— А ты хоть раз меня спросил, прежде чем её сюда тащить? — голос Алины сорвался, и чашка с чаем дрогнула в её руке. — Или теперь у нас приют для бездомных?
— Не начинай, — устало ответил Саша, не поднимая глаз от телефона. — Я же тебе сказал, это ненадолго. Лена останется всего на пару недель. У неё работа встала, съёмную не потянет.
— Две недели, — повторила Алина, с горькой усмешкой. — Как Светка твоя «на недельку», да? Которая потом три месяца жила у нас, пока я не выгнала. Саша, я больше не выдержу. Я прихожу домой — а тут чужие вещи, чужие запахи, чужие разговоры. Я хочу тишины, своего пространства, понимаешь?
Он, наконец, поднял глаза.
— Лена — моя родная сестра. Ты хочешь, чтоб она на вокзале ночевала?
— Я хочу, чтобы ты хотя бы спросил, прежде чем решать за меня, — сказала она, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё уже кипело. — Это моя квартира, Саша. Моя. Мы с тобой только живём тут, а не открываем филиал твоей родни.
Саша шумно выдохнул и сел напротив.
— Алин, я не понимаю, чего ты такая злая стала. Раньше же нормально относилась. Ты всегда помогала людям.
— Людям, — резко сказала она. — Но не тем, кто сидит у меня на шее. Знаешь, я устала помогать, когда за мою спину решают, кто тут будет жить и сколько.
Он хотел что-то ответить, но из комнаты послышался звонкий смех. Женский.
— Саш, а у тебя есть ещё кофе? — выкрикнула Лена, выглянув из-за угла. — Я в банку заглянула — там пусто!
Алина молча сжала губы. Сестра мужа стояла в её футболке — той самой, которую Алина носила дома. Волосы — мокрые, на щеках — остатки косметики. Видно, только что мылась в ванной, где Алина до сих пор не могла найти ни одной чистой полки после её приезда.
— В шкафчике, третья полка, — сухо сказал Саша.
— Ага, — кивнула Лена и скрылась обратно.
Молчание, тяжёлое, как влажное одеяло, повисло между ними.
Алина встала и пошла к окну. Ноябрьский вечер утопал в сером. Мелкий дождь бил по стеклу, и от его равномерного шороха хотелось либо уснуть, либо кричать.
Когда-то, два года назад, она поверила, что рядом с Сашей будет спокойно. Он был старше на три года, спокойный, не спорил по пустякам, работал электриком в ЖКХ. На фоне её предыдущих отношений, где вечно шли разборки и сцены ревности, Саша казался тихой гаванью. Он умел чинить всё — от проводки до настроения. По крайней мере, раньше умел.
Но с тех пор как они расписались, в их жизнь начала просачиваться его семья. Сначала мама — «приехать погостить, посмотреть город». Потом племянник, поступающий в колледж. Теперь вот сестра, которую «подержать немного».
И каждый раз всё было одинаково: сначала Саша уверял, что это временно, потом начинались оправдания, и в итоге Алина оставалась одна со всеми бытовыми последствиями.
Через неделю квартира перестала быть её домом.
На кухне постоянно стояла открытая пачка чипсов, в раковине — гора посуды, а в ванной валялись чужие полотенца. Лена занимала телевизор, громко смеялась над сериалами и каждый вечер звонила своим «девчонкам» — обсуждала бывших, планы на жизнь и то, как «в столице всё по-другому».
Алина приходила с работы, ставила сумку у двери и несколько секунд стояла, прислушиваясь. Иногда мечтала просто лечь и не вставать.
— Лен, а ты не могла бы убрать за собой хотя бы на кухне? — однажды осторожно сказала она, когда застала сестру Саши с чашкой кофе и окурком на подоконнике.
— Ой, да не психуй, я потом, — отмахнулась та. — Я серию досмотрю и всё сделаю.
Она не сделала. Конечно.
