— Ты, может, с ума сошёл? — голос Кати сорвался, хотя она изо всех сил старалась говорить спокойно. — Макс, ты сейчас серьёзно это сказал?
— Абсолютно, — отозвался он, не поднимая глаз от кружки с остывшим кофе. — Мамке и сестре деваться некуда. Ну, где они будут жить, в своей халупе под Подольском? Дом разваливается, отопление вырубает через день. У нас просторнее, уютнее. Мы же теперь семья, Катя. Надо помогать.
Катя стояла посреди кухни, держа в руках тряпку. На улице — ноябрь, холодный, мокрый, с бесконечными серыми днями и липким туманом по утрам. В квартире пахло свежеиспечённым хлебом и стиральным порошком. Её дом — её крепость, её маленький мир, в который она впустила Макса три месяца назад, уверенная, что теперь всё будет по-другому. После нескольких лет одиночества, бессмысленных свиданий и вечеров наедине с сериалами ей казалось, что вот наконец-то — человек, с которым можно строить жизнь. С ним было легко, весело, он умел заставить смеяться даже в самый паршивый день. Казалось, вот оно — то самое «счастье не приходит дважды». Пришло.
И вот теперь этот самый Макс сидел на кухне и между делом сообщал, что собирается вселить в её двушку своих родственников.
— Подожди, — она сжала тряпку до боли. — Ты хочешь, чтобы твоя мать и сестра жили здесь? С нами?
— Ну да, — он пожал плечами. — А что такого? В большой комнате разместим маму, в маленькой мы с тобой. А Анька с Витей пусть пока на кухне, там раскладушку поставим. Нормально. Они люди неприхотливые.
Катя тихо выдохнула, чтобы не закричать.
— На кухне? С ребёнком? Макс, ты в своём уме? Тут и двоим тесно, а ты хочешь четверых вселить! И… подожди, ты сказал — прописать? Ты серьёзно собираешься прописывать их в моей квартире?
Он посмотрел на неё с лёгким раздражением.
— А что такого? Мы же муж и жена. Всё общее. Твои квадратные метры — тоже наши. Или ты считаешь, что моя семья тебе чужие?
Эта фраза ударила, как пощёчина. Она даже не сразу нашлась, что ответить.
— Макс, — наконец выдохнула она, — у них есть жильё. Может, не идеальное, но своё. Ты же понимаешь, если они переедут сюда — это конец. Мы жить нормально не сможем. Это будет ад.
— Ад? — усмехнулся он. — Да ты просто не хочешь делиться. Эгоистка, Катя. Вот что.
Она отвернулась, чтобы не видеть его самодовольного лица. Всё внутри похолодело.
Три месяца назад он был другой — внимательный, тёплый, мягкий. А сейчас будто кто-то подменил. Холод в голосе, уверенность, что всё решено без неё.
— Нет, — сказала она твёрдо. — Никто сюда не переедет. Моя квартира — мой дом. И я не позволю превратить его в общежитие.
Он промолчал, но его молчание было громче любого крика.
Через три дня, в воскресенье, когда Катя собиралась сварить обед и повесить зимние шторы, в дверь позвонили.
На пороге стояла вся его «скромная семья». Мать — Людмила Ивановна, крупная, с лицом, будто высеченным из кислого теста. Сестра Аня, тонкая, нервная, в обтянутом пуховике и с вечным выражением жалобы. Рядом её муж Витя, сутулый, с мешками под глазами, и восьмилетняя дочка Маша, которая уже успела облить Катины тапки какао.
— Катенька! — радостно произнесла Людмила Ивановна, протягивая руки. — Мы так соскучились! Решили внезапно заглянуть. Посмотреть, как вы тут устроились.
«Внезапно, ага», — подумала Катя, чувствуя, как под ложечкой неприятно холодеет.
Макс стоял позади, улыбаясь, как будто всё это — чудесный сюрприз.
Гости сразу прошли в квартиру, будто это и правда был их дом. Людмила Ивановна направилась в гостиную, критически осмотрела мебель.
— Просторненько, — заметила она. — Светло. И тепло, наверное, зимой? А то у нас, в Подольске, трубы старые, не прогревает.
Аня уже разувала Машу, та визжала и крутилась. Витя молча поставил у стены два больших пакета.
— А вы… надолго? — спросила Катя, стараясь держаться спокойно.
