— Значит, ты серьёзно считаешь, что это нормально? — голос Ларисы звенел, как натянутая струна. — Приехать вечером без звонка и объявить, что мы должны разменять квартиру ради твоей сестры?
Максим стоял в коридоре, сжимая в руках чашку с остывшим чаем. Он выглядел так, будто хочет провалиться сквозь пол.
— Лара, ну не начинай. Мама же просто предложила…
— Предложила? — она едва не рассмеялась. — Это не предложение, это ультиматум! Ты слышал, как она сказала? «Вы живёте как на курорте, пока сестра копейки считает». Знаешь, сколько я вкалываю, чтобы этот “курорт” существовал?
Из кухни донёсся шелест — Светлана Игоревна вернулась из ванной, вытирая руки бумажным полотенцем.
— Я всё слышу, Лариса, — спокойно сказала она. — И да, я считаю, что в трудные времена семья должна помогать. А у Кати сейчас именно такие времена.
Лариса повернулась к ней.
— У Кати эти “трудные времена” длятся лет десять, если не больше. Сколько можно жить за чужой счёт?
— Ты не понимаешь, — голос свекрови был ровным, почти мягким, но в нём сквозила сталь. — Катя не приспособлена к жизни. Она ранимая, у неё тонкая душевная организация. А я уже не могу всё тянуть.
— Тонкая душевная организация — это когда человек пишет картины или музыку, а не сидит весь день в телефоне, — сорвалось у Ларисы. — Извините, но мне уже надоело.
Максим резко шагнул вперёд:
— Лара, не говори так, пожалуйста.
— А как мне говорить, Макс? По-твоему, я должна молчать, когда нас пытаются обложить чувством вины? Мы с тобой ипотеку платим, у нас каждый месяц — как на пороховой бочке. А теперь ещё сестра с квартирой.
Светлана Игоревна выпрямилась, скрестила руки на груди.
— Никто вас не заставляет отдавать квартиру. Я всего лишь сказала — можно разменять. Найти вариант поменьше, чтобы и вы жили, и Катя могла начать жизнь заново.
— За наш счёт, — отрезала Лариса. — Знаете, что такое ипотека? Это значит, что квартира не наша. Она банка.
— Ну не драматизируй, — вмешался Максим. — Мама просто беспокоится.
— Конечно, беспокоится, — с горечью сказала Лариса. — Только не о тебе, Макс, и не обо мне. А о том, чтобы у Кати была крыша над головой. А кто за это заплатит — неважно.
Светлана Игоревна тяжело вздохнула, села в кресло в гостиной.
— Я всю жизнь тяну вас двоих. После смерти отца я вкалывала на двух работах, лишь бы вы выросли людьми. Ты, Максим, стал человеком — это правда. А вот Катя… ну, не у всех одинаковая судьба.
— Мам, я понимаю, — начал Максим, но Лариса перебила:
— Нет, не понимаешь! — она резко повернулась к нему. — Ты просто снова молчишь, потому что не хочешь обидеть. Но в итоге обижаешь меня.
Максим опустил глаза.
Лариса ощутила, как знакомое чувство — смесь обиды, усталости и раздражения — поднимается изнутри, как горячая волна.
Она закрыла ноутбук, поставила на подоконник.
— Давайте говорить прямо. Вы хотите, чтобы мы продали эту квартиру и купили две. Одну — нам, одну — Кате. Так?
Светлана Игоревна кивнула.
— Это справедливо.
— Справедливо? — Лариса усмехнулась. — Мы с Максимом копили на взнос три года. Три! Я тогда работала бухгалтером днём и писала отчёты по ночам. Мы отказывали себе во всём. А теперь вы хотите, чтобы мы добровольно уменьшили себе площадь, увеличили платежи и подарили студию вашей дочери.
— Нашей дочери, — поправила её свекровь.
— Нет, вашей. Моя семья — это я и мой муж. А Катя — ваша забота, не наша.
