком сидела полная женщина лет шестидесяти, вязала что-то из красной пряжи.
— Здравствуйте, — Марина положила на прилавок список. — Мне, пожалуйста, вот это.
Продавщица отложила вязание, придирчиво осмотрела список.
— Ты Клавкина внучка? — спросила она. — Слышала, приехала. Из-за мужика, говорят?
Марина поморщилась. Вот она, деревенская солидарность. Все про всех знают.
— Просто в отпуск, — сухо ответила она.
— Ну-ну, — усмехнулась продавщица. — Я вижу, когда бабы от мужей бегут. У самой три дочки так делали. Ничего, переживешь.
Пока женщина собирала продукты, дверь магазина распахнулась. На пороге появился мужчина — высокий, широкоплечий, в рабочей куртке и резиновых сапогах. Лет тридцати пяти, может, чуть больше. Темные волосы с проседью, волевое лицо, усталые глаза.
— Нина Петровна, — обратился он к продавщице. — Цемент завезли?
— Завезли, Игорь Сергеевич. На складе лежит.
— Хорошо. Вечером заберу.
Он собирался уходить, но вдруг заметил Марину. Задержал на ней взгляд — внимательный, изучающий. Она невольно опустила глаза.
— Новенькая? — спросил он у продавщицы.
— Клавкина внучка. Из города приехала погостить.
— Понятно, — он кивнул Марине. — Игорь. Я тут председатель сельского поселения. Если что нужно — обращайтесь.
— Марина, — выдавила она. — Спасибо.
Он ушел, а она еще долго стояла, глядя на закрывшуюся дверь. Что-то внутри странно екнуло — будто ток слабый прошел по венам.
— Хороший мужик, — заметила Нина Петровна, упаковывая покупки. — Вдовец. Жена три года назад умерла, рак был. Сын у него, Лёшка, восемь лет. Игорь и за работу, и за хозяйство, и за ребенка. Один тянет все.
Марина промолчала, расплатилась и вышла. Но мысли об Игоре почему-то не отпускали. Она вспоминала его взгляд — серьезный, но какой-то теплый. И голос — низкий, спокойный.
Через несколько дней они снова столкнулись. Марина возвращалась от колодца с ведрами, и одно из них вдруг треснуло. Вода полилась на землю. Она растерянно смотрела на лужу, не зная, что делать.
— Подождите, я помогу, — раздалось сзади.
Игорь появился как из-под земли. Подхватил целое ведро, осмотрел треснувшее.
— Это не починишь. У меня в сарае есть запасные, могу дать.
— Не надо, — замахала руками Марина. — Я сама как-нибудь…
— Да брось, — он усмехнулся. — Тут пять минут ходьбы. Пойдемте.
Они шли по деревенской улице молча. Марина украдкой разглядывала его — широкие плечи, уверенную походку, натруженные руки. Совсем не похож на Дениса с его офисными манерами и вечной торопливостью.
Дом Игоря оказался большим, добротным. Во дворе возились куры, в огороде виднелись аккуратные грядки.
— Лёха! — крикнул он. — Иди сюда!
Из дома выбежал мальчишка — веснушчатый, лопоухий, в потертых джинсах.
— Пап, я уроки доделал!
— Молодец. Вот, познакомься. Это Марина, у бабы Клавы гостит. А это мой сын Алексей.
— Привет, — застенчиво улыбнулся мальчик.
— Привет, — ответила Марина, и вдруг внутри что-то сжалось. Какой же он милый, этот пацаненок. И взгляд у него честный, открытый.
Игорь принес новое ведро, проводил ее до калитки.
— Если еще что понадобится — говорите, — сказал он. — Мы тут друг другу помогаем.
— Спасибо.
Она пошла домой, а он стоял и смотрел вслед. И Марина чувствовала этот взгляд спиной — тяжелый, внимательный.
Вечером баба Клава, хитро прищурившись, спросила:
— Игоря встретила?
— Встретила, — осторожно ответила Марина. — Ведро дал.
— Хороший он, — вздохнула бабушка. — После жены никого не заводит. Все в работе да в сыне. А ведь мужик в расцвете сил…
Марина промолчала, но щеки предательски запылали. Бабушка засмеялась тихонько.
— Ох, внученька. Жизнь она штука хитрая. Думаешь от одного бежишь, а на другого натыкаешься.
Марина хотела возразить, но не нашла слов. Потому что где-то глубоко внутри уже понимала — бабушка права. Что-то начало меняться. Что-то теплое и непонятное просыпалось в душе. И больше всего ее пугало, что это было приятно.
Следующие дни текли медленно, размеренно. Марина помогала бабушке, гуляла по лесу, читала старые книги с пожелтевшими страницами. Телефон молчал — Денис, видимо, понял, что звонки бесполезны. Зато пришло несколько сообщений от свекрови. Короткие, колкие: «Неблагодарная», «Бросила мужа в трудную минуту», «Я всегда знала, что ты эгоистка».
