Дождь барабанил по крыше старенького «Ниссана», сливаясь со стуком ее собственного сердца. Анна вцепилась в руль вспотевшими ладонями. Вот оно. Стеклянный, двадцатиэтажный, пугающий монстр. «Транс-Империал». Детище Миши. А теперь, по бумагам, — ее.
Полгода с похорон она не решалась даже подъехать к этому зданию. Полгода юристы говорили ей: «Анна Петровна, вам нужно вступить в дела», а она отнекивалась, ссылаясь на траур, на мигрень, на что угодно. Потому что в свои сорок восемь она панически боялась. Она была «Анечкой», женой, хозяйкой дома, хранительницей уюта. Она не была «владельцем».
Но сегодня она решилась. Сказала себе, что просто приедет, посмотрит. Издалека. А потом осмелела и въехала на парковку для руководства. Она ехала на своем «Ноуте», маленьком, побитом жизнью «корытце», как называл его Миша. Он все уговаривал ее пересесть на «Мерседес» из гаража, но она не могла. Тот, большой и черный, был его. А этот, синий, был ее.
Она увидела свободное место прямо у центрального входа. Удобное. Никаких знаков «Только для…» не было. Осторожно, трижды проверив зеркала, она припарковалась. Выключила двигатель. И сидела, пытаясь отдышаться. «Я просто зайду. Посмотрю на его кабинет. И уеду».
В этот момент рядом с ней, взвизгнув тормозами, остановился огромный черный «Гелендваген». Из него вылетел мужчина. Высокий, в идеально сшитом пальто, с лицом разъяренного быка. Анна видела его мельком на похоронах. Виктор Сергеевич. Исполнительный директор. Правая рука Миши.
Он, очевидно, опаздывал и был в ярости. Он увидел ее машину, загородившую его привычный (хоть и неписаный) маршрут парковки. Его лицо перекосилось. Он ее не узнал. Он видел не вдову владельца. Он видел обслугу. Ничтожество.
Он подскочил к ее двери и с силой ударил ладонью по стеклу. Анна в ужасе вжалась в сиденье.
— Эй, ты! Курица! Совсем ослепла?
Анна дрожащей рукой опустила стекло. Холодный дождь тут же ударил в лицо.
— Я… я… простите, я не…
— Что «не»? — ревел он. От него пахло дорогим одеколоном и гневом. — Ты где свою консервную банку поставила? Это парковка для руководства! Для людей, а не для нищебродов на ведрах!
Он был так близко, что его слюна попадала ей на щеку.
— Я сейчас уеду, простите, я…
— Простит она! — он злобно рассмеялся. — Из-за таких, как ты, страна в дерьме! Покупают права, а ездить не покупают!
И тут, на пике своей ярости, чтобы окончательно уничтожить ее, он со всей силы пнул ногой ее переднее колесо. Машина качнулась.
— «Твоему корыту здесь не место!» — проорал он ей в лицо. — Убрала ее отсюда! Вон! На общую парковку, за шлагбаум! Чтобы я тебя здесь больше не видел!
Он отвернулся, не дожидаясь ответа, и, отряхивая брызги с ботинка, широким шагом направился к вращающимся дверям.
Анна сидела, не дыша. Весь мир сузился до вмятины на ее крыле и пульсирующей боли унижения. Ее только что, как грязного котенка, вышвырнули. Вышвырнули с парковки ее собственного здания.
Руки не слушались. Ключ в замке зажигания, который она знала наощупь десять лет, предательски не поворачивался. Пальцы одеревенели, превратились в чужие, непослушные палки. Она видела, как в огромных стеклянных дверях отражается ее позор. Охранник на входе, молодой парень, которого Миша нанял, кажется, в прошлом году, смотрел на нее. Он не смеялся. Он смотрел с той ужасной, унизительной жалостью, которая была хуже любой насмешки.
Она наконец завела мотор. Старенький «Ниссан» протестующе фыркнул. Под рев «Гелендвагена», который Виктор Сергеевич демонстративно припарковал на освободившемся месте, Анна выехала с парковки. Она проехала мимо охраны, не поднимая глаз. Ее лицо горело так, словно ей влепили пощечину.
Она доехала до первого перекрестка и свернула во дворы. Заглушила мотор. И только тогда ее накрыло.