Вечером Алина тихо заваривала чай и слушала, как Лена звонко смеётся в телефоне:
— Да не, нормально живу, типа у брата с женой. Квартира классная, чистенько, уютненько. Она, правда, занудная немного, но терпимо.
Алина сжала чашку так, что обожгла ладони.
На работе, в отделе бухгалтерии, её коллега Даша сразу почувствовала неладное.
— Ты какая-то бледная, Алиночка, — сказала она, наливая кофе. — Опять Саша?
Алина вздохнула.
— У него сестра приехала. Временно, конечно. Как всегда.
— Мда… — протянула Даша. — У вас там проходной двор. А ты всё терпишь.
— А что делать? — пожала плечами Алина. — Не выгонять же. Он потом весь день ходит с кислой физиономией.
Даша помолчала, потом тихо добавила:
— Иногда, чтобы навести порядок, надо просто один раз хлопнуть дверью. А не бегать потом с тряпкой по последствиям.
Эти слова застряли у Алины в голове. Она повторяла их мысленно весь вечер, пока ехала домой.
И когда, войдя в квартиру, увидела, что на её кровати сидит Лена, раскладывая косметику, внутри что-то щёлкнуло.
— Это что ещё такое? — спросила Алина, стоя на пороге спальни.
— Ой, я тут просто пока вещи разложу. В зале холодно, батарея не греет, — с невинной улыбкой ответила Лена.
— А ты не подумала, что это — моя спальня? Моя кровать?
— Да ладно тебе, не кипятись. Я аккуратно всё. Завтра, может, туда обогреватель поставим.
Алина медленно прошла в комнату, достала из шкафа старое одеяло и положила его на диван в гостиной.
— Спать ты будешь здесь, Лена.
— Да не вопрос, — пожала плечами та. — Ты чего такая нервная?
Алина не ответила. Ей казалось, что если она скажет хоть слово, то либо разрыдается, либо начнёт кидаться вещами.
В ту ночь она почти не спала. Саша вернулся поздно, усталый, пахнущий холодом и сигаретами.
— Что опять случилось? — зевнул он, увидев, что она лежит с открытыми глазами.
— Саша, я не выдержу, — сказала она. — Пусть она съезжает. У неё не квартира, а отель какой-то.
Он сел на край кровати, потёр лицо ладонями.
— Алиночка, я тебя прошу, потерпи немного. Ей реально тяжело. У неё парень бросил, с работы выгнали. Куда ей?
— Ко мне — не надо. Пусть ищет жильё, снимает комнату, возвращается домой, я не знаю. Но не здесь. Я не железная.
— Всё ты преувеличиваешь, — сказал он и, отвернувшись, лёг спать.
Алина смотрела на его спину, и внутри всё холодело. Ей было страшно признаться себе, что он больше не на её стороне.
Следующие дни тянулись вязко.
Лена будто нарочно проверяла, насколько далеко можно зайти. Пользовалась Алиными шампунями, брала её наушники, забирала плед, оставляла крошки в кровати. Алина не узнавалась — вместо того чтобы устроить скандал, она молчала. Просто потому что устала.
Однажды вечером, вернувшись домой, она услышала в комнате голос Саши:
— Да, мам, всё нормально. Не переживай, она не кусается. Я сказал, что Лена пока у нас поживёт. А потом, может, ты тоже подтянешься. Вместе веселее будет.
Алина застыла у двери.
«Ты тоже подтянешься».
Это как — «тоже»?
Она шагнула в комнату.
— Саша, а ты с кем сейчас разговариваешь?
Он вздрогнул, замялся.
— С мамой. Просто так, болтали.
— Болтали? — тихо повторила Алина. — Про то, как она тоже сюда «подтянется»?
Он молчал. Молча опустил глаза.
— Так это правда? — спросила она. — Ты собираешься привезти сюда свою мать?
