Телефон Вани на журнальном столике завибрировал. «Мама» — высветилось на экране.
— Ответь маме, пожалуйста, — сказал Ваня, глядя на свою рубашку. Он только что случайно опрокинул на себя тарелку с оливье. — Мне нужно срочно застирать это, пока не осталось пятен.
— А можно я не буду разговаривать с твоей мамой? Я устала притворяться, — Лера отодвинула телефон и отвернулась к телевизору. На экране громко звучали новогодние поздравления и музыка — обычная праздничная программа.
Ваня остановился в дверях ванной.
— Восемь лет вместе, и тебе до сих пор сложно просто поговорить с ней в Новый год? Серьёзно, Лер?
— Каждый раз одно и то же — дежурные фразы, натянутый тон, и в ответ только сухое «хорошо, спасибо». А потом неделю обсуждает с тобой, как неуважительно я с ней говорила, — сказала Лера. — Она всегда смотрит на меня, как на пятно на новой рубашке.
Телефон замолчал. Затем снова зазвонил.
Ваня вернулся из ванной, на ходу вытирая руки полотенцем.
— Она просто хочет поговорить с нами в Новый год. Что в этом такого? — он взял стакан сока со стола.
— Она хочет поговорить с тобой, — Лера подчеркнула последнее слово. — И убедиться, что её мальчик в порядке, несмотря на неудачный выбор жены.
Их отношения с Анной Кузьминичной не заладились с самого начала. Восемь лет назад, когда Ване было двадцать шесть, а Лере двадцать четыре, он привёз её знакомиться с родителями в их дом на окраине города.
Свекровь окинула её оценивающим взглядом, будто на собеседовании. Лера работала ведущей на радио — профессия, которую Анна Кузьминична, бывшая заведующая производством на крупном пищевом комбинате, считала несерьёзной.
«Эта твоя… работа, это же не навсегда, верно?» — спросила она тогда за ужином.
Лаврентий Алексеевич, инженер-технолог, пытался сгладить неловкость, рассказывая какие-то истории из своей молодости. Но его голос затихал в тяжёлом молчании, повисшем между женщинами.
А потом были замечания о том, что им пора бы уже и о детях подумать, что трёхкомнатную квартиру в новостройке они купили не в том районе («так далеко от нас»), и что готовит Лера «не по-домашнему». Каждый раз после визита к родителям Вани она чувствовала себя истощённой.
— Сейчас Новый год, — устало сказал Ваня. — Мы все устали. Но это не повод.
— Не повод для чего? — Лера посмотрела ему прямо в глаза. — Для честности?
— Для эгоизма, — отрезал он. — Это моя мать, Лер.
— А я твоя жена. И я просто больше не хочу фальши.
Телефон снова завибрировал.
— Алло, мам, — Ваня схватил телефон со стола. — Да… Да, с Новым годом… Нет, всё хорошо… Да, дома… — Он бросил на Леру взгляд. — Нет, она… она занята… Да, передам… Да, конечно… Пока.
Он положил телефон на стол и молча ушёл на кухню. Лера слышала, как он со стуком выдвигал и задвигал ящики — вымещал недовольство на кухонной мебели.
Лера вздохнула и пошла за ним.
— Я не просила тебя врать.
— А что мне надо было сказать? «Мам, Лера сидит рядом, но не хочет с тобой разговаривать, потому что ты ей не нравишься»?
— Ты мог сказать правду. Что мы поговорим завтра.
Ваня хмыкнул:
— И это не было бы враньём?
— По крайней мере, это не делало бы меня соучастницей лжи.
Он налил себе воды, выпил медленно.
— Знаешь, иногда мне кажется, что между вами не получится нормальных отношений.
— Серьёзно? — Лера почувствовала, как внутри нарастает раздражение. — Это моя вина? Ты восемь лет делаешь вид, что не замечаешь, как твоя мать меня не выносит. Как смотрит на нашу квартиру, будто это временное жильё. Как спрашивает о детях, зная, что у нас были сложности с этим.
— Она не со зла, — привычно начал Ваня, но Лера перебила:
— Да неважно! Даже если она желает нам добра по-своему — почему я должна это терпеть? Почему я должна быть посредником между вами? «Ваня, твоя мама опять звонила, спрашивала, почему мы не приедем». «Анна Кузьминична, Ваня очень занят на работе, но он очень хочет вас увидеть».
Лера перевела дыхание:
— Я больше не хочу быть переводчиком. Общайтесь напрямую.
— Ты просто её не понимаешь, — устало сказал Ваня. — Она другого поколения.