Марина прочитала и удалила. Не стала отвечать. Зачем? Софья Игоревна все равно не услышит, не поймет. Для нее сын — центр вселенной, а жена — просто приложение, которое должно обслуживать их обоих.
Игорь появлялся регулярно, будто случайно. То дрова привезет — «у меня лишние, а у бабы Клавы поленница кончается». То в магазине встретит и поможет донести тяжелые сумки. То зайдет проверить, не нужно ли починить калитку.
— Вы за мной следите? — однажды с усмешкой спросила Марина.
Он смутился, потер затылок.
— Просто хочу помочь. Тут в деревне так принято.
— В деревне или конкретно у вас?
Игорь посмотрел на нее — прямо, честно.
— У меня, — признался. — Не могу пройти мимо, когда женщина одна в незнакомом месте.
Она хотела сказать, что прекрасно справляется сама. Но слова застряли в горле, потому что его забота была искренней. Не показной, не требующей благодарности. Просто человек помогал, потому что мог и хотел.
Как же это отличалось от Дениса с его вечными напоминаниями о том, что он «старается для семьи», «работает не покладая рук», «заслуживает уважения».
— Спасибо, — тихо сказала Марина. — Правда, спасибо.
— Да не за что.
Он ушел, а она долго стояла у окна, глядя на его удаляющуюся спину. Широкие плечи, неторопливая походка. Надежность, от которой становилось спокойно.
Через неделю в деревне начали готовиться к празднику — День села. Игорь, как председатель, метался по хозяйству: организовывал концерт, заказывал продукты для общего стола, договаривался со всеми, кто мог помочь.
Баба Клава записалась печь пироги. Марина вызвалась помогать.
— И вам не стыдно женщину одну гонять? — пошутила она, встретив Игоря у сельского клуба.
— Мне всегда стыдно, — устало улыбнулся он. — Но люди привыкли, что я все организую. А отказать не могу.
— Почему?
Он помолчал, глядя куда-то вдаль.
— Потому что после смерти жены понял — жизнь хрупкая. И пока ты можешь что-то сделать для людей, надо делать. Завтра может не быть этого шанса.
В голосе прозвучала такая боль, что Марина невольно коснулась его руки.
— Расскажете?
Они сели на лавочку у клуба. Игорь закурил — первый раз она видела его с сигаретой.
— Наташа… моя жена… заболела внезапно. Весной чувствовала себя нормально, летом начались боли. Поехали в больницу — онкология, четвертая стадия. Врачи сказали: полгода максимум. Она прожила четыре месяца.
Он затянулся, выдохнул дым.
— Лёшке было пять лет. Он не понимал, почему мама все время спит, почему худеет, почему плачет по ночам. Я пытался объяснить, но как ты объяснишь пятилетнему ребенку про смерть?
Марина слушала, сжимая руки на коленях. В горле стоял комок.
— После похорон я думал — всё, не выдержу. Работа, ребенок, хозяйство. Один со всем этим. Но потом понял: если я сломаюсь, Лёшка останется вообще один. И я начал жить дальше. По инерции сначала, потом втянулся.
— Вы сильный, — прошептала Марина.
— Нет, — покачал головой Игорь. — Просто выбора не было.
Он загасил сигарету, посмотрел на нее.
— А вы? Почему сбежали из города?
Марина не сразу ответила. Потом рассказала — коротко, без лишних подробностей. Про кредит, про свекровь, про слова мужа.
Игорь слушал молча. Когда она закончила, помотал головой.
— Дурак ваш муж. Извините, но это так. Рядом с ним женщина, которая готова вместе строить жизнь, а он маменьку слушает.
— Он ее любит, — неуверенно сказала Марина. — Она его одна воспитала…
— Любить мать — это нормально. Но жертвовать ради нее своей семьей — это болезнь. Мужчина должен защищать жену, а не требовать от нее невозможного.
Эти слова легли на душу теплом. Марина вдруг поняла — вот как должен поступать настоящий мужчина. Не прятаться за маминой юбкой, не перекладывать ответственность, а брать на себя и решать.
— Игорь Сергеевич! — окликнул кто-то. — Вас там к телефону!
Он встал, виновато улыбнулся.
— Извините, работа. Увидимся на празднике?
— Увидимся.
В день праздника деревня преобразилась. На площади поставили длинные столы, украсили их скатертями и цветами. Местная самодеятельность репетировала песни. Дети носились с шарами.
Марина помогала бабушке выставлять пироги. Игорь крутился везде — то звук проверял, то стулья расставлял, то с кем-то договаривался. Лёшка увивался рядом, гордый, что у него такой важный папа.
— Мариночка, — позвала баба Клава. — Сбегай-ка в дом, я салаты забыла.
Марина кивнула и пошла. Вернулась через десять минут — с мисками в руках. И вдруг остановилась как вкопанная.
Возле столов стоял Денис. Рядом — Софья Игоревна в дорогой шубе, явно не по погоде.
— Мать требует, чтобы ты немедленно вернулась! — громко заявил Денис, едва заметив Марину. — Хватит дурью маяться!
Деревня замерла. Все уставились на них — любопытные, сочувствующие, осуждающие.