Воздух в комнате стал густым, почти осязаемым. За окном падал мелкий ноябрьский снег, фонари размывались в белой пелене. Где-то во дворе тявкал пёс, и этот звук показался Ларисе болезненно реальным, контрастным — как будто весь мир сжался до этого узкого круга света и трёх людей, запертых в квартире.
Максим нервно прошёлся по комнате.
— Лара, может, давай потом? Не сейчас.
— А когда, Макс? Когда мама решит, что мы ещё и машину должны продать, чтобы купить Кате дачу?
— Хватит! — сорвался он. — Ты перегибаешь.
— Нет, я просто называю вещи своими именами.
Светлана Игоревна встала.
— Я вижу, с тобой бесполезно говорить, Лариса. Для тебя семья — это только муж. Остальные — так, приложение.
— Для меня семья — это те, кто несёт ответственность, а не перекладывает её.
— Хорошо, — голос свекрови стал ледяным. — Я поняла.
Она взяла сумку, накинула плащ.
Максим попытался её остановить:
— Мам, ну зачем вы так? Давайте спокойно…
— Спокойно? — она повернулась к нему. — Я просто не ожидала, что мой сын станет таким эгоистом. Катя бы за тебя последнее отдала, если бы могла.
Лариса едва удержалась, чтобы не ответить. Слова уже стояли на языке, но она сжала губы.
Светлана Игоревна хлопнула дверью.
В прихожей остался запах её духов и тяжёлая, вязкая тишина.
Максим опустился на стул, потёр лоб.
— Ну вот, — сказал он глухо. — Отлично поговорили.
— Это не я начала, Макс.
— Но закончила — ты.
Она устало опустилась рядом.
— Я просто больше не могу всё время проглатывать. Каждый раз одно и то же: “Катя несчастная”, “Катя слабая”, “Катя не может”. А мы что, железные?
Он молчал.
Минуты тянулись, как жвачка. За стеной гремел соседский телевизор, в спальне мерно тикали часы.
— Что теперь? — спросила Лариса наконец.
— Теперь… мама обиделась. И надолго.
— Пусть. Зато мы сказали правду.
Максим посмотрел на неё — взгляд усталый, тёплый, но с болью.
— Лара, ты не понимаешь. Она одна растила нас. У неё в голове — что семья должна держаться вместе любой ценой. Для неё Катя — это больное место.
— Я понимаю, — мягче сказала Лариса. — Но любая “цена” должна иметь предел. Иначе кто-то в итоге остаётся без ничего.
Он не ответил. Только кивнул, потер переносицу.
На следующий день Максим поехал к матери — “просто поговорить”. Вернулся поздно, усталый, с потухшими глазами.
— Она не хочет со мной разговаривать, — сказал он, снимая куртку. — Говорит, что ты разрушила семью.
— Предсказуемо.
— Катя там. Сидит, молчит. На меня даже не смотрит.
Лариса вздохнула.
— Она взрослая женщина. Не ребёнок. Рано или поздно ей придётся понять, что никто ей ничего не должен.
— Может, и правда ей тяжело, — тихо сказал он. — Знаешь, она всё время дома. Мама говорит, она почти не выходит.
— Может быть. Но ты же понимаешь, что мама этим только усугубляет. Чем больше они вместе, тем сильнее зависимость.
Он кивнул, но без уверенности.
Прошла неделя.
Лариса работала из дома — отчёты, звонки, клиенты. Макс допоздна задерживался в офисе. Дома царила натянутая тишина. Иногда они пересекались на кухне, говорили коротко, по делу.
Однажды вечером, когда она мыла посуду, зазвонил телефон. Номер незнакомый.
— Лариса? Это Катя.
Она машинально вытерла руки.
— Здравствуй, Катя.
— Нам нужно встретиться, — голос звучал тихо, неуверенно. — Не ссориться, просто поговорить.
— Зачем?
— Просто. Хочу объяснить. Завтра, в три, “Шоколадница” у метро. Приходи, ладно?
Лариса поколебалась, но согласилась.
После звонка она долго стояла у окна, глядя на мокрый снег. Лампочки фар отражались в лужах, люди спешили по тротуару, поджимая плечи.
