— Почему закрыта дверь в опочивальню? — Голос Тамары Игоревны, обычно медоточивый, как сироп от кашля, налился сталью. Ручка двери, дернутая с силой, не поддалась. — Леночка, что за новости?
Лена, вышедшая из кухни с полотенцем в руках, замерла на полпути. Она посмотрела на мать, потом на ненавистную белую дверь.
— Мам, ну Кирилл там. Переодевается, наверное.
— Переодевается он! — Тамара Игоревна фыркнула, снова подергав ручку, словно проверяя, не приснилось ли ей это неслыханное новшество. — От кого он переодевается в собственном доме? От меня? Я его в одних трусах видела, не развалилась. Секретов в семье быть не должно!
Она произнесла эту фразу — «секретов в семье быть не должно» — как пароль, как универсальный ключ, который должен был немедленно растворить все замки и снести любые преграды. Это была ее мантра, ее жизненное кредо, оправдывающее сунутый в чужую кастрюлю нос, прочитанное через плечо сообщение в телефоне и внезапные визиты в семь утра в воскресенье.
Дверь спальни открылась. На пороге стоял Кирилл. Спокойный, как удав. Он был уже одет в домашнюю футболку и штаны. На лице ни тени смущения.
— Тамара Игоревна, добрый вечер. Вы что-то хотели?
— Я хотела войти! — отрезала теща, уперев руки в бока. Ее поза кричала о попранных правах и вселенской несправедливости. — Но тут, оказывается, у нас теперь Версаль. Прием по записи.
— Мы решили, что спальня — это личное пространство, — ровным тоном ответил Кирилл. — Поэтому дверь иногда будет закрыта.
— Личное пространство? — Тамара Игоревна издала смешок, полный яда и недоумения. — У вас от меня личное пространство? От матери? Я Ленку на горшок сажала, я ей косички плела, а теперь у нее от меня «личное пространство» появилось? Лена, ты ему это позволила?
Лена сделала умоляющее лицо.
— Мам, ну перестань. Ничего такого. Просто… так удобнее.
— Удобнее? — глаза тещи сверкнули. — А мне неудобно! Я себя чувствую чужой в доме родной дочери! Я прихожу помочь, приношу вам разносолы, а от меня, значит, на ключ запираются! Что вы там прячете? Золото партии?
Кирилл чуть заметно вздохнул. Он уже проходил это. Сотни раз. Любая попытка установить границы воспринималась как личное оскорбление, как объявление войны.
— Мы ничего не прячем, Тамара Игоревна. Мы просто хотим иметь возможность побыть вдвоем. Или поодиночке. В закрытой комнате.
— Побыть вдвоем они хотят! — передразнила она. — А я вам мешаю, что ли? Я что, к вам в постель лезу? Я человек деликатный!
Деликатность Тамары Игоревны была легендарной. Она могла, не моргнув глазом, перебрать ящик с нижним бельем зятя, чтобы «навести порядок», или дать развернутый комментарий о том, что Леночка слишком поправилась в бедрах, прямо за ужином. Она делала это не со зла. Нет. Она делала это из любви и желания помочь. По крайней мере, так она сама считала, и этого было достаточно. Ее уверенность в собственной правоте и житейской мудрости была несокрушима, как Великая Китайская стена. Она была экспертом по всем вопросам — от воспитания детей до геополитики. И то, что ее экспертиза раз за разом приводила к семейным скандалам, было лишь досадным недоразумением и свидетельством неблагодарности окружающих.
— Мы просто устаем, — тихо сказала Лена, пытаясь найти компромисс. — Иногда хочется просто полежать в тишине.
— В тишине! — Тамара Игоревна всплеснула руками. — Так я что, шумлю? Я как мышка сижу! Телевизор и тот в наушниках смотрю, чтобы вашей идиллии не мешать! Нет, тут дело в другом. Тут какой-то секрет. Я это нутром чую.
Кирилл посмотрел на жену. В ее глазах плескалась извечная мольба: «Ну уступи, пожалуйста, пусть будет по ее, только чтобы тихо». Но он устал уступать. Он уступал, когда теща выбрала им обои в гостиную, «потому что у вас нет вкуса». Он уступил, когда она настояла на покупке именно этого дивана, «потому что он практичный, не то что ваши хипстерские выдумки». Он уступал, когда каждое воскресенье превращалось в обязательный обед с ее подробным отчетом о том, как они неправильно живут. Дверь была последним рубежом. Его Сталинградом.
