— Свекровь, я не позволю вам забрать то, что покойный муж оставил МНЕ! — Лариса почувствовала, как её голос дрожит, но она не могла остановиться.
Нина Фёдоровна стояла в прихожей чужой квартиры — той самой, которую её покойный муж Владимир завещал этой женщине. Свекровь медленно сняла перчатки, будто готовилась к хирургической операции. На её лице застыла та самая улыбка — вежливая, холодная, смертельная.
— Девочка моя, — протянула она с ядовитой сладостью, — ты не понимаешь. Володя был не в себе последние месяцы. Любой нотариус подтвердит, что завещание недействительно.
Лариса смотрела на эту женщину и не могла поверить. Три года назад, когда она вышла замуж за Кирилла, сына Нины Фёдоровны, свекровь встретила её с распростёртыми объятиями. Говорила комплименты, звала «дочкой», дарила цветы. А теперь, спустя полгода после того, как брат Кирилла, Владимир, ушёл из жизни, оставив ей свою квартиру, Нина Фёдоровна превратилась в совершенно другого человека.
Всё началось два месяца назад. Лариса только-только похоронила Владимира, оплакивала человека, который стал ей больше чем деверем — другом, наставником, почти отцом. Он был на двадцать лет старше Кирилла, успешным предпринимателем, всегда помогал им деньгами, когда было совсем туго. Именно Владимир оплатил их свадьбу, когда Нина Фёдоровна отказалась помогать, сказав, что «молодым нужно самим всё зарабатывать».
После похорон нотариус вызвал Ларису и огласил завещание. Владимир оставил ей двухкомнатную квартиру в центре города. Не матери. Не брату. Ей.
«Лариса — единственный человек в этой семье, который заботился обо мне искренне, не ожидая ничего взамен. Квартиру оставляю ей», — было написано в завещании.
Это была правда. Последние два года, когда Владимир болел, именно Лариса ездила к нему три раза в неделю. Готовила ему еду, убирала, водила по врачам. Кирилл был вечно занят на работе. Нина Фёдоровна находила тысячу причин, почему не может прийти: то давление скачет, то в поликлинику нужно, то подруга в гости собралась.
А Лариса приходила. Сидела с Владимиром, слушала его истории о молодости, о том, как он строил свой бизнес. Он рассказывал ей про отца, которого она никогда не знала — мужчина ушёл от Нины Фёдоровны, когда Владимиру было пятнадцать, а Кириллу всего три года.
«Моя мать — трудная женщина, — говорил Владимир. — Она умеет делать вид, что любит. Но на самом деле она любит только деньги и контроль. Будь осторожна, Лариса. Однажды её маска спадёт».
Лариса тогда не поняла этих слов. Она думала, что Владимир просто устал, что болезнь делает его мрачным. Но сейчас, глядя на свекровь, стоящую в прихожей с папкой документов в руках, она понимала каждое его слово.
— Володя был в здравом уме, — твёрдо сказала Лариса. — Он прекрасно понимал, что делает.
— Понимал? — Нина Фёдоровна усмехнулась. — Девочка, ему кололи столько обезболивающих! Он не отличал день от ночи. А ты этим воспользовалась. Крутилась вокруг него, как змея, втёрлась в доверие…
— Я ухаживала за ним! — голос Ларисы сорвался. — Где вы были, когда ему было плохо? Где была его мать?
Свекровь сделала шаг вперёд. Её глаза стали жёсткими, как сталь.
— Я была там, где должна была быть. А ты… Ты использовала больного человека, чтобы заполучить квартиру. Думаешь, я не знаю, зачем ты вышла за моего Кирюшу? Молодая девчонка, без денег, без перспектив. Ты искала, за кого зацепиться!
Лариса почувствовала, как внутри всё сжимается. Три года. Три года она терпела эту женщину. Терпела её «добрые советы» о том, как готовить борщ правильно. Терпела её появления в их квартире без предупреждения, когда свекровь проверяла, чисто ли вымыт пол. Терпела её замечания Кириллу: «Сынок, да она же тебя совсем не ценит! Посмотри, как на тебя смотрит — без уважения!»
Кирилл всегда вставал на сторону матери. Всегда. Даже когда Нина Фёдоровна обвинила Ларису в том, что та специально разбила её любимую чашку, хотя это сделал сам Кирилл. Он промолчал. Просто опустил глаза и промолчал, пока его мать полчаса читала невестке нотации о неуважении к старшим.
— Вы можете думать обо мне что угодно, — сказала Лариса, стараясь говорить спокойно. — Квартира моя. По закону. У меня есть все документы.
— Документы? — Нина Фёдоровна открыла свою папку и достала оттуда какие-то бумаги. — У меня тоже есть документы. Справка от психиатра, который наблюдал Володю. Он признаёт, что мой сын был не в состоянии принимать решения. Показания соседей, которые видели, как ты приходила к нему и вела себя… скажем так, подозрительно. И заключение юриста, который готов оспорить завещание в суде.