Что бы Катя ни задумала, бежать от этого разговора было бессмысленно.
Когда-то всё равно пришлось бы поставить точку. Или хотя бы запятую.
Лариса выключила свет и пошла спать.
Кафе было почти пустое — суббота, полдень. Катя уже сидела у окна: тонкая, бледная, с неухоженными волосами и потухшими глазами. На столе — чашка с остывшим кофе, рядом телефон без чехла.
— Привет, — сказала она, когда Лариса подошла.
— Привет.
— Спасибо, что пришла.
Лариса села напротив, сняла перчатки.
— Ты хотела объясниться.
Катя нервно помешала ложечкой кофе.
— Мама… она, наверное, сказала тебе кучу всего. Но я не просила её вмешиваться.
— Правда?
— Ну… — Катя пожала плечами. — Может, немного. Просто сказала, что устала жить со мной в одной комнате. Я думала, она как-то решит вопрос, а не придёт к вам с предложением размена.
Лариса молча слушала. Катя говорила тихо, будто боялась спугнуть собственные слова.
— Я понимаю, ты злишься, — продолжила она. — Наверное, я и правда много лет… не то чтобы жила не так, просто не справлялась.
— Почему?
Катя отвела взгляд.
— Не знаю. Мне всегда всё трудно. Работа — стресс. Люди — стресс. Я быстро выгораю. А мама… мама жалеет.
— И тебе удобно.
— Наверное. — Катя грустно улыбнулась. — Я не прошу квартиру. Просто… не знаю, что делать.
Лариса посмотрела на неё долго, внимательно. Перед ней сидела не враг, не ленивая иждивенка, а человек, запутавшийся в собственной беспомощности. И всё равно — это не решало проблемы.
Она сделала глоток кофе.
— Хорошо, Катя. Давай попробуем разобраться.
Катя молчала, будто собиралась с духом. За окном мелькали прохожие — кто-то шёл, кутаясь в шарф, кто-то нёс букет хризантем. Ноябрьская морось липла к стеклу, отражая тусклые огни кафе.
Лариса смотрела на сестру мужа и ждала.
— Я не хотела, чтобы всё так вышло, — наконец выдохнула Катя. — Мама просто… она всегда решает за меня. Я привыкла, что если что-то не так — она придёт и всё устроит. А тут — не устроила.
— Может, пора начать решать самой? — мягко спросила Лариса.
Катя усмехнулась — криво, без радости.
— Говоришь, как психолог. Только я не умею. Я пробовала, честно. После института устроилась в турагентство, потом — в офис продаж. Меня хватало на месяц-два. Потом начинались панические атаки, бессонница, тошнота. Я уходила. Мама говорила: “Зачем тебе мучиться, отдохни”. Вот я и отдыхаю уже шестой год.
— А к врачу обращалась?
— Разок. Сказали — тревожное расстройство. Назначили таблетки, но они дорогие. А мама сказала: не травись этой химией, лучше чай с мятой попей.
Лариса вздохнула.
— Катя, я не психиатр, но если хочешь, я помогу тебе найти специалиста. Оплачу первые приёмы. Но дальше — ты сама.
Катя удивлённо подняла глаза.
— Зачем тебе это? После всего?
— Потому что я не хочу воевать, — спокойно ответила Лариса. — Я хочу, чтобы ты жила своей жизнью, а не через нас. Чтобы тебе не нужно было ждать, пока мама или Максим решат твои проблемы.
Катя молчала, потом вдруг опустила взгляд и тихо сказала:
— Мама сказала, что ты настроила Максима против семьи. Что ты забрала его у нас.
— Мама ошибается. Я не забирала. Я просто хочу, чтобы он жил своей жизнью, а не твоей и не её.
Катя нервно рассмеялась.
— Она тебе этого не простит. Для неё всё просто: если ты не с ней — ты против.
— Пусть так. Но, может, хотя бы ты попробуешь понять.
Катя кивнула.
— Я попробую. Правда.