— Секретов нет, — твердо повторил он. — Есть личная жизнь. И мы просим ее уважать.
Он аккуратно прикрыл за собой дверь, и в замке снова щелкнул механизм.
Тамара Игоревна замерла с открытым ртом. Это было неслыханно. Дверь закрыли прямо перед ее носом. Это был бунт. Декларация независимости. Хамство.
Утро следующего дня началось с оглушительной тишины. Тамара Игоревна не вышла к завтраку. Лена, чувствуя себя предательницей, несколько раз постучала в ее комнату.
— Мам, ты идешь? Оладьи стынут.
В ответ — молчание.
Кирилл ел молча, демонстративно читая новости в телефоне. Он понимал, что жене тяжело, но отступить сейчас означало проиграть войну за право на собственную жизнь.
Наконец, когда они уже заканчивали пить кофе, в кухне появилась Тамара Игоревна. Вся в черном, как на похоронах. С трагическим выражением лица, достойным актрисы провинциального ТЮЗа. Она молча прошла к холодильнику, достала бутылку кефира, налила полстакана и выпила залпом, стоя спиной к ним. Каждый ее жест был пронизан скорбью и укором.
— Мам, ну что ты начинаешь? — не выдержала Лена.
— Я? — обернулась Тамара Игоревна. На ее лице было написано искреннее изумление. — Я ничего не начинаю, Леночка. Я просто живу. Вернее, существую. Как приживалка в чужом доме, где от меня прячутся за семью замками.
— Да никто не прячется! — взорвался Кирилл, откладывая телефон. — Мы просто хотим, чтобы в нашу спальню не входили без стука! Это нормальное желание для любой семьи!
— Нормальной, может, и да, — процедила теща, глядя куда-то в стену. — А в нашей, видимо, все не как у людей. В нормальных семьях матери доверяют. А тут… видимо, есть что скрывать.
Она снова отвернулась и принялась демонстративно мыть за собой стакан, хотя посудомойка была в двух шагах. Скрежет губки по стеклу звучал как скрежет зубов.
Конфликт перешел в вялотекущую, партизанскую фазу. Тамара Игоревна больше не ломилась в спальню. Вместо этого она начала свою «помощь» с удвоенной силой. Она переставила все кастрюли на кухне по «системе фэншуй», как она выразилась, так что Кирилл полчаса не мог найти сковородку. Она выкинула его любимую старую футболку, потому что та «позорила их семью». Она завела душеспасительные беседы с соседкой бабой Зиной, громко обсуждая в коридоре, что «молодежь пошла не та, скрытная, нервная».
Кирилл терпел. Лена страдала. Однажды вечером, когда теща ушла в магазин, она подошла к мужу.
— Кир, я так больше не могу. Это же ад.
— А я могу? — устало спросил он. — Я прихожу домой не для того, чтобы воевать.
— Так может, уступим? Ну что тебе стоит не запирать эту дверь? Она походит там пять минут, убедится, что мы не печатаем фальшивые деньги, и успокоится.
— Лен, ты не понимаешь. Она не успокоится. Сегодня дверь, завтра она решит, что нам нужно спать на разных кроватях для «здоровья спины». Послезавтра — что нам пора заводить ребенка, и начнет выбрасывать твои противозачаточные. Границ не будет. Никогда. Если мы не поставим их сейчас.
— Но какой ценой? Она же моя мама!
— А я твой муж! И это наш дом! Почему ее комфорт важнее нашего?
Они говорили на повышенных тонах, и ни один из них не заметил, как входная дверь тихонько приоткрылась. Тамара Игоревна, вернувшаяся раньше, замерла в прихожей, прислушиваясь. Она не расслышала всего разговора, но отдельные фразы, вырванные из контекста, сложились в ее голове в чудовищную картину.
«…не печатаем фальшивые деньги…»
«…выбрасывать твои противозачаточные…»
«…ее комфорт важнее нашего…»
Сердце Тамары Игоревны заколотилось. Так вот оно что! Дело не в простом желании уединиться. Дело гораздо хуже. Кирилл что-то скрывает. Что-то противозаконное или аморальное. И ее бедная, наивная Леночка его покрывает! Или, что еще хуже, он втянул ее в свои грязные дела.