— Нет, это ты её не понимаешь. Ты видишь маму из своего детства, а не женщину, которая сейчас есть. Которая звонит мне, чтобы рассказать, какие вещи тебе не идут, и что я должна тебе готовить на ужин.
Вам знакомо это чувство? Когда вы вдруг понимаете, что годами молчали, стараясь сохранить покой?
Ваня замер с кружкой в руке:
— Она что?
— Звонит, когда тебя нет. Чтобы «по-женски» обсудить, что я делаю не так. Тебе удобно не замечать. Так ты можешь не выбирать между нами.
Телевизор показывал праздничный концерт, но им было уже не до веселья. Остаток новогодней ночи они провели почти в молчании — делали вид, что смотрят телевизор, изредка обменивались дежурными фразами о еде и напитках на столе.
В два часа ночи Ваня лёг спать на диване в гостиной. Лера ушла в спальню.
Она долго лежала в темноте, глядя в потолок. Когда-то она представляла, что с годами станет ближе к его семье. Что Анна Кузьминична увидит в ней не соперницу, а дочь. Что они будут вместе готовить на праздники.
Всё это разбилось о неловкие совместные ужины, о критику, спрятанную в заботе, о то, как свекровь каждый раз усаживала сына рядом с собой, а не с женой.
***
Утром Лера проснулась от запаха кофе. Ваня стоял у кровати с чашкой.
— Извини за вчера, — сказал он тихо.
Лера села, взяла чашку.
— Я тоже виновата. Не стоило начинать это в праздник.
— Нет, — он покачал головой. — Ты права. Я избегал этой темы. Мне было… удобно.
Он сел на край кровати.
— Я позвоню маме. Скажу, что нам нужно поговорить. Всем вместе.
— Ты уверен? — Лера отпила кофе. Напиток был слишком крепким.
— Нет. Но ты моя жена. И если тебе некомфортно, значит, что-то не так.
Он вышел, оставив дверь приоткрытой. Лера слышала, как он набирает номер.
— Мам, привет. Нам нужно встретиться и поговорить… Нет, это важно… Да, сегодня, если возможно…
Анна Кузьминична и Лаврентий Алексеевич приехали после обеда. Свекровь выглядела напряженной — такие неожиданные визиты не были частью её расписания.
Свёкор старался поддерживать беседу, рассказывая о поездке, но его замечания оставались без ответа.
— Что случилось? — спросила Анна Кузьминична, как только они сели в гостиной квартиры Вани и Леры. — У вас проблемы?
— Да, — просто ответил Ваня. — У нас проблемы в отношениях. И ты часть этих проблем, мам.
Её лицо застыло.
— Что это значит?
— То, как ты относишься к Лере. То, как ты вмешиваешься в нашу жизнь.
— Я вмешиваюсь? — свекровь повысила голос. — Я просто забочусь о тебе! О вас!
— Это не забота, мама. Это постоянные претензии к нашим решениям.
Анна Кузьминична резко повернулась к Лере:
— Это всё ты. Это твои слова, твои мысли. Мой сын никогда…
— Мама, — Ваня прервал её. — Я говорю сам за себя. И я говорю, что так больше не может продолжаться.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Лаврентий Алексеевич смотрел в пол.
— Я не понимаю, — наконец произнесла Анна Кузьминична. Её голос звучал неуверенно. — Я делаю всё для вас. Я готова приезжать, помогать…
— Мы не просим о помощи, мама, — мягче сказал Ваня. — Мы просим о уважении.
— Уважении? — она повысила голос. — А где уважение к родителям? Вы даже не перезвонили в Новый год!
— Мы собирались, — соврал Ваня.
— Не выгораживай её, — Анна Кузьминична кивнула на Леру. — Я же вижу, что происходит. Она настраивает тебя против нас. Против семьи.
— Она и есть моя семья, — твёрдо сказал Ваня.
Лера почувствовала легкую дрожь. Не от обвинений свекрови — к ним она привыкла. А от того, что Ваня впервые встал на её сторону открыто, не пытаясь всё сгладить.
Анна Кузьминична покачала головой:
— Я вырастила тебя. Я отдала тебе всю жизнь. А сейчас ты выбираешь эту…
— Аня, — вдруг подал голос Лаврентий Алексеевич. — Хватит.
Все удивлённо посмотрели на него. Обычно спокойный, сдержанный, он редко вмешивался в конфликты.
— Что «хватит»? — свекровь повернулась к мужу.
— Хватит делать вид, что дело в Лере. Дело в тебе. В твоих сомнениях.