Ее затрясло. Не просто дрожь — ее било в крупном, судорожном ознобе. Она откинулась на сиденье и попыталась вдохнуть, но в горле стоял ледяной ком. В ушах звенел его голос: «Курица!», «Нищебродка!», «Консервная банка!». И этот звук. Глухой, тошнотворный удар дорогого ботинка по металлу ее крыла. По ее крылу.
«Твоему корыту здесь не место».
Она сидела и смотрела в одну точку, на грязную стену с граффити. А ведь она просто хотела… Она просто хотела попробовать. Понять. Полгода она, как мышь, сидела в своем большом, пустом доме и боялась. Боялась этого стеклянного монстра. Боялась людей, которые там работают. Боялась Виктора.
Она знала, что он — волк. Миша сам говорил о нем. Как-то раз, за ужином, он смеялся, наливая себе коньяк.
— Этот Витёк у меня — просто зверь. Рвет всех. Жесткий, амбициозный, наглый. Но, черт, он пашет. Правда, глаз да глаз за ним нужен. Такой, чуть ослабишь хватку, — Миша тогда щелкнул пальцами, — и сожрет. И тебя, и компанию.
Тогда она только кивнула, подливая ему соус. Она не вникала. Миша ее «оберегал».
Вспомнился другой вечер, лет пять назад. Она, воодушевленная какой-то статьей, робко предложила ему идею о «зеленой логистике», о социальных программах для водителей. Миша слушал ее, улыбался своей большой, теплой, любящей улыбкой. А потом взял ее руку, поцеловал костяшки.
— Анечка, солнышко мое. Не забивай свою прелестную головку этой ерундой. Это все грязь, цифры, волки. Я для того и вкалываю, как проклятый, чтобы ты думала только о своих розах в саду. Ты — моя тихая гавань. А со всем этим… — он махнул рукой в сторону портфеля, — я сам. Я все решу.
Он ее любил. Безумно. И этой любовью он поместил ее в золотую клетку. Он не верил, что она может. Он просто хотел, чтобы она была. И она была. «Анечка».
А потом его не стало. И она осталась одна. Не «Анечка», а «Анна Петровна».
Всплыл в памяти кабинет юриста. Через неделю после похорон. Она, маленькая, в черном платке, потерянная. И спокойный, сухой голос Анатолия Борисовича, старого друга Миши.
— Анна Петровна. Михаил Андреевич все оставил вам.
— Что «все»? Дом?
— Все. Сто процентов акций «Транс-Империал». Весь бизнес. Безраздельно. Вы — единственный владелец.
Она тогда впала в ужас.
— Я не смогу! Я не понимаю в этом ничего! Анатолий Борисович, продайте это! Пожалуйста!
Юрист тогда посмотрел на нее долго, не так, как Миша. Не с умилением. А с ожиданием.
— Он верил в вас, Анна Петровна. Он не оставил бы все первому встречному, он мог бы передать управление. Но он оставил это вам. Не торопитесь. Не предавайте его доверие.
«Не предавайте его доверие».
А что она сделала сейчас? Она приехала, как воровка, на своей старой машине, и позволила первому же… нет, не первому. Главному наемному волку. Тому, за кем «нужен глаз да глаз». Она позволила ему пнуть ее, как шелудивую собаку.
Она посмотрела на себя в зеркало заднего вида. На нее смотрела заплаканная, растерянная женщина сорока восьми лет. «Курица».
И в этот момент что-то щелкнуло. Унижение, которое она только что пережила, было таким тотальным, таким абсолютным, что оно выжгло страх. Дно было достигнуто. Больше падать было некуда.
Гнев, который поднялся в ней, был не истерикой «Анечки». Это была холодная, ясная ярость Анны Петровны.
Этот человек. Он не просто ее оскорбил. Он оскорбил жену Михаила. Он оскорбил владельца компании. Он, наемный менеджер, считает себя хозяином. Он думает, что он и есть «Транс-Империал».
Она сидела в своем «корыте». В своем острове безопасности. И этот человек только что пнул ее остров.
Ее слезы высохли. Мгновенно. Спина выпрямилась. Дрожь в руках прошла, сменившись стальной твердостью.
Она достала из сумочки телефон. Нашла два номера, которые давал ей юрист на «всякий случай».
Первый звонок.