— Да так, — протянула Аня. — Мы по делам приехали, документы кое-какие оформить. Пару деньков перекантуемся. Ты же не против?
Катя бросила взгляд на Макса. Тот стоял, уткнувшись в телефон, как будто не замечал, что происходит.
— Конечно, — сказал он, не поднимая глаз. — Свои же люди. Разве можем отказать?
Катя почувствовала, как у неё дернулся глаз.
Семейный десант разместился по квартире, как по команде. Людмила Ивановна — в кресле, Маша — на ковре с раскладным планшетом, Аня пошла «посмотреть ванну», а Витя попросил включить чайник.
Весь вечер Катя сидела, как на иголках, слушая бесконечные истории о том, как тяжело жить «в старом доме без нормального отопления». Между строк звучало одно: нам тут бы было получше.
Когда наконец дверь за ними закрылась, она просто опустилась на диван, не чувствуя ног.
— Что это было, Макс? — тихо спросила она.
— Визит семьи, — ответил он спокойно, словно речь шла о походе в магазин.
— Визит? Они осматривали квартиру, как риелторы! Ты их специально привёл?
— Чтобы познакомились поближе. Они хорошие. Мама вот волнуется за нас, хочет помочь.
— Помочь? — Катя горько усмехнулась. — Они хотят переехать сюда, Макс. Это видно невооружённым глазом.
Он резко встал.
— Ну и что? Что в этом такого ужасного? Тебе жалко? Кать, ну ты же не железная. Это мои родные люди!
— А я кто тебе? — вырвалось у неё. — Я не заслужила хотя бы обсудить это вместе?
Он отвернулся.
— Просто я не ожидал, что ты такая холодная. Ладно. Поговорим потом.
Потом не случилось.
На следующий день он ушёл на работу молча. А вечером, когда Катя уже ложилась спать, позвонила Людмила Ивановна.
— Катенька, милая, — в трубке звучал усталый, почти плачущий голос. — У нас беда. Потолок обвалился в коридоре. Дом совсем сыпется. Мы не знаем, куда податься. Дай нам приют хотя бы на неделю. Только я с Анечкой и Машенькой. Мужчины у знакомых поживут. Ну пожалуйста…
Катя сжала телефон. Всё внутри кричало, что это спектакль.
— Людмила Ивановна, я…
— Я всё поняла, не беспокойся, — перебила та с горечью. — Позвоню сыну. Он-то меня не бросит.
И отключилась.
Через час в дверь влетел Макс.
— Ты что матери наговорила? Она рыдает! Дом рушится, а ты ей отказала!
— Я не отказывала, — устало сказала Катя. — Просто хочу понять, почему всё это случилось именно сейчас.
— Потому что жизнь, Катя! Не всё можно рассчитать! У них беда, а ты стоишь, как камень! — он схватил куртку. — Я пошёл к ним. Разберись с собой.
Он ушёл, хлопнув дверью.
Катя стояла у окна и смотрела на двор.
Дождь лил стеной, фонари расплывались в воде, машины плескали лужи.
Она не плакала. Только внутри стало пусто, будто всё, что она берегла — тепло, доверие, вера в него — кто-то вычерпал до дна.
Утром он не вернулся.
Через два дня позвонила его сестра:
— Кать, привет. Макс у нас, помогает с ремонтом. Мы, наверное, к вам на выходных заедем, маме надо вещи забрать. Ничего?
Катя промолчала. «Заехать» — это значит прийти с чемоданами.
Она позвонила подруге Даше, единственному человеку, кто всегда говорил правду в лоб.
— Кать, — сказала Даша, выслушав всё, — он тебя проверяет. И мамочка его проверяет. Сейчас чуть сдай — и всё, они в тебе утонут. Это у них целая схема. Ты — удобная, доброжелательная, с квартирой. Им такой человек нужен. Не смей им уступать.
Катя долго молчала. Потом сказала:
— Я просто не хочу жить в постоянной войне.
— Лучше разок поссориться, чем всю жизнь быть под ними, — отрезала Даша. — Очнись, подруга. Он не ради любви к тебе всё это делает. Ему удобно.
Катя выключила телефон и долго сидела в тишине. За окном сыпался мокрый снег, а в голове звенела фраза: ему удобно.
Она вспомнила, как он с самого начала интересовался её квартирой — «чья», «в ипотеке ли», «а документы у тебя на руках?». Тогда она не придавала значения. Теперь каждая деталь вставала на своё место.