С этого момента Тамара Игоревна превратилась в частного детектива. Мисс Марпл с улицы Строителей. Она начала свою миссию по спасению дочери.
Она стала наблюдать. Она заметила, что Кирилл иногда задерживается после работы. Раньше она не придавала этому значения, а теперь была уверена — он едет не в офис. Он едет на свои «темные делишки». Она пыталась проверить его карманы, когда он был в душе, но ничего, кроме чеков из продуктового и ключей от машины, не нашла.
Тогда она пошла дальше. Она начала задавать Лене наводящие вопросы, полные фальшивого сочувствия.
— Леночка, а у вас с Кириллом все хорошо? В финансовом плане? Всего хватает? Может, помощь нужна?
— Мам, все в порядке, спасибо. Зарплату платят вовремя.
«Ага, зарплату, — думала теща. — А про нетрудовые доходы молчит!»
— А он… не стал… нервным в последнее время? — продолжала она допрос под видом заботы. — Не срывается? Не пьет втихаря?
— Да нет, все как обычно. Устал просто. Конец года, на работе завал.
«Завал, как же, — кипел мозг Тамары Игоревны. — Прикрытие это все. Заметает следы!»
Подозрения, как снежный ком, нарастали с каждым днем. Закрытая дверь спальни из символа неуважения превратилась в ее глазах во врата в преисподнюю, за которыми творится нечто ужасное. Она потеряла сон. Она похудела. Вся ее энергия, весь ее недюжинный организаторский талант, который раньше уходил на создание конфликтных ситуаций, теперь был брошен на одну цель — вскрыть этот гнойник. Разоблачить зятя и спасти дочь.
Она поняла, что действовать нужно решительно. Простые методы не работают. Кирилл хитер и изворотлив. Лена ослеплена любовью. Значит, ей, Тамаре Игоревне, нужно добыть неопровержимые доказательства. А все доказательства — там, за запертой дверью.
План созрел в ее голове внезапно, во время просмотра старого детективного сериала. Героиня, чтобы попасть в запертую квартиру, вызвала слесаря, разыграв душераздирающую сценку про потерю ключей. «Гениально!» — подумала Тамара Игоревна. Просто и эффективно.
Она дождалась утра пятницы, когда Лена с Кириллом уехали на работу. Она знала, что вернутся они не раньше семи вечера. Времени было предостаточно.
Она нашла в интернете телефон службы по вскрытию замков. Набрав номер, она включила весь свой актерский талант.
— Алло, здравствуйте, миленький! У меня такое горе, такое горе! — запричитала она в трубку. — Я у доченьки своей живу, она с мужем на работе… А я вышла мусор вынести на минуточку, и дверь захлопнулась! А у меня там и паспорт, и деньги, и лекарства, давление подскочило! Помогите, родненький, вскройте замочек! Я заплачу, сколько скажете!
Мастер приехал через сорок минут. Крепкий мужчина с усталыми глазами. Он посмотрел на Тамару Игоревну, которая для пущего эффекта прижимала к груди платок и тяжело дышала.
— Паспорт есть? Прописка?
— Да какой паспорт, милок, я же говорю — все там, в квартире! — всхлипнула она. — Вот, могу соседей позвать, баб Зину с третьего этажа, она подтвердит, что я тут живу, с дочкой, с Леночкой!
Мастеру, видимо, было не впервой сталкиваться с подобными ситуациями. Он вздохнул.
— Ладно, мамаша. Показывайте, какой замок. Но если что, ответственность на вас.
Она привела его к двери в спальню.
— Вот этот, проклятый. Новый поставили, и вот, заело, видать.
Слесарь удивленно посмотрел на нее.
— Так это ж межкомнатная дверь. Вы не в квартиру попасть не можете, а в комнату?
— Ну да! — не моргнув глазом, нашлась Тамара Игоревна. — У нас тут… перепланировка! Это теперь как бы отдельная квартира, студия! Для меня! А ключ один, и вот… потеряла. Старая стала, дырявая голова.
Мужчина пожал плечами. Клиент платит — его дело вскрывать. Он достал свои инструменты, и через десять минут тишину квартиры нарушил сухой щелчок. Замок поддался.
— Готово, — сказал мастер, убирая отмычки. — С вас две тысячи.