— Анатолий Борисович? Доброе утро. Это Анна Петровна Волкова. Да. Спасибо, я в порядке. Мне нужно, чтобы вы были в офисе «Транс-Империал» через тридцать минут. С полным пакетом документов, подтверждающих мои права. И вызовите, пожалуйста, главу службы безопасности. Да. Немедленно.
Она повесила трубку.
Второй звонок.
— Служба безопасности.
— Здравствуйте. Соедините меня с начальником службы, Андреем Ивановичем. Скажите, что это Анна Петровна Волкова.
Пауза. Андрей Иванович был старым другом Миши еще по армии. Он знал ее как «Анечку».
— Анна Петровна? Что-то случилось? — его голос был встревожен.
— Да, Андрей Иванович. Случилось. Я сейчас подъеду к главному входу. Я хочу, чтобы вы ждали меня внизу. И чтобы вы отключили доступ к лифту владельца для всех, кроме меня. Да. Прямо сейчас.
Она завела мотор. Машинально включила «дворники». Посмотрела на вмятину от ботинка на крыле.
«Корыту здесь не место?»
Она развернула машину. И поехала обратно. Не на общую парковку. А прямо к главному входу.
Она не стала парковаться. Она подъехала прямо к центральному входу, под самый козырек, туда, куда подъезжали только машины инкассации или спецсвязи. Ее маленький синий «Ноут» выглядел дерзко и нелепо на фоне темного, отполированного гранита.
Прежде чем она успела заглушить мотор, дверь машины открыл высокий мужчина в штатском. Андрей Иванович. Начальник службы безопасности, старый армейский друг Миши. Его лицо было непроницаемым, но в глазах читалось беспокойство.
— Анна Петровна. Ждал вас, — он протянул ей руку, помогая выйти.
Охранник на входе, тот самый молодой парень, который полчаса назад смотрел на нее с унизительной жалостью, вытянулся в струну. Его глаза стали размером с пятирублевые монеты. Он, кажется, перестал дышать.
— Мою машину, — Анна кивнула на «Ноут», — поставьте, пожалуйста, на то место, где сейчас стоит черный «Гелендваген».
— Но, Анна Петровна, это место…
— Это место владельца компании, — отрезала она, не глядя на него. Она смотрела на Андрея Ивановича. — «Гелендваген» эвакуируйте. На штрафстоянку.
— Понял, — коротко кивнул тот и отдал распоряжение по рации.
Он провел ее мимо оцепеневшего охранника к неприметной стальной двери сбоку от главного холла, там, где располагались банкоматы. Он приложил свою карту, и стена бесшумно отъехала в сторону, открывая кабину лифта, отделанную темным деревом.
— Анатолий Борисович ждет вас наверху, — сказал он, входя вместе с ней. — Он в кабинете Михаила Андреевича.
— В моем кабинете, — машинально поправила она.
Андрей Иванович коротко взглянул на нее. В его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение.
Лифт двигался бесшумно. Анна смотрела на свое отражение в полированной стали. На нее смотрела та же женщина в скромном сером пальто, но ее глаза… глаза были другими. Они были сухими, холодными и очень, очень старыми.
Двери открылись прямо в приемную. Огромную, как холл небольшой гостиницы. Секретарша Виктора, длинноногая блондинка в платье, которое больше подходило для коктейльной вечеринки, вскочила, опрокинув чашку с латте.
— Вы… вам сюда нельзя! Как вы…
— Андрей Иванович, — спокойно сказала Анна, — разберитесь.
Начальник охраны молча встал между ней и девушкой. Анна прошла мимо, толкнув тяжелые двустворчатые двери из карельской березы.
Кабинет.
Он все еще пах им. Смесь дорогого табака, его одеколона «Terre d’Hermes» и кофе. Но это был уже не его кабинет.
Виктор начал его переделывать. Массивный, почти державный дубовый стол Миши исчез. На его месте стоял уродливый гибрид из стекла и хрома. Стены, где раньше висели картины — пейзажи, которые любила она, — теперь были «украшены» безвкусными мотивационными плакатами: «Думай. Делай. Богатей».
Это было последней каплей. Это было осквернением. Он не просто сел на трон. Он начал перекрашивать стены тронного зала.
В углу, бледный и напряженный, стоял юрист, Анатолий Борисович. Он кивнул ей, в его взгляде была тревога.
