Наталья проснулась от звука льющейся воды. Она открыла глаза и несколько секунд лежала неподвижно, глядя в потолок с жёлтыми разводами от старой протечки. За стеной кто-то включил телевизор. Голос ведущего утренних новостей, бодрый и неестественно весёлый, просачивался сквозь тонкую перегородку. Наталья повернула голову. Рядом с ней на подушке лежал смятый листок бумаги. Она протянула руку и развернула его.
«Ушёл на работу. Мама сказала, чтобы ты зашла к ней после завтрака. Важный разговор. Не задерживайся. Максим».
Наталья скомкала записку и бросила её на пол. Важный разговор. Всегда важный разговор у Зинаиды Фёдоровны. Она встала с кровати, накинула халат и прошла на кухню. Квартира была маленькой, двухкомнатной. Они с Максимом жили здесь уже два года. В соседней комнате, за тонкой дверью, жила его мать. Зинаида Фёдоровна.
На кухне пахло вчерашним борщом и сигаретным дымом. На столе лежала раскрытая газета и стояла чашка с остатками чая. Зинаида Фёдоровна уже позавтракала. Наталья налила себе воды из-под крана и выпила залпом. Холодная вода обожгла горло. Она посмотрела на часы. Девять утра. Ещё можно было собраться и уйти на работу, не заходя к свекрови. Но тогда вечером будет скандал. Максим будет молчать и виновато смотреть в пол. А мать будет говорить. Долго. Обстоятельно. С паузами.
Наталья вздохнула и пошла стучаться в дверь соседней комнаты.
— Войди, — послышался голос из-за двери.
Зинаида Фёдоровна сидела в кресле у окна. Перед ней на маленьком столике стояла чашка с кофе и лежала стопка каких-то документов. Она подняла на Наталью взгляд поверх очков. Взгляд был холодным и оценивающим, как у завуча, вызвавшего ученика на ковёр.
— Садись, — она кивнула на табурет рядом с кроватью.
Наталья села. Халат распахнулся, и она поспешно запахнула его покрепче. Зинаида Фёдоровна проследила за этим жестом и усмехнулась едва заметно.
— Я тут подумала, Наталья, — начала она, отхлебнув кофе. — Нам нужно серьёзно поговорить. О вашем будущем. О будущем Максима.
Наталья молчала. Она знала, что сейчас начнётся. Знала по опыту предыдущих разговоров.
— Вы с Максимом живёте вместе уже два года. Но я не вижу никакого движения вперёд. Никаких перспектив. Ты работаешь в этом своём магазине за копейки. Максим тянет всё на себе. А я… я вам помогаю чем могу. Даю крышу над головой. Кормлю вас обоих. Плачу за коммуналку.
Зинаида Фёдоровна сделала паузу. Она всегда делала эти паузы, давая словам осесть, пустить корни.
— Но я не вечная, Наталья. Мне уже шестьдесят три. У меня сердце. Давление. Я должна думать о том, что будет дальше. И вот что я решила.
Она взяла со столика какую-то бумагу и протянула её Наталье. Это была ксерокопия свидетельства о собственности. На квартиру. На эту квартиру.
— Я переписала квартиру на Максима. Оформила всё через нотариуса на прошлой неделе. Теперь он собственник. Официально. И я хочу, чтобы ты это понимала. Это его квартира. Не ваша. Его.
Наталья смотрела на бумагу. Слова расплывались перед глазами. Она не сразу поняла, к чему всё это ведёт.
— Почему вы мне это говорите? — спросила она наконец.
Зинаида Фёдоровна откинулась в кресле. На её лице появилось выражение снисходительного сожаления.
— Потому что я вижу, что у вас с Максимом не складывается. Я мать. Я чувствую своего сына. Он несчастлив. Он устал. Он тянет вас обоих на себе, а отдачи никакой. Ты не рожаешь ему детей. Не ведёшь хозяйство как надо. Приходишь с работы уставшая, злая. Скандалишь по пустякам.
— Я не скандалю, — тихо сказала Наталья.
— Скандалишь. Я слышу. Стены тонкие. И Максим мне всё рассказывает. Он жалуется. Он говорит, что ты его не понимаешь. Что ты требуешь от него невозможного. Что ты хочешь съехать отсюда, хотя прекрасно знаешь, что денег у вас нет.
Наталья сжала руки в кулаки. Максим жалуется матери. Максим рассказывает ей обо всём. О каждой их ссоре. О каждом недовольстве. А потом приходит домой и делает вид, что всё в порядке.
— И что вы предлагаете? — спросила она, глядя прямо в глаза свекрови.
Зинаида Фёдоровна улыбнулась. Улыбка была почти доброй. Почти материнской.