— Ну… может, ненадолго. Она давно хотела переехать поближе к нам. Там деревня, скука. А тут ты, я, Лена…
— И что, все будем жить в двухкомнатной квартире? — её голос стал низким и твёрдым. — В тесноте, но с твоей мамой «веселее»?
— Алин, ты преувеличиваешь… — начал он, но не успел договорить.
Она встала, подошла к окну и закрыла глаза.
Она поняла: всё идёт по кругу. Как будто чужие люди снова и снова вытаптывают её дом, а Саша — их проводник, который открывает дверь и приглашает внутрь.
В ту ночь она собрала вещи — не свои, а Ленины.
Сложила всё в чемодан, аккуратно поставила у двери и, не сказав ни слова, легла спать.
Наутро Саша стоял над чемоданом, растерянный.
— Это что такое?
— Это — границы терпения, — сказала она, даже не оборачиваясь. — Пусть едет домой.
— Ты с ума сошла, Алина! — сорвался он. — Она же сестра!
— А я кто тебе, Саша? — тихо спросила она. — Посторонняя?
Он хотел ответить, но Лена уже вышла из комнаты, всхлипнув.
— Всё понятно, — сказала она, хватая сумку. — Не переживай, Саш, я не останусь там, где меня ненавидят.
И ушла, хлопнув дверью.
Долгое молчание. Потом Саша тяжело сел на стул.
— Ну и довольна? — тихо спросил он. — Выгнала человека. Теперь тебе легче?
Алина не ответила. Она просто смотрела на окно, где оседал дождь.
Прошла неделя.
Алина думала, что после отъезда Лены воздух станет чище. И действительно, квартира будто выдохнула. Исчез этот вечно гремящий смех, шуршание пакетов, звонки по громкой связи. Но вместе с тем исчез и Саша — как будто его тоже кто-то выключил. Он приходил домой поздно, ел молча, ложился спать спиной к ней. Иногда в его взгляде мелькала жалость, но не к ней — к сестре, которую «выгнали».
— Мы теперь с тобой враги, да? — спросила Алина однажды вечером, когда они сидели на кухне, и только капли дождя стучали по подоконнику.
— Не враги, — тихо сказал он, не поднимая головы. — Просто… неприятно всё это. Она же моя кровь.
— А я тебе кто, Саша? — спросила она. — Чужая?
Он ничего не ответил. Только взял тарелку и ушёл в комнату.
Эти молчания стали невыносимыми. Казалось, они живут в одном доме, но на разных этажах, где звуки не проходят. Иногда Алина ловила себя на мысли, что скучает по тем временам, когда они могли хотя бы спорить — тогда ещё был контакт, была энергия, жизнь. Сейчас — пустота.
В середине ноября Саша уехал к матери «на пару дней». Сказал, что нужно помочь ей с ремонтом в доме. Алина не возражала, даже испытала облегчение. Думала, что успеет переварить всё, что произошло. Но через четыре дня он вернулся с коробками.
— Что это? — спросила она, заметив на пороге две сумки и стопку одеял.
Он отвёл взгляд.
— Мамка приедет к нам. Ненадолго. Там отопление барахлит, холодно, а она простужена. Я не мог её оставить одну.
— Что?! — у Алины сорвался голос. — Саша, ты вообще слышишь, что говоришь? Мы только что проводили твою сестру! Ты серьёзно?
— Ну не навсегда же, — раздражённо ответил он. — На недельку-две, пока не разберусь с ремонтом.
Алина медленно опустилась на стул.
— Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? — сказала она глухо. — Ты снова ставишь меня перед фактом. Опять.
Он вздохнул, пожал плечами.
— А что я должен был делать? Оставить мать в холодном доме?
Она усмехнулась.
— Конечно нет. Лучше поселить её здесь. У нас же гостиница.
— Не начинай, Алина, — резко бросил он. — У мамы давление, ей плохо. Я не собираюсь из-за твоих принципов ставить её под угрозу.