Лариса похолодела. Она смотрела на эту стопку бумаг и понимала: свекровь готовилась. Нина Фёдоровна не просто пришла поговорить. Она пришла объявить войну.
— Но я дам тебе шанс, — продолжила свекровь, складывая бумаги обратно. — Ты добровольно переоформляешь квартиру на Кириллу. Я не буду подавать в суд. Мы забудем эту неприятную историю. Ты останешься женой моего сына, я не буду настраивать его против тебя. Все будут счастливы.
— А если я откажусь?
Нина Фёдоровна улыбнулась. Эта улыбка была хуже любой угрозы.
— Тогда готовься к войне, дорогая. Я найду лучших адвокатов. Я докажу, что ты обманула больного человека. Я сделаю так, что тебя будут показывать пальцем. И квартиру ты всё равно потеряешь. Только потеряешь вместе с репутацией, деньгами на адвокатов и, возможно, с мужем. Кирилл, кстати, на моей стороне. Он тоже считает, что квартира должна остаться в семье.
Удар был точным. Лариса почувствовала, как комната вокруг неё поплыла. Кирилл знал? Её муж, с которым она делила постель три года, который клялся ей в любви, — он знал о планах матери и молчал?
— Не веришь? — Нина Фёдоровна достала телефон. — Вот, послушай.
Она включила запись. Голос Кирилла звучал чётко:
«Мам, я понимаю. Ты права. Володя хотел оставить квартиру семье, а не… ну, ты понимаешь. Лариса хорошая девочка, но она не имеет права на это. Делай что считаешь нужным. Я поддержу».
Запись оборвалась. Лариса стояла, не в силах пошевелиться. Предательство было настолько полным, настолько абсолютным, что она не могла поверить.
— Видишь? — мягко сказала Нина Фёдоровна, убирая телефон. — Кирилл понимает, что правильно. Он любит тебя, но семья важнее. А я — его семья. Настоящая семья. Так что подумай хорошенько.
Свекровь развернулась и направилась к двери. У порога она обернулась:
— У тебя три дня. Либо ты идёшь к нотариусу и переоформляешь квартиру, либо я подаю в суд. Выбор за тобой, невестка.
Дверь закрылась. Лариса осталась одна в чужой квартире, которая вдруг стала единственным местом, где она чувствовала себя в безопасности. Она опустилась на пол прямо в прихожей и заплакала. Не от страха. От обиды. От того, что человек, которому она верила, которого любила, предал её так легко, так буднично.
Она плакала, пока не кончились слёзы. А потом вытерла лицо и встала. В голове было пусто и одновременно кристально ясно. Она знала, что делать.
На следующий день Лариса пришла в офис к адвокату. Молодая женщина лет тридцати пяти внимательно выслушала её историю, изучила документы.
— Завещание составлено правильно, — сказала адвокат. — Владимир Петрович был в здравом уме, это подтверждает подпись психиатра на документе. Нотариус проверял его состояние перед оформлением. У них нет шансов оспорить завещание. Это блеф.
— Но у них есть справка от другого психиатра…
— Справка задним числом не имеет силы, — перебила адвокат. — Завещание уже вступило в силу. Квартира ваша. Законно. И если они попытаются подать в суд, я вас уверяю, они проиграют. Более того, вы сможете подать встречный иск за клевету и моральный ущерб.
Лариса вышла из офиса с ощущением, что земля снова появилась под ногами. Свекровь блефовала. Нина Фёдоровна рассчитывала на страх, на незнание закона, на то, что невестка испугается и сдастся.
Вечером того же дня Кирилл пришёл домой. Лариса встретила его на кухне. Он выглядел усталым, избегал её взгляда.
— Нам нужно поговорить, — сказала она.
— Я знаю, — он опустился на стул. — Мама сказала, что была у тебя.
— И ты знал об этом заранее.
Он не ответил. Молчание было ответом.
— Кирилл, посмотри на меня, — попросила Лариса.
Он поднял глаза. В них читалась вина, но не раскаяние. Он чувствовал себя виноватым, но не считал, что поступил неправильно.
— Это квартира моего брата, — тихо сказал он. — Она должна остаться в семье.
— Я не семья?
— Ты… Лара, ты жена. Но Володя был моим братом. Мы с ним росли вместе. Эта квартира… Мама права, она должна быть у нас.
— У вас? — Лариса почувствовала, как внутри всё холодеет. — Не у нас. У вас. Ты сказал «у нас», имея в виду себя и свою мать.
Он замолчал. Она поняла, что разговор бесполезен. Перед ней сидел не муж, не партнёр. Перед ней сидел мальчик, который всю жизнь не мог ослушаться маму.
— Хорошо, — сказала она. — Тогда я скажу тебе вот что. Квартира остаётся у меня. По закону. Твоя мать может подавать в суд, но она проиграет. Я консультировалась с адвокатом. У неё нет никаких шансов.