Тамара Игоревна, дрожащей от нетерпения и предвкушения рукой, отсчитала деньги из своей заначки. Проводив слесаря, она на несколько секунд замерла перед дверью. Сердце колотилось в груди так, что отдавало в ушах. Вот он, момент истины. Сейчас она все узнает. Сейчас она получит доказательства, с которыми пойдет к Лене и откроет ей глаза на этого монстра, за которого та вышла замуж.
Она глубоко вздохнула, как перед прыжком в холодную воду, и толкнула дверь.
Комната была погружена в полумрак. Плотные шторы не пропускали дневной свет. Пахло чем-то странным, незнакомым — смесью клея, краски и пыли. Тамара Игоревна нащупала на стене выключатель. Пальцы не слушались, но она все же нажала на клавишу.
Под потолком вспыхнула люстра, залив пространство резким, безжалостным светом.
Тамара Игоревна ахнула. Воздуха не хватило для полноценного крика. Рука сама собой взлетела ко рту, чтобы зажать рвущийся наружу вопль ужаса и отвращения. Ее глаза, широко распахнутые, смотрели на то, что находилось в центре комнаты, и не могли поверить в реальность этого кошмара…
На месте привычной спальни, уютного гнездышка с большой кроватью и бежевыми обоями, которые она сама им выбирала, был хаос. Вернее, не хаос, а нечто гораздо худшее — упорядоченное, методичное, чудовищное безумие.
Кровати не было. Ее место занимал огромный стол, сколоченный из досок и занимавший почти все пространство. А на этом столе раскинулся целый мир. Миниатюрный город, но не такой, какие строят в парках развлечений. Этот город был мрачным, готическим, полным остроконечных шпилей, горбатых мостов и темных, кривых улочек. Повсюду стояли, лежали и застыли в движении крошечные, но невероятно детализированные фигурки. Уродливые гоблины с кривыми мечами, скелеты в ржавых доспехах, жуткие монстры с десятками глаз и щупалец, рыцари в черной броне на ящероподобных конях. На стенах висели листы с какими-то чертежами и рисунками этих тварей. В углу стояли банки с красками, тюбики с клеем, коробки, полные несобранных деталей — крошечных рук, голов, оружия.
Это не было похоже на детскую игру. Это было похоже на кабинет средневекового чернокнижника, на алтарь какого-то жуткого культа. Тамара Игоревна не разбиралась в этом, но ее нутро, то самое, которое чуяло «секрет», сейчас вопило от ужаса. Вот оно что! Не фальшивые деньги, не любовница. Хуже! Ее зять, тихий и спокойный Кирилл, в тайне от всех играл в солдатики. Нет, в чертей. Он якшался с нечистой силой, создавал этих монстров, поклонялся им. Это было не просто ребячество, это было отклонение, болезнь. И он втягивал в это ее Ленку!
Дрожащими руками она достала телефон. Она должна была зафиксировать это. Сфотографировать. Каждого монстра, каждую баночку, каждый чертеж. Это были ее доказательства. Ее козыри. Ее спасательный круг для тонущей в этом безумии дочери. Она сделала несколько десятков снимков, чувствуя себя одновременно и героиней шпионского фильма, и мученицей, спустившейся в ад ради спасения души близкого человека.
Закончив, она вышла из комнаты и тщательно прикрыла за собой вскрытую дверь, чтобы никто ничего не заподозрил раньше времени. Весь оставшийся день она провела как в тумане, репетируя предстоящий разговор.
Вечером, когда Лена и Кирилл вернулись с работы, она встретила их с неестественно спокойным лицом.
— Устали, детки? — спросила она медовым голосом, от которого у Кирилла по спине пробежал холодок. — Ужинать будете? Я борщ сварила.
Они поели почти в молчании. Лена чувствовала гнетущую атмосферу, но списала ее на продолжение старого конфликта. Кирилл же был начеку. Он знал, что такая тишина — затишье перед бурей.
После ужина Тамара Игоревна сложила руки на груди.
— Ну что ж, — произнесла она с театральной паузой. — Думаю, пришло время поговорить. Кирилл, ты долго собирался скрывать от нас свою… болезнь?
Кирилл поднял на нее глаза.
— Я не понимаю, о чем вы.