— Я предлагаю тебе подумать. Серьёзно подумать. О том, нужно ли тебе это всё. Эта жизнь. Эта семья. Этот мужчина. Может быть, тебе стоит уйти. Пока не поздно. Пока у тебя ещё есть время найти кого-то другого. Родить детей. Построить свою жизнь. А здесь ты только тратишь свои годы впустую.
Наталья медленно встала. Голова кружилась. Она чувствовала, как холод поднимается от ног вверх, сковывая всё тело.
— Вы хотите, чтобы я ушла, — сказала она. Это не был вопрос.
— Я хочу, чтобы ты была честна перед собой. И перед Максимом. Если любви нет — зачем мучить друг друга? Он мой сын. Я не могу смотреть, как он страдает. И квартира теперь его. По закону. Так что если вы решите расстаться… ну, ты понимаешь.
Наталья поняла. Она поняла всё. Зинаида Фёдоровна выбила у неё почву из-под ног. Официально. Юридически. Через нотариуса. Теперь она жила в квартире, которая принадлежала мужу. И его матери. А сама она здесь была никем. Временной квартиранткой. Которую можно выставить в любой момент.
Она вышла из комнаты не попрощавшись. Зинаида Фёдоровна не окликнула её. Она допила свой кофе и взяла со столика другую бумагу. Дело было сделано.
Весь день Наталья работала как в тумане. Она раскладывала товар на полки, пробивала чеки, улыбалась покупателям. Автоматически. Внутри был вакуум. К вечеру она поняла, что не может вернуться домой. Не может войти в ту квартиру. Не может лечь в ту кровать рядом с Максимом. Не может сидеть за одним столом с Зинаидой Фёдоровной и делать вид, что всё нормально.
Она позвонила подруге. Оле. Они давно не виделись. Оля удивилась звонку, но сразу поняла по голосу, что что-то не так. Она сказала приезжать. Немедленно.
Наталья приехала к ней с одной сумкой. Маленькой спортивной сумкой, в которую впихнула только самое необходимое. Оля открыла дверь, взглянула на неё и обняла. Крепко. По-настоящему.
— Рассказывай, — сказала она, усаживая Наталью на кухне и наливая чай.
Наталья рассказала. Всё. Про утренний разговор. Про квартиру. Про то, что Максим жалуется матери. Про то, что она больше не может там жить. Оля слушала молча, хмурясь всё сильнее.
— И что ты собираешься делать? — спросила она, когда Наталья закончила.
— Не знаю.
— Максиму звонила?
— Нет.
— А он тебе?
Наталья посмотрела на телефон. Три пропущенных вызова. Два от Максима. Один от Зинаиды Фёдоровны.
— Звонил, — сказала она. — Но я не брала трубку.
— И правильно сделала, — резко сказала Оля. — Слушай меня внимательно. Ты должна принять решение. Сейчас. Сегодня. Либо ты возвращаешься туда и смиряешься. Живёшь по правилам его матери. Терпишь. Молчишь. Рожаешь детей и превращаешься в прислугу. Либо ты уходишь. Насовсем. Подаёшь на развод и строишь свою жизнь. Третьего не дано.
Наталья знала, что Оля права. Она знала это всё время. Но слышать это вслух было больно.
— Я его люблю, — прошептала она.
— Нет, — жёстко сказала Оля. — Ты любила. Прошедшее время. Та Наталья, которая выходила за него замуж, любила. А сейчас ты просто боишься остаться одна. Боишься начинать всё сначала. Но поверь мне. Лучше одной, чем с человеком, который сливает твои секреты своей матери.
Телефон снова зазвонил. Максим. Наталья посмотрела на экран. Палец завис над кнопкой ответа. Потом она сбросила вызов и заблокировала номер.
— Можно я поживу у тебя несколько дней? — спросила она. — Пока не найду жильё.
Оля обняла её за плечи.
— Живи сколько нужно. Мы справимся.
Прошло три дня. Три дня, которые Наталья провела в странном оцепенении. Она ходила на работу. Возвращалась к Оле. Ела мало. Спала плохо. Звонки от Максима продолжались, но она не отвечала. Один раз позвонила Зинаида Фёдоровна. Наталья случайно взяла трубку, не глядя на экран. Голос свекрови был ледяным.
— Когда ты собираешься забирать свои вещи? Нам не нужен здесь твой хлам. Максим страдает. Ты хоть понимаешь, что с ним делаешь?
Наталья молча отключилась.
На четвёртый день, вечером, в дверь позвонили. Оля открыла. На пороге стоял Максим. Он выглядел плохо. Помятый, небритый, с тёмными кругами под глазами. Он посмотрел на Олю, потом перевёл взгляд в глубину квартиры, где стояла Наталья.