Когда Лариса вечером вернулась домой, Максим ждал её на кухне.
На столе стояли две чашки чая и открытая пачка зефира. Он выглядел настороженно, как ученик перед выговором.
— Ну? — спросил он.
— Мы поговорили. Спокойно. Она не враг, Макс. Просто… запутавшийся человек.
— Она просила денег?
— Нет. Ни слова. Наоборот — сказала, что жалеет, что мама вмешалась.
Максим удивился.
— Серьёзно?
— Угу. Я предложила оплатить ей несколько сеансов у психотерапевта. Если захочет — найду специалиста.
Он нахмурился.
— Ты уверена, что это хорошая идея?
— Да. Потому что в противном случае всё повторится. Ей нужна помощь, не подачка.
Максим долго молчал, глядя в чашку.
— Знаешь, мама мне сегодня звонила.
— Ого. И что сказала?
— Что ты меня зомбируешь. Что я стал “мягкотелым” и “женским подкаблучником”.
— Приятно слышать, — сухо заметила Лариса.
— Я ей объяснял, что просто не хочу отдавать квартиру. Она не слушает. Говорит: “Катя погибает в этих стенах, а вы живёте как короли”.
Лариса хмыкнула.
— Да, с ипотекой, коммуналкой и новой стиралкой в кредит мы, конечно, прямо короли.
Максим усмехнулся, но быстро посерьёзнел.
— Мне её жалко, Лара. С одной стороны — ты права. С другой… это ведь мама. Она одна.
— Жалеть можно, — сказала Лариса мягко. — Но нельзя позволять, чтобы на чувстве жалости тобой управляли. Это разные вещи.
Он кивнул, но взгляд остался тревожным.
— А если она перестанет со мной разговаривать?
— Значит, так будет. Иногда родителям тоже нужно взрослеть.
Через неделю у Кати начались сеансы. Лариса записала её к спокойной женщине, психологу с опытом. Катя сначала нервничала, потом постепенно привыкла. Писала Ларисе короткие сообщения: “Нормально прошёл приём”, “Психолог говорит, я не безнадёжная”, “Может, попробую искать работу”.
Максим читал переписку, и в его глазах впервые за долгое время мелькнуло что-то похожее на надежду.
— Может, всё и правда наладится, — сказал он.
— Если не мешать — наладится, — ответила Лариса.
Но спокойствие длилось недолго.
В начале декабря Светлана Игоревна появилась снова — вечером, как обычно, без звонка. На этот раз не с сумкой, а с папкой документов.
— Я пришла по делу, — заявила она с порога.
Лариса обменялась взглядом с Максимом и поняла — сейчас опять начнётся.
— Какое ещё дело, мама? — насторожился он.
— Катя нашла работу, — сказала она тоном, в котором должно было звучать торжество, но звучало раздражение. — В какой-то рекламной фирме, по знакомству. Три дня отходила — и уже плачет. Говорит, тяжело, коллектив токсичный. Я решила: так больше нельзя. Я нашла вариант, как всё решить.
Она достала из папки какие-то распечатки.
— Вот. Размен. Агентство “Ключ-Сервис”. Две квартиры. Вам — однокомнатная на Теплом стане, Кате — студия на Марьиной роще. Почти по метражу сходится.
— Мама, — устало сказал Максим, — мы же говорили об этом.
— Вы говорили, что не хотите. А теперь всё иначе. Катя пыталась, ты же видишь — не справляется. Значит, нужна поддержка.
— Это не поддержка, — вмешалась Лариса. — Это откуп.
— Не смей со мной так говорить, — резко обернулась свекровь. — Я мать. Я лучше вас знаю, что вашей семье нужно.
— Нет, — спокойно сказала Лариса. — Вы просто привыкли решать за всех.
— А кто, по-твоему, решал, когда ты ещё на свет не появилась? Я поднимала двоих детей одна, без мужика, без помощи! И теперь ты мне рассказываешь, что я не имею права вмешиваться?
— Именно так.
Светлана Игоревна побледнела, опустила документы на стол.