Через четыре дня Макс вернулся. В глазах — усталость, в руках — цветы.
— Прости, — тихо сказал он. — Накричал тогда, зря. Просто мама давила, я не выдержал. Всё утряслось, дом укрепят, жить можно. Давай забудем, а?
Он обнял её, и Катя, вопреки разуму, обняла в ответ. Хотелось верить, что всё это — просто испытание, не больше.
Следующие недели были почти идеальными.
Он снова стал заботливым, внимательным, помогал по дому, шутил, приносил кофе в постель по выходным. Казалось, всё налаживается.
Пока однажды вечером, в конце месяца, он не вошёл домой сияющий, с бутылкой вина и радостным лицом.
— Собирайся! — сказал он, стаскивая с себя куртку. — Сегодня праздник! У нас — грандиозное событие!
Катя насторожилась.
— Какое ещё событие?
Он не успел ответить. В дверь позвонили.
Когда она открыла, на пороге стояла вся его семья — с чемоданами, клетчатыми сумками и коробками.
— Катенька, милая, принимай гостей! — радостно произнесла Людмила Ивановна. — Мы своё жильё продали! Решили объединиться, купить дом побольше, для всей семьи! Макс всё объяснит!
Катя медленно повернулась к мужу.
Он стоял, глядя на неё с выражением победителя.
— Пока поживём здесь, — сказал он ровно. — Недолго. Всё своё, общее. Ты ведь не против, правда? Мы же одна семья.
Катя стояла, опершись рукой о дверной косяк.
Её сердце грохотало где-то в горле, будто она только что пробежала марафон. Сцена перед ней была нереальной: Людмила Ивановна — с довольным лицом и двумя сумками, Аня — в шапке с помпоном и с ноутбуком под мышкой, Маша — визжит и катается на чемодане, Витя тащит огромную коробку с надписью «Посуда». И всё это в её прихожей, в её квартире, где она привыкла к тишине, к порядку, к запаху кофе и свежего белья.
— Что значит — продали? — выговорила она наконец. — Вы… продали свою квартиру?
— Да, — сияла Людмила Ивановна. — Наконец-то избавились от этого гнилого дома! Вырученные деньги вложим в общее дело. Купим загородный дом, просторно будет, с садом, баней, огородом. Всё для всех. Макс сказал, ты не против.
Катя посмотрела на мужа.
Он стоял позади, чуть сутулившись, но в глазах — та самая холодная уверенность, от которой её бросало в дрожь.
— Так ведь? — спросил он, не отводя взгляда. — Мы же обсуждали, что рано или поздно нужно расширяться. Вот и шанс. Они пока поживут тут, а потом вместе купим дом.
Она почувствовала, как под ногами будто ушёл пол.
Обсуждали? Они? Она ни о чём подобном даже не слышала.
— Макс, — голос дрогнул, но она взяла себя в руки. — Я этого не обсуждала. Я вообще об этом впервые слышу.
— Да брось, — отмахнулся он. — Просто ты всё время занята на своей работе, вот я и не успел рассказать. Не начинай сейчас. Люди устали, на улице холод, ребёнок замёрз. Поможешь им вещи разобрать, ладно?
— Нет, — тихо сказала она. — Не ладно.
Людмила Ивановна моргнула.
— Катенька, ты, наверное, не расслышала. Мы уже продали жильё. У нас нет куда ехать.
— Это ваши проблемы, — твёрдо произнесла Катя. — Вы не имели права продавать квартиру, не договорившись с сыном хотя бы.
— Подожди, — вмешался Макс, шагнув ближе. — Не говори так. Это моя мать.
— А это моя квартира, — перебила она. — И здесь жить они не будут.
Тишина повисла такая, что было слышно, как Маша переступила с ноги на ногу и шмыгнула носом.
— Ты что, с ума сошла? — зашипел Макс. — Они на улице останутся! У них все деньги в ячейке, пока сделка не закроется! Ты хочешь, чтобы моя мать ночевала в машине?
Катя посмотрела на него, и внутри всё оборвалось.
Не было там ни любви, ни растерянности — только наглость и давление. Он был уверен, что она сдастся.
— Макс, — произнесла она спокойно, — возьми свою семью и убирайтесь.
— Что? — Людмила Ивановна вскрикнула. — Как ты разговариваешь с людьми старше себя?!