— Можно мне с ней поговорить? — спросил он тихо.
Оля посмотрела на Наталью. Наталья кивнула. Оля неохотно пропустила Максима внутрь и демонстративно ушла в свою комнату, но дверь не закрыла.
Они сели на кухне. Максим взял её руки в свои. Его ладони были влажными и холодными.
— Наташа, прости меня. Пожалуйста. Я не знал, что мама так с тобой поговорит. Я не просил её переписывать квартиру на меня. Она сама всё решила. Я узнал об этом только после того, как ты ушла.
Наталья медленно высвободила руки.
— Ты знал, Максим. Может быть, не про квартиру. Но про всё остальное ты знал. Ты рассказывал ей про наши ссоры. Про то, что я хочу съехать. Ты жаловался ей на меня.
Он опустил глаза.
— Она моя мать. Я просто… я не знал, с кем ещё поговорить.
— Со мной, — сказала Наталья. — Ты мог поговорить со мной. Но ты выбрал её. Ты всегда выбираешь её. А я всегда на втором месте. И так будет всегда.
— Это не так, — он попытался взять её руку снова, но она отстранилась. — Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. Мы можем всё исправить. Мы съедем. Снимем квартиру. Или купим свою. Я найду способ.
— Когда? — спросила Наталья. — Через год? Через два? Через пять? А твоя мама что скажет? Она же не отпустит тебя. Она сделала тебя собственником именно для того, чтобы ты остался с ней. Чтобы контролировать тебя. И меня. И нашу жизнь.
Максим молчал. Он смотрел в стол. Его челюсти двигались, словно он пережёвывал слова, которые не мог произнести.
— Я не могу бросить мать, — сказал он наконец. — Она одна. Ей плохо. У неё сердце.
— Значит, ты выбираешь, — тихо сказала Наталья.
— Почему я должен выбирать? — в его голосе появилась обида. — Почему ты ставишь меня перед этим выбором? Разве нельзя жить вместе? Разве нельзя найти компромисс?
Наталья встала. Она вдруг поняла, что устала. Безмерно устала от этого разговора. От этих вечных попыток найти несуществующий компромисс. От этого его вечного «почему я должен выбирать». Она посмотрела на него сверху вниз. На этого мужчину, которого когда-то любила. И увидела не мужа. А маленького мальчика, который боится ослушаться маму.
— Максим, — сказала она спокойно. — Ты уже выбрал. Давно. Просто не хочешь себе в этом признаться. И я больше не буду ждать, пока ты созреешь для другого выбора. Мне тридцать лет. Я хочу семью. Детей. Свой дом. Не твой. Не твоей матери. Свой. И я хочу мужчину, который будет на моей стороне. А не между мной и его мамой.
Она открыла входную дверь.
— Уходи, пожалуйста. И больше не приходи. Завтра я заберу свои вещи. А послезавтра подам на развод.
Максим медленно встал. Он смотрел на неё так, словно не узнавал. Словно перед ним стояла чужая женщина, а не его жена. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не нашёл слов. Он прошёл мимо неё в коридор, надел куртку и вышел за дверь. Наталья закрыла её за ним и прислонилась лбом к холодному дереву.
Из комнаты вышла Оля и обняла её. Наталья стояла неподвижно. Слёз не было. Была только пустота. Огромная, тяжёлая пустота там, где раньше было что-то тёплое и живое. Но вместе с пустотой пришло и облегчение. Впервые за два года она почувствовала, что может дышать полной грудью.
Прошёл месяц. Наталья забрала свои вещи. Подала на развод. Максим не сопротивлялся. Он подписал все бумаги молча, не глядя ей в глаза. Зинаида Фёдоровна не пришла в суд. Она прислала Максима одного. Квартиру, съёмную однокомнатную на окраине города, Наталья нашла сама. Маленькую. Без мебели. Дорогую. Но свою. Только свою.
Она стояла у окна и смотрела на вечерний город. Телефон лежал на подоконнике. На экране горело уведомление. Сообщение от незнакомого номера. Наталья открыла его. Это была Зинаида Фёдоровна. Конечно, она нашла способ добраться до неё.
«Максим теперь встречается с хорошей девушкой. Из приличной семьи. Которая понимает, что такое уважение к старшим. Вот видишь, как быстро всё наладилось. А ты зря потратила два года. Могла бы уйти сразу и не морочить ему голову».
Наталья прочитала сообщение. Потом заблокировала номер. Она снова посмотрела в окно. Где-то там, в этом огромном городе, жила новая Наталья. Та, которая больше не боялась остаться одна. Та, которая поняла, что лучше быть одной в своей квартире, чем вдвоём в чужой. Та, которая научилась выбирать себя.
И впервые за долгое время она улыбнулась. По-настоящему.