— О чём ты говоришь?
— О том, что тебе неспокойно оставаться одной. И ты удерживаешь сына, как последнюю привязь. Это не забота, Аня. Это беспокойство.
Лаврентий Алексеевич перевёл взгляд на Ваню:
— Ты уже взрослый, сынок. У тебя своя жизнь, свои решения. А мама до сих пор пытается руководить, как будто ты подросток. Отсюда все эти замечания и претензии.
— Я никогда не смотрел на это так, — сказал Ваня. — Просто мама всегда была требовательной.
— А ты просто научился не спорить с ней, — спокойно ответил отец. — Так было проще.
Анна Кузьминична сидела очень прямо, поджав губы.
— Я просто хотела быть хорошей матерью, — наконец сказала она тихо.
— Мама, — Ваня взял её за руку. — Ты хорошая мать. Но я уже не ребёнок. У меня своя жизнь. Своя семья.
— А что же мы? — спросила она, и в её голосе прорезалась обида.
— Вы тоже моя семья. Но другая. И я не могу разрываться между вами.
Анна Кузьминична вздохнула, отняла руку.
— Что ты от меня хочешь?
— Чтобы ты уважала мой выбор. Чтобы ты уважала Леру. И наши с ней отношения.
— А если я не могу? — она посмотрела на него с вызовом. — Если я вижу, что она не та, кто тебе нужен?
— Тогда тебе придётся научиться держать это при себе, — твёрдо сказал Ваня. — Потому что я люблю её. И я выбрал её.
Анна Кузьминична поджала губы, посмотрела на Леру — долго, оценивающе. Потом снова на сына.
— Я всегда говорила, что думаю, — произнесла она наконец, глядя в сторону. — Не привыкла молчать, когда вижу ошибку. Но… я постараюсь меньше вмешиваться.
— Я не прошу сразу, — сказал Ваня. — Я прошу постараться.
Они не обнимались на прощание. Не было искренних обещаний и клятв. Просто кивок и обещание созвониться через несколько дней. Лаврентий Алексеевич задержался на пороге, неуклюже пожав руку Лере.
— Этот разговор — уже прогресс, — шепнул он. — Раньше она бы просто встала и ушла.
Когда дверь за родителями закрылась, Ваня прислонился к стене и закрыл глаза.
— Это было…
— Непросто, — закончила за него Лера. — Но необходимо.
Она подошла, встала рядом.
— Спасибо.
— За что? — он открыл глаза.
— За то, что выбрал меня. Снова.
Ваня молча прижал её к себе. Они стояли так долго — просто держась друг за друга в тишине квартиры. За окном начинало темнеть. Праздники заканчивались, начинались рабочие будни.
Знаете, иногда самое трудное — это не избежать разговора, а начать его с открытыми глазами. Не отступить, когда становится неуютно.
— Ты думаешь, что-то изменится? — спросила Лера, когда они наконец разомкнули объятия.
Ваня задумчиво посмотрел в сторону:
— Не знаю. Мама упрямая. Но она любит меня. По-своему.
— А тебе хватит настойчивости каждый раз отстаивать своё мнение? — Лера посмотрела ему в глаза. — Потому что это только начало, Вань. Она не изменится после одного разговора.
— Я знаю, — он вздохнул. — Но теперь она знает моё мнение. И папа… Я никогда не видел, чтобы он так с ней говорил.
— Он тоже устал, — тихо сказала Лера. — От этой ситуации.
Они сидели на кухне, пили чай. Говорили о предстоящих делах, о том, что нужно зайти в магазин, о том, что отопление в гостиной работает неравномерно. Обычные, повседневные вещи.
А потом Ваня вдруг сказал:
— Знаешь, я беспокоился.
— Чего?
— Что если я выберу тебя, то оттолкну их. Что придётся делать сложный выбор.
Лера взяла его за руку:
— А сейчас?
— А сейчас я понимаю, что просто не хотел выбирать сторону. Проще было делать вид, что всё в порядке.
Телефон на столе завибрировал — сообщение от коллеги Леры с радио. Завтра прямой эфир в семь утра, нужно подготовить материалы.
— Мне пора готовиться к эфиру, — сказала Лера, откладывая телефон. — Поговорим завтра? Сегодня был тяжёлый день.
Ваня кивнул:
— Конечно. Но я хочу, чтобы ты знала — я не жалею о сегодняшнем разговоре. Он был нужен.
За окном падал обычный январский снег. Праздничная ночь заканчивалась, впереди были длинные новогодние выходные. И много времени для непростых разговоров.