— А из-за моих нервов ты собираешься? — спросила она. — Ты хоть раз подумал, что со мной происходит?
Он молчал. И это молчание, как нож, резало воздух.
Когда Зинаида Павловна появилась на пороге, Алина поняла, что это — не «на недельку».
Пуховик, два чемодана, кастрюля в руках, сверху сумка с подушкой. Она ворвалась в квартиру, как хозяйка, не дожидаясь приглашения.
— Ну здравствуйте, Алинушка, — протянула она, осматривая прихожую. — Ой, уютненько у вас. Хотя… коврики бы я поменяла. И штора, конечно, дешёвая.
Алина глубоко вдохнула, ничего не сказала.
Саша суетился, помогая матери снять куртку, подставлял табурет, ставил чайник.
Она наблюдала за этим и понимала, что в их доме теперь трое, но одна — лишняя.
Первые дни Зинаида Павловна «осваивалась». То переставляла посуду «как удобнее», то вытирала полы, комментируя:
— Алинушка, ты, видно, работаешь много. А тут всё запущено. Я уж помогу, не обижайся.
Алина сжимала зубы. После её «помощи» ничего нельзя было найти.
Она пыталась объяснить Саше, но тот только отмахивался:
— Мамка добрая, не ворчи. Ей скучно дома сидеть, вот и суетится.
Через неделю Зинаида полностью завладела кухней.
Утром она варила кашу, громко стучала крышками, а Алина просыпалась от звона сковородок и запаха подгоревшего масла.
— Алинушка, ты чего не завтракаешь? — сладким голосом спрашивала свекровь. — Я ж тебе положила. Ешь, пока горячее.
— Спасибо, я на работу спешу.
— Вот ты всегда так — всё бежишь, бежишь. Женщина должна быть дома. Мужа кормить, уют создавать. А то работа, работа… Потом и муж в сторону смотрит.
Алина чуть не поперхнулась от злости.
— Что вы сказали?
— Да ничего. Просто говорю: мужчине важно внимание. А то мало ли, соблазнов сколько, — улыбнулась Зинаида.
В тот день Алина ушла из дома раньше обычного — просто чтобы не слышать её голос.
На работе она уже не могла сосредоточиться. В голове постоянно крутились обрывки разговоров, стук кастрюль, ехидные фразы свекрови.
Даша смотрела на неё внимательно:
— Она приехала, да?
— Угу.
— Ну, поздравляю. Ещё немного — и она тебя с кровати выгонит.
Алина криво улыбнулась:
— Уже почти.
— И что ты делать будешь?
— Пока не знаю. Думаю.
Даша помолчала, потом добавила:
— Главное — не молчи. И не жди, что он сам поймёт. Они никогда не понимают.
Вечером Алина вернулась домой и застала Сашу и мать на кухне.
На столе стояла кастрюля, пахло тушёной капустой.
— Алина, садись ужинать, — бодро сказала Зинаида. — Я сегодня наготовила, чтобы вам после работы не мучиться.
— Спасибо, я не голодна, — ответила она и пошла в комнату.
— Опять обиделась, — донеслось вслед. — Саша, ну скажи ей хоть что-нибудь, а то сидит, как привидение.
Саша промолчал. Он уже давно не вмешивался. Алина поняла: его устраивает, что теперь кто-то другой заполняет пространство, говорит, командует, управляет — ему так проще.
На выходных она решила уехать к подруге. Хотела просто выдохнуть, пожить в тишине.
Но когда собирала сумку, Зинаида вдруг сказала:
— Алинушка, я вот думаю, тебе, наверное, одной побыть полезно. А то напряжённая ты стала, нервная. Может, ты просто не готова к семейной жизни.
Алина обернулась.
— Что вы сказали?
— Я ничего плохого. Просто Сашка у меня добрый, а ты его давишь. Мужчину нельзя давить. Надо уступать. Вот я с его отцом сорок лет прожила — и всё благодаря терпению.