Кирилл вскочил:
— Ты что, собираешься судиться с моей матерью?!
— Нет, — спокойно ответила Лариса. — Я не собираюсь. Потому что она не подаст в суд. Она блефовала, рассчитывая на мою слабость. Но я не слабая.
Она встала и подошла к нему вплотную:
— И ещё я хочу сказать тебе вот что. Я подаю на развод. Сегодня ночью ты спишь у своей мамы. Завтра я подаю документы в суд.
— Ты с ума сошла! Из-за квартиры ты готова разрушить нашу семью?!
— Нет, Кирилл, — она покачала головой. — Не из-за квартиры. Из-за того, что ты встал на сторону матери против меня. Из-за того, что ты не защитил меня, когда она обвинила меня в обмане. Из-за того, что все эти три года ты выбирал её, а не меня. Квартира просто показала мне то, что я не хотела видеть раньше.
Он смотрел на неё, и она видела, как в его глазах медленно приходит понимание. Он терял её. Окончательно и бесповоротно.
— Лара… Подожди. Давай всё обсудим спокойно. Я поговорю с мамой. Я объясню ей…
— Поздно, — сказала Лариса. — Мне потребовалось три года, чтобы понять одну простую вещь: ты никогда не станешь на мою сторону. Твоя мать всегда будет важнее. И я не хочу больше так жить.
Она развернулась и вышла из кухни. За её спиной раздался стук упавшего стула — Кирилл вскочил, хотел что-то сказать, но замер. Слов не было. Всё было сказано.
Через неделю Нина Фёдоровна снова появилась на пороге квартиры Владимира. Но на этот раз дверь ей открыла не растерянная девушка, а женщина с твёрдым взглядом.
— Нина Фёдоровна, у вас есть ровно минута, чтобы покинуть мой порог, — сказала Лариса ровным голосом. — Иначе я вызываю полицию и подаю заявление о домогательстве.
Свекровь застыла. Она явно не ожидала такого поворота.
— Ты… как ты смеешь?!
— Я смею, — Лариса достала из кармана телефон. — У меня есть запись нашего последнего разговора. Ваши угрозы. Ваши обвинения. Ваш шантаж. Всё это я передала своему адвокату. Так что если вы попытаетесь подать в суд, я подам встречный иск. За клевету. За моральный ущерб. И, поверьте мне, я выиграю.
Лицо Нины Фёдоровны побледнело.
— Ты… Маленькая змея! Я так и знала, что ты притворялась!
— Нет, — покачала головой Лариса. — Я не притворялась. Я действительно старалась быть хорошей невесткой. Но вы не дали мне шанса. Вы видели во мне врага с самого начала. И я устала доказывать, что я не враг.
Она сделала паузу:
— Квартира остаётся у меня. Я подала на развод с вашим сыном. Через месяц суд вынесет решение. И я очень прошу вас больше никогда не появляться в моей жизни. Ни вас, ни Кирилла.
Нина Фёдоровна открыла рот, чтобы что-то сказать, но Лариса уже закрывала дверь. Щелчок замка прозвучал как выстрел.
Свекровь осталась стоять на лестничной площадке. Впервые в жизни она проиграла. Проиграла молодой девчонке, которую считала слабой и глупой. Проиграла потому, что недооценила противника.
Внутри квартиры Лариса прислонилась спиной к двери и выдохнула. Руки дрожали, сердце колотилось. Но она сделала это. Она защитила себя. Защитила то, что Владимир оставил ей не просто как недвижимость, а как шанс начать новую жизнь.
Она прошла в гостиную и посмотрела на фотографию Владимира, которая стояла на полке. Его добрые глаза смотрели на неё с тёплой улыбкой.
«Спасибо, — мысленно сказала она ему. — Спасибо за то, что поверил в меня. Спасибо за этот шанс».
Через три месяца развод был оформлен. Кирилл не сопротивлялся. Нина Фёдоровна так и не подала в суд — её адвокат объяснил, что дело безнадёжное. Лариса осталась одна в квартире Владимира, которая теперь стала её домом.
Иногда по вечерам она садилась у окна с чашкой чая и смотрела на город. Её жизнь изменилась полностью. Она потеряла мужа. Потеряла иллюзию семьи. Но она обрела себя. Обрела силу, о которой не подозревала.
Свекровь научила её одному важному уроку: не все родственники становятся семьёй. Иногда настоящая семья — это те, кто верит в тебя, даже когда все остальные отворачиваются. Владимир был для неё семьёй. А Нина Фёдоровна с Кириллом — всего лишь людьми, связанными с ней когда-то формальными узами.
Она сделала глоток чая и улыбнулась. Впереди была новая жизнь. Жизнь, в которой не было токсичных людей, манипуляций и предательства. Жизнь, которую она выбрала сама.
И эта свобода стоила гораздо больше любой квартиры.