— О, ты прекрасно все понимаешь! — Она повернулась к дочери. — Леночка, сядь. Тебе нужно быть сильной. То, что я тебе сейчас покажу, может тебя шокировать. Но я не могу больше молчать и смотреть, как рушится твоя жизнь.
Она взяла свой телефон и начала показывать Лене фотографии, одну за другой, комментируя их трагическим шепотом:
— Вот. Это то, что он прячет за своей запертой дверью. Вот его «личное пространство». Орды демонов. Армия сатаны. Посмотри, Леночка! Посмотри, с кем ты живешь! Он ненормальный!
Лена смотрела на экран телефона широко раскрытыми глазами. Она видела странные фигурки, город, краски. Она не понимала, что это, но это точно не было похоже на «армию сатаны». Это было похоже на… хобби. Очень странное, но хобби.
Кирилл, увидев фотографии на экране, изменился в лице. Но это был не страх разоблачения. Это была холодная, тихая ярость. Он медленно встал.
— Вы вскрыли дверь.
Это был не вопрос, а утверждение.
— Я спасала свою дочь! — выкрикнула Тамара Игоревна. — От тебя! От твоего безумия! Ты тратишь наши деньги на этих уродцев! Ты играешь в чертей, вместо того чтобы думать о семье, о детях! Ты больной, Кирилл! Тебя лечить надо!
— Это мое хобби, — ровным, ледяным тоном сказал Кирилл. — Оно называется варгейм. Это стратегическая игра. Миллионы людей по всему миру этим увлекаются. Рисуют, клеят, играют. Это как шахматы, только сложнее. Это то, что помогает мне расслабиться после работы. И после общения с вами, Тамара Игоревна.
— Хобби? — завизжала она. — Не ври мне! Это секта! Я в интернете прочитаю! Вас там зомбируют! Ты посмотри, какие у них рожи! Это же бесы! Лена, ты слышишь, что он говорит? Он даже не раскаивается!
Лена смотрела то на мать, искаженную гневом и праведной уверенностью, то на мужа, бледного от сдерживаемой злости. И впервые за долгие годы она увидела ситуацию ясно, без пелены дочерней любви и чувства вины. Она увидела не заботливую мать, а одержимую, бесцеремонную женщину, которая взломала чужую дверь, вторглась в чужую жизнь и теперь устраивала судилище над человеком за то, что он клеит солдатиков.
— Мама, — тихо сказала Лена. — Ты вызвала слесаря и вскрыла нашу спальню?
— Я была обязана! — не унималась Тамара Игоревна, не чувствуя перемены в тоне дочери.
— Это наш дом, — продолжала Лена, и ее голос креп. — Это наша спальня. И это хобби моего мужа. Не самое обычное, может быть. Но это его личное дело. А то, что сделала ты — это подло. Ты не имела на это права.
Тамара Игоревна замерла, открыв рот. Она ожидала чего угодно — слез, истерики, благодарности за спасение. Но не этого холодного осуждения от собственной дочери.
— Ты… ты его защищаешь? — прошептала она. — Эту бесовщину? Ты выбираешь его, а не родную мать?
— Я выбираю свою семью, — твердо ответила Лена, встала и подошла к Кириллу, взяв его за руку. — А в нашей семье не взламывают двери и уважают личное пространство друг друга. Мама, я думаю, тебе лучше пожить отдельно.
Последние слова прозвучали как приговор. Лицо Тамары Игоревны превратилось в трагическую маску. Она поняла, что проиграла. Проиграла не зятю-чернокнижнику, а собственной дочери, которую она только что потеряла.
Молча, с гордо поднятой головой, она прошла в свою комнату и начала собирать вещи. Через час она ушла, бросив на прощание: «Ты еще пожалеешь об этом, Лена. Помяни мое слово».
Когда входная дверь за ней захлопнулась, в квартире повисла оглушительная тишина. Лена выдохнула, словно не дышала весь вечер. Кирилл обнял ее.
— Спасибо, — тихо сказал он.
Она прижалась к нему.
— Пойдем, — сказала она. — Показывай своих чертей. Хочу посмотреть, из-за чего мы чуть не развелись.
Он улыбнулся, впервые за много недель по-настоящему. Он взял ее за руку и повел к той самой двери, которая была его Сталинградом. Он открыл ее, включил свет и шагнул в сторону, пропуская жену в свой тайный мир.