— А потом он ушёл к другой, — тихо бросила Алина.
Зинаида побледнела.
— Откуда ты…
— Саша рассказывал.
Наступила пауза. Долгая, вязкая.
Алина взяла сумку и пошла к двери.
— Я у Даши. Вернусь завтра.
Саша стоял в прихожей, виновато смотрел.
— Алина, ну не начинай. Мамка просто говорит, не со зла.
— Саша, — сказала она спокойно, — я не начинаю. Я заканчиваю.
Он нахмурился, но промолчал.
Ночь у Даши прошла в разговорах и чаях.
— Понимаешь, — говорила Алина, глядя в окно, — это не просто про родню. Это про уважение. Он меня вообще не слышит. Он живёт, как будто всё само собой разумеется.
— А может, ему так удобнее? — спросила Даша. — Ты делаешь, молчишь, прощаешь — зачем что-то менять?
— Раньше я думала, что любовь — это и есть терпение. А сейчас понимаю, что терпение без уважения — это рабство.
Даша кивнула.
— Вот и подумай, хочешь ли ты дальше быть рабыней в собственной квартире.
Когда Алина вернулась, в квартире уже стояла новая обувница. На ней — тапочки, аккуратно расставленные Зинаидой Павловной.
На холодильнике — список покупок: «Купить: соль, укроп, стиральный порошок (Алина не купила)».
Она постояла минуту, потом сняла список и порвала его.
Из комнаты вышел Саша.
— Алин, ты чего это? Мамка же писала.
— Мамка пусть пишет у себя дома, — холодно ответила она. — Завтра же, Саша, она уезжает. Иначе я — ухожу.
Он побледнел.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
— Алина, ты с ума сошла! — вспыхнул он. — Это моя мать! Она пожилая, ей тяжело одной! Ты что, бессердечная?
— Я — уставшая, Саша. Уставшая жить в доме, где меня не уважают.
— Да я всё ради семьи делаю!
— Ради какой семьи? — резко перебила она. — Твоей? А моя где в этом всём?
Он замолчал.
За дверью послышался голос Зинаиды:
— Саш, не слушай её. Успокоится. У женщин это бывает.
Алина рассмеялась. Тихо, нервно, но твёрдо.
— Нет, не успокоюсь. На этот раз — нет.
Она пошла в спальню, достала документы, старую коробку из-под обуви, где лежали её накопления.
— Завтра я подам на развод, — сказала она, выходя в коридор. — И да, Саша, замки я сменю. Так что решай, кто и куда уходит.
— Алин… — он шагнул к ней, но она отстранилась. — Ну не делай глупостей. Всё можно уладить.
— Нельзя. Когда доверие разрушено, его не склеить.
Она закрыла за собой дверь.
Через два дня она вернулась — уже с мастером из ЖЭКа, чтобы поменять замок. В квартире стояла тишина.
На столе — записка:
«Не думал, что всё так закончится. Но, видимо, ты выбрала своё спокойствие вместо семьи. Счастья тебе».
Алина положила записку обратно, выдохнула и села у окна. За стеклом серел ноябрь, но в голове у неё вдруг стало ясно, почти светло.
Никаких голосов, никаких запахов чужих духов, никакого «Алинушка, потерпи».
Только её дыхание и тишина.
Она взяла телефон, открыла переписку с Дашей и написала:
«Всё. Свободно. Даже дышать по-другому стало».
Через минуту пришёл ответ:
«Вот теперь начнётся жизнь».
Алина улыбнулась.
За окном падал снег — первый в этом ноябре. И впервые за долгое время ей захотелось не просто существовать, а жить.
По-своему.
Без чужих чемоданов, без оправданий, без вины.
Она встала, достала из шкафа новую занавеску, которую всё откладывала повесить, и, медленно, с лёгкой улыбкой, прикрепила её к карнизу.
Дом снова стал её.