— Так, чтобы меня поняли, — отрезала Катя. — Вы не живёте здесь. И жить не будете.
Он подошёл ближе, сжал кулаки.
— Не делай из себя героиню. Ты же не выставишь ребёнка на улицу.
— Если вы не выйдете добровольно — вызову полицию, — сказала она холодно. — Я серьёзно.
Несколько секунд они просто стояли друг напротив друга.
Аня, бледная как мел, первой опустила глаза. Витя шепнул ей что-то, они подхватили Машу и тихо пошли к выходу. Людмила Ивановна громко вздохнула, прижимая к груди сумку, и начала причитать:
— Вот до чего дожили, сыновей чужие бабы от матерей отрывают…
Дверь хлопнула.
Остался только Макс.
— Я не уйду, — выдавил он. — Я здесь прописан. Это мой дом тоже.
— Твой дом там, где совесть, — ответила она спокойно. — А её, похоже, ты давно потерял.
Он выругался, схватил куртку, пнул стул и вышел, громко хлопнув дверью.
Катя опустилась на стул.
В квартире повисла гулкая тишина. Только из окна доносился шум дороги — вечер, пробки, машины. Она сидела долго, пока не осознала, что дрожит всем телом.
Потом встала, пошла в спальню, достала чемодан Макса, аккуратно сложила его вещи. Ни одной эмоции, ни одной слезы — только холод и выматывающая ясность.
Она знала: обратного пути нет.
Развод начался через неделю.
Макс подал заявление, утверждая, что «вложил средства в улучшение жилищных условий супруги». Пришёл в суд с папкой документов и двумя свидетелями — какими-то знакомыми, которые уверяли, что он лично красил стены и покупал кухню.
Катя слушала это, как чужой фильм.
Её адвокат — худая, коротко стриженная женщина по имени Ирина — работала чётко, без сантиментов.
— У вас чеки сохранились? — спросила она.
— Все, — кивнула Катя. — За последние пять лет.
— Отлично. Это будет ваш бронежилет.
На каждом заседании Макс изображал из себя жертву.
Говорил про неблагодарность, про то, что «хотел, как лучше», что «Катя изменилась после свадьбы». Сидел, потупив взгляд, будто страдал. Иногда ловил её глаза — и в них на секунду мелькал тот же блеск, что в день, когда он привёл сюда мать. Холодный, победный.
Он до последнего верил, что выкрутится.
Но Ирина разбивала все его аргументы спокойно, почти скучающе.
— Уважаемый суд, ни одного документального подтверждения участия ответчика в ремонте квартиры не представлено.
Когда судья наконец произнёс:
— В удовлетворении иска отказать. Право собственности остаётся за истицей, — Катя впервые за долгое время закрыла глаза и почувствовала, что может дышать.
После суда Макс позвонил ей дважды.
Первый раз — молчал, потом бросил трубку.
Второй — сказал глухо:
— Ты победила. Надеюсь, теперь счастлива.
Она не ответила.
Жизнь потихоньку выравнивалась.
Вечерами Катя возвращалась с работы, ставила чайник, включала радио — и впервые за долгое время наслаждалась тишиной.
Иногда в голову лезли воспоминания — как он смеялся, как помогал ей чинить кран, как подшучивал. Был ли хоть момент, где всё было по-настоящему? Или всё это — тщательно продуманный спектакль?
Она не знала.
Но одно знала точно: теперь её не купить на красивые слова и тёплые взгляды.
Однажды вечером позвонила Даша.
— Ну что, победила?
— Победила, — устало, но с улыбкой ответила Катя.
— И как ощущается свобода?
— Тихо. Но хорошо.
— Вот и славно. Только дверь теперь держи на замке, от чужих добреньких «родственничков».
Обе засмеялись.
Прошло пару недель.
Катя убрала последние коробки, повесила новые занавески, перекрасила стену в гостиной. Всё снова стало её — каждый угол, каждая мелочь.
Иногда по вечерам она садилась в кресло у окна с чашкой чая и смотрела, как внизу мигают огни машин.
Тишина теперь не казалась пустотой. Она была как воздух после грозы — чистая, звенящая, с привкусом свободы.
Она не знала, что будет дальше — новая любовь, переезд, что угодно. Но теперь она знала, что с ней это точно не повторится. Потому что впервые в жизни она выбрала не чужое «мы», а своё я.
И впервые за долгое время ей было спокойно.