Анна молча прошла через весь кабинет. Она подошла к огромному панорамному окну, откуда открывался вид на город, который Миша, как он говорил, «кормил». Она видела, как внизу, у входа, эвакуатор неловко цепляет за колеса черный «Гелендваген». Хорошо.
Она повернулась. Села. Не в одно из кресел для посетителей. Она села в огромное кожаное кресло владельца. То самое, в котором так любил сидеть Миша, и которое Виктор, очевидно, еще не успел заменить на что-то более «современное».
Она положила руки на подлокотники. И впервые за полгода почувствовала себя не в гостях. Она была дома.
Анатолий Борисович подошел, положил перед ней папку.
— Анна Петровна, здесь все документы. Приказ о вашем вступлении в должность президента компании, протоколы…
— Спасибо. — Она не открыла папку. Она и так знала, что там. — Вызовите всех.
Она нажала на кнопку селектора на огромном пульте. Система, которую она видела только на фотографиях.
— Кого? — не понял юрист.
— Всех. Членов правления. Финансового директора. Исполнительного. Всех, кто на этаже. Немедленно.
— Анна Петровна, Виктор Сергеевич сейчас на совещании…
— Значит, прервите его, — ее голос не дрогнул.
Анатолий Борисович, пожав плечами, начал отдавать распоряжения по телефону.
Первыми, через пять минут, робко вошли члены правления. Двое мужчин и женщина, все глубоко за пятьдесят. Они знали Анну по похоронам. Они смотрели на нее с изумлением, видя ее в этом кресле. Они молча сели за длинный стол для совещаний.
Прошло еще две минуты. Дверь кабинета распахнулась так, что ударилась о стену.
В кабинет влетел Виктор. Разъяренный, красный. Он не смотрел на сидящих. Он смотрел на нее. На женщину в сером пальто, сидящую в кресле босса.
Он ее не узнал. Он не сопоставил «курицу» с парковки с этой женщиной. Он просто увидел наглую, неизвестную ему самозванку, которая посмела прервать его совещание и сесть в его кресло.
— Вы кто такая? — рявкнул он, шагая к столу. — Какого черта здесь происходит? Как вас сюда пропустила охрана?! Анатолий Борисович, это что за цирк?!
Виктор Сергеевич застыл. Его разъяренное лицо на секунду застыло в недоумении, а потом снова начало наливаться краской.
— Что за… — начал он, но его прервал спокойный, сухой голос Анатолия Борисовича.
— Виктор Сергеевич, я прошу вас присесть и выбирать выражения, — юрист шагнул вперед, вставая между ним и столом.
— «Присесть»?! — взревел Виктор, окончательно теряя контроль. — Да кто она такая, чтобы я приседал?! Уборщица?! Родственница?!
— Позвольте вам представить, — Анатолий Борисович повысил голос, и в нем зазвенела сталь. — Анну Петровну Волкову. Единственного и стопроцентного акционера компании «Транс-Империал». И, с сегодняшнего дня, ее нового Президента.
В кабинете повисла такая тишина, что стало слышно, как гудит системный блок под столом.
Виктор замер. Его мозг лихорадочно пытался обработать информацию. «Волкова… Анна Петровна…» Имя. Жена. Та самая «Анечка», «тихая вдова», «серая мышь», которую он ни разу не видел в офисе. Та самая «глупая баба», у которой он собирался за бесценок выкупить акции в ближайшие пару месяцев.
Он перевел взгляд с юриста на женщину в кресле.
Он посмотрел на нее по-настоящему. Не на серое, скромное пальто. А в ее глаза.
И он ее узнал.
Он узнал эту женщину. Эту, с ледяным, спокойным взглядом. Это была та самая «курица» из «консервной банки». Та, которую он час назад материл на парковке. Та, чью машину он пнул ногой.
Лицо Виктора превратилось в маску ужаса. Это был не страх, это был животный, первобытный ужас человека, который понял, что только что, по собственной глупости, совершил карьерное самоубийство.
Кровь отхлынула от его лица так быстро, что он стал мертвенно-серым.
— Анна… Петровна… — прохрипел он. Звук был похож на скрежет. — Боже… Я…
Он сделал шаг вперед, инстинктивно пытаясь улыбнуться, включить свое обаяние, которое никогда его не подводило. Но улыбка получилась жуткой, похожей на гримасу.