— Ты неблагодарная. Я вижу, кто в вашем доме главный. Максим, ты слышишь, как она со мной разговаривает?
Максим стоял, прижав ладонь к виску.
— Мама, пожалуйста. Мы с Ларой уже решили этот вопрос. Не возвращайся к нему.
— Значит, всё, да? — она прищурилась. — Точка?
— Да.
— Тогда я тебе скажу, сынок, — голос её стал хриплым, надломленным. — Когда я умру, Катя останется одна. Ты ведь и тогда отвернёшься?
— Мам! — Максим резко поднял голову. — Хватит. Я тебя прошу.
— Ты думаешь, я вечная? — её глаза блестели от слёз и злости. — Думаешь, я не знаю, что у меня давление, сердце барахлит? Но ты даже не интересуешься! Только своя жена — твой бог теперь!
Лариса сделала шаг вперёд.
— Светлана Игоревна, я понимаю, вы обижены. Но мы не ваши враги. Мы просто хотим жить отдельно, как взрослые.
— Это ты хочешь. Ты. А мой сын бы никогда не пошёл против матери, если бы не ты.
— Мама! — рявкнул Максим, и голос его сорвался. — Хватит!
Он впервые крикнул. Тишина повисла мгновенно. Только тикали часы.
Светлана Игоревна медленно подняла папку, прижала к груди.
— Понятно. Значит, я вам мешаю.
Она развернулась и пошла к двери.
Лариса хотела что-то сказать, но Максим поднял руку — не надо.
Дверь хлопнула.
Он стоял, глядя в пустоту, потом сел на стул и прошептал:
— Всё. Теперь она со мной точно не будет разговаривать.
Лариса села рядом.
— Дай ей время. Она зла, но не камень.
— А если нет?
— Тогда будем жить так, как умеем. Вместе.
Он кивнул.
Декабрь пролетел в суете. Катя продолжала ходить к психотерапевту, потом неожиданно написала: “Мне предложили подработку онлайн. Попробую. Спасибо тебе”.
Лариса перечитала сообщение трижды и невольно улыбнулась.
Максим увидел.
— Что там?
— Новости хорошие. Катя начала работать.
Он замер.
— Правда?
— Угу. И, кстати, твоя мама вчера звонила.
Максим побледнел.
— Что? Тебе?
— Да. Сначала молчала, потом сказала: “Спасибо за то, что помогли Кате”. И всё.
Он долго сидел, уставившись в одну точку, потом сказал тихо:
— Может, она и правда начинает понимать.
— Может, — сказала Лариса. — Главное — не мешать. Пусть всё идёт своим ходом.
Он подошёл, обнял её сзади, прижал щекой к её волосам.
— Знаешь, я думал, что после всей этой истории у нас всё рухнет. А, кажется, наоборот.
— Так и бывает. Когда что-то трещит, его можно склеить — если не бросить.
— Лара… спасибо тебе. За всё.
Она улыбнулась, не оборачиваясь.
— Только не начинай благодарить. Просто сделай мне чай. С лимоном. И без философии.
Он рассмеялся.
Звук его смеха был тёплым, настоящим, как будто долгий мороз вдруг уступил место солнцу.
В начале января пришла открытка. Настоящая, бумажная, с видом зимней Москвы.
На обороте аккуратным почерком:
«С Новым годом, Макс и Лара. Простите, если была резка. Катя нашла работу, уже месяц без срывов. Спасибо за поддержку. Светлана.»
Лариса держала открытку в руках, чувствуя, как горло сжимает.
Она молча передала её Максиму. Тот прочитал, усмехнулся — почти по-детски.
— Знаешь, — сказал он, — похоже, у нас впервые за долгое время нормальный Новый год. Без криков, без обвинений. Просто жизнь.
— Да, — кивнула Лариса. — Просто жизнь. И это уже немало.
За окном падал тихий снег, фонари рассыпались мягкими бликами по заснеженным веткам. В квартире пахло мандаринами и чаем.
Максим включил гирлянду, и комната засветилась разноцветными огнями.