Марина медленно поставила миски на стол.
— Как вы нас нашли?
— Да тут полдеревни в соцсетях сидит! — фыркнула Софья Игоревна. — Увидели фотографию, где ты на фоне этого клуба. Вычислили адрес за пять минут.
— И зачем приехали?
— Затем, что ты жена моего сына! — свекровь ткнула пальцем в ее сторону. — Обязана слушаться! Обязана помогать семье!
— Я и помогала, — спокойно ответила Марина. — Три года помогала. Деньгами, временем, силами. Но этого мало. Вам нужно, чтобы я всю свою жизнь положила на алтарь вашего благополучия.
— Ах ты неблагодарная! — взвилась Софья Игоревна. — Мы тебя в семью приняли, а ты…
— Довольно, — раздался низкий голос.
Игорь подошел к ним — спокойный, но в глазах стальной блеск.
— Это праздник. Если хотите разбираться — уезжайте в другое место. Здесь вам никто не позволит устраивать скандалы.
— А ты кто такой? — Денис впервые обратил на него внимание.
— Я председатель. И это моя деревня. Здесь мои правила.
— Да пошел ты…
Игорь сделал шаг вперед. Один шаг — но Денис отступил. Почувствовал, видимо, силу. Настоящую, не показную.
— Марина, — обратился Игорь. — Вы хотите с ними разговаривать?
Она посмотрела на мужа, на свекровь. И вдруг все стало предельно ясно. Эти люди никогда не изменятся. Денис всегда будет прятаться за маминой спиной. Софья Игоревна всегда будет требовать и требовать, ненасытная, как черная дыра.
А она, Марина, имеет право на другую жизнь. На уважение. На любовь.
— Нет, — твердо сказала она. — Не хочу. Денис, подам на развод. Можешь оформлять кредит сам. Или не оформлять. Мне все равно. Я больше не твоя жена.
Софья Игоревна ахнула. Денис побледнел.
— Ты… ты серьезно?
— Абсолютно.
И Марина развернулась, пошла обратно к столам. Сердце колотилось, руки дрожали, но внутри была странная легкость. Будто сбросила тяжелый рюкзак, который тащила годами.
Игорь шел рядом — молча, но его присутствие успокаивало.
— Спасибо, — сказала она.
— Всегда пожалуйста, — ответил он. И улыбнулся — той самой теплой улыбкой, от которой хотелось верить: все будет хорошо.
Прошло полгода
Марина так и осталась в Сосновке. Устроилась медсестрой в районную больницу — ездила на автобусе каждый день, но не жаловалась. Зарплата была меньше городской, зато жизнь спокойнее.
Развод оформили быстро — Денис не стал препятствовать. Даже извинился напоследок, правда, добавил: «Мама сказала, что ты все равно не подходишь нашей семье». Марина только рассмеялась. Пусть живут, как хотят.
С Игорем они встречались осторожно, неспешно. Гуляли по вечерам, разговаривали обо всем на свете. Лёшка привязался к ней — называл «тетя Марина» и просил помочь с уроками. Бабушка радовалась, видя внучку счастливой.
А потом случилось то, чего никто не ожидал.
В один из майских вечеров Марина сидела на крыльце, чистила картошку на ужин. Игорь зашел с букетом полевых цветов — ромашки, васильки, какие-то желтые звездочки.
— Мариночка, — начал он и замялся.
— Что?
— Я тут подумал… Мы с тобой полгода вместе. И я понял, что не хочу больше ждать. Выходи за меня замуж.
Сердце екнуло. Марина смотрела на него — на честное лицо, на руки, которые крепко держали цветы, на глаза, полные надежды.
— Игорь, но… так быстро…
— Мне сорок скоро. Я не мальчик, чтобы годами раскачиваться. Люблю тебя. Хочу, чтобы ты стала моей женой. Лёшка тоже хочет. Говори да.
Игорь притянул ее к себе, крепко обнял.
— Выходи за меня, — прошептал. — Я серьезно. Давай начнем все заново.
Марина улыбнулась сквозь слезы.
— Давай.
Свадьбу сыграли осенью. Скромно, по-деревенски — столы во дворе, гармонь, песни до утра. Лёшка был на седьмом небе от счастья — теперь у него снова была мама. Не родная, но любящая.
Баба Клава смотрела на внучку и утирала слезы.
— Вот и нашла ты свое счастье, — сказала она вечером. — Через столько испытаний прошла, а нашла.
Марина стояла у окна, смотрела на звездное небо. Игорь спал в соседней комнате — ее муж теперь. Лёшка сопел в детской. В доме пахло свежим хлебом и яблочным вареньем.
Где-то в городе Денис, наверное, все еще выплачивал кредит для свекрови. Где-то Софья Игоревна сидела в новой квартире и жаловалась подругам на неблагодарную невестку.
А здесь, в маленькой деревне, Марина наконец обрела то, что искала всю жизнь. Не просто мужчину. Не просто семью. Она обрела себя — сильную, свободную, способную делать выбор и нести за него ответственность.
И это было самым важным.