— Я… я же не… я не знал! — залепетал он, глядя на нее с мольбой. — Какое… какое чудовищное недоразумение! Я… на парковке… Анна Петровна, я был не в себе! У меня сорвалась важнейшая сделка, я был на нервах, я…
Члены правления, сидевшие за столом, вжали головы в плечи, боясь дышать. Они только что в прямом эфире увидели, как их грозный, всесильный директор превратился в жалкого, лебезящего лакея.
— Я всегда так уважал Михаила Андреевича! — продолжал Виктор, его голос становился все более жалким. — И вас! Я всегда…
— Достаточно, Виктор Сергеевич, — голос Анны был тихим. Не громче, чем шелест бумаги. Но в мертвой тишине кабинета он прозвучал, как удар хлыста.
Виктор заткнулся. Мгновенно.
Анна медленно поднялась из-за стола. Она подошла к панорамному окну. Ее спина была идеально прямой.
— Я приехала сегодня в этот офис, — сказала она, глядя на город, — чтобы понять, что оставил мне муж. Я боялась. Я думала, что я — «Анечка», которая ничего не понимает в «грязи и цифрах». Я думала, что здесь работают «волки», как говорил мой муж.
Она повернулась. И посмотрела прямо на Виктора.
— А вместо этого я увидела вас. Я увидела человека, который считает себя хозяином, хотя он просто наемный менеджер.
Она сделала шаг к нему. Он инстинктивно отступил.
— Я увидела человека, который решает, кому «здесь место», а кому — нет. Человека, который считает возможным кричать на незнакомую женщину и пинать чужую машину, потому что у него, видите ли, «сорвалась сделка».
Она подошла к своему столу — к этому уродливому стеклянному столу.
— Мой муж говорил мне, — ее голос стал ледяным, — что за вами нужен «глаз да глаз», иначе вы «сожрете» компанию. Но он ошибся. Вы не волк, Виктор. Вы просто перепутали силу с тиранией. Вы перепутали управление с хамством.
Она посмотрела на членов правления, которые боялись поднять на нее глаза.
— Вы предали его доверие. Вы, — она ткнула пальцем в стеклянную столешницу, — начали переделывать его кабинет, как мародер, едва дождавшись, пока он остынет. Вы решили, что его смерть — это ваш шанс.
Она вернулась к креслу.
— Я вступаю в должность Президента компании «Транс-Империал» с этой минуты. И мое первое решение…
Она посмотрела на Виктора с холодной брезгливостью.
— Ваш контракт расторгнут. С сегодняшнего дня. В связи с полной утратой доверия владельца.
— Но… Анна Петровна! — взвыл он. — По трудовому кодексу! Вы не можете! Компенсация!..
— Анатолий Борисович, — Анна повернулась к юристу. — Выплатите ему все, что положено по закону. До последней копейки. И вызовите охрану.
— Уже здесь, — раздался голос Андрея Ивановича. Начальник СБ стоял в дверях.
— Проводите, — Анна кивнула, — господина… бывшего исполнительного директора… из моего здания. Проследите, чтобы он забрал свои личные вещи и больше здесь не появлялся.
Виктор, поняв, что это конец, сдулся. Он не стал больше кричать. Он просто стоял, раздавленный, серый, в своем дорогом костюме, который вдруг стал ему велик.
Когда дверь за ним закрылась, Анна посмотрела на часы.
«Твоему корыту здесь не место!» — кричал он, пиная мою машину. А через час я уволила его, заняв кресло владельца.
Она села в кресло. Оно было большим, но на удивление удобным. Она посмотрела на оцепеневших членов правления.
— А теперь, господа, — ее голос впервые стал нормальным, человеческим, — расскажите мне. Что за сделку он сорвал?
Это классическая история о «синдроме самозванца». Героиня, обладая стопроцентной властью (акциями), чувствовала себя «курицей» на «корыте». Она жила в тени своего покойного мужа, который своей гиперопекой и любовью сам и взрастил в ней эту неуверенность. Ей нужен был толчок. И этим толчком стало предельное, публичное унижение.
Иногда, чтобы осознать свою реальную силу, нужно, чтобы тебя ударили по самому больному месту. Боль и ярость от этого удара выжгли в ней многолетний страх и синдром «Анечки». Унижение стало катализатором. Она пришла в офис не как вдова, а как собственник, пришедший навести порядок. Она не стала мстить. Она просто приняла первое управленческое решение.
