Она стояла у плиты и жарила котлеты из самого дешёвого фарша, когда он зашёл на кухню и сказал, что они не поедут в отпуск. Просто так, между делом, словно речь шла о походе в кино.
— Не получится с морем в этом году. Я решил вопрос с мамой, она давно мечтала о даче.
Она обернулась, всё ещё держа лопатку в руке.
— Какой даче?
— Ну, нашёл вариант неплохой, за городом. Мама годами об этом говорила, ты же знаешь. Дорогая, на все наши накопления я купил своей маме дачу.
Котлеты жарились на сковородке. Она не сразу поняла, что он сказал. Потом до неё дошло — все деньги.
Те самые, что они откладывали два года. Пока она сидела в декрете с ребёнком, считала каждую копейку, отказывала себе в новых сапогах, покупала одежду сыну на распродажах.
— Ты серьёзно?
Он пожал плечами, как будто она спросила, какую передачу он смотрел вчера.
— Мама — это святое. Она всю жизнь на меня положила, теперь моя очередь. Ты же понимаешь.
Она поняла другое. Что его мать, которая каждый месяц просила денег на лекарства, но при этом ходила в новых кофточках и регулярно красилась в дорогом салоне, теперь ещё и владелица дачи. За их счёт. За счёт их с сыном будущего.
— А кредит кто платить будет?
— Ну мы, конечно. Мама не потянет, у неё пенсия маленькая.
Она выключила плиту. Котлеты уже не имели значения.
— То есть ты потратил все наши деньги, даже не спросив меня. И теперь мы будем годами выплачивать кредит. На дачу твоей матери.
— Не ори. Я сейчас зарабатываю, а ты сидишь дома. Так что решаю я, куда тратить деньги.
Что-то внутри неё медленно, но окончательно сломалось. Не со звоном, не с болью. Тихо. Как будто задуло последнюю свечу в тёмной комнате.
— Значит, твоя мать важнее, чем твой сын?
— Не переворачивай. Мама — это моя мама. А сын вырастет и сам всё поймёт.
Она прошла в спальню и достала с антресолей старую дорожную сумку.
Она собирала вещи методично, без суеты. Две сумки — одна ей, одна сыну. Памперсы, запасная одежда, игрушки. Муж стоял в дверях и смотрел с недоумением, будто она затеяла какую-то странную игру.
— Ты чего делаешь?
— Уезжаю. К родителям.
— Как это уезжаешь? Из-за чего вообще?
Она застегнула молнию на детской куртке, не оборачиваясь.
— Из-за того, что ты выбрал. Свою мать вместо нас.
— Ты сошла с ума? Какое «вместо»? Я просто помог матери, это нормально!
Она наконец подняла на него глаза.
— Нормально — это когда ты спрашиваешь жену, прежде чем потратить все семейные деньги. Нормально — это когда твой ребёнок не ходит в штанах, из которых уже вырос, потому что ты отправляешь половину зарплаты маме на новые наряды. Нормально — это когда ты хоть раз ставишь свою семью на первое место.
Он побледнел.
— Значит, ты хочешь, чтобы я бросил мать? Чтобы она умирала в нищете?
— Твоя мать не умирает. Она прекрасно себя чувствует и живёт лучше нас. А вот я устала жить как нищенка, пока ты покупаешь ей дачи.
Она взяла сумки и направилась к двери. Он схватил её за руку.
— Ты пожалеешь. Я через суд заберу ребёнка, если уйдёшь.
Она высвободила руку и посмотрела ему в глаза так, что он отступил.
— Попробуй.
Родители встретили её молча. Мать обняла, забрала сына, отвела в комнату. Отец поставил чайник. Никто не задавал вопросов, всё было понятно и без слов.
Телефон разрывался от звонков. Сначала он писал, что она истеричка. Потом — что пожалеет. Потом — что заберёт ребёнка.
Она не отвечала. Утром пошла к юристу и подала на развод.
Он пытался шантажировать её сыном, кричал, что она плохая мать. Но когда понял, что она не вернётся, резко остыл. К ребёнку тоже. Алименты назначили минимальные — он предоставил справку о зарплате, где было написано столько, что впору самому на паперти стоять.
Свекровь прислала сообщение: «Сдохнешь в нищете. Разрушила семью из-за жадности своей».
Она удалила номер, не ответив.
Прошло восемь месяцев. Она устроилась на работу, сын пошёл в садик. Жили скромно, но без ощущения, что её используют. Засыпала спокойно, просыпалась без тяжести в груди.
И вот однажды, в субботу, в дверь позвонили. Она открыла и замерла.
На пороге стояла бывшая свекровь. Та самая женщина, которая желала ей сдохнуть в нищете. Только сейчас она выглядела иначе — помятой, усталой. Улыбка натянутая, неуверенная.
— Можно войти? Поговорить надо.
Она молча посторонилась.
Свекровь прошла в комнату, села на край дивана, сложила руки на коленях. Помолчала, потом начала издалека, с виноватой интонацией.
— Ты знаешь, я всё думала… может, я тогда перегнула. Наговорила лишнего. Но я же не со зла, просто за сына переживала, понимаешь?
Она слушала молча, прислонившись к косяку.
— Вот и решила прийти, поговорить. Всё-таки внук у нас общий. Зачем нам ссориться? Давай забудем всё. Начнём с чистого листа.
Свекровь улыбнулась, но улыбка вышла деревянной. Ждала ответа, согласия, хоть какого-то знака. Не дождалась.
— Зачем вы пришли? Правду скажите.
Свекровь дёрнулась, открыла рот, закрыла. Потом, словно прорвало:
— Он совсем от рук отбился! У него теперь новая, так она мне прямо в лицо заявила — ни копейки не дам! Что я на свою пенсию должна жить. А он молчит, даже не заступился! Я ему всю жизнь отдала!
Она слушала и чувствовала, как внутри разливается холодное спокойствие.
— И вы решили, что я вас спасу? Уговорю его вернуться к прежней жизни, где он вас содержал, а мы с ребёнком ели макароны?
— Ну ты же можешь повлиять, поговорить с ним…
— Я? На бывшего мужа? Вы серьёзно?
Свекровь встала, нервно теребя ремешок сумки.
— Слушай, я не за этим пришла! Думала, что ты поймёшь. Мы же обе матери. У тебя тоже сын растёт, ты же хочешь, чтобы он тебя уважал, помогал потом?
Она подошла ближе, посмотрела свекрови прямо в глаза.
— Я хочу, чтобы мой сын уважал свою жену. И чтобы он понимал, что семья — это не копилка для мамы, а люди, за которых ты отвечаешь. Вот чему я его учу.
Свекровь побледнела.
— Ты… из-за денег всё это? Из-за дачи? Мне что, от своего ребёнка помощи просить нельзя?
— Можно. Но когда эта помощь идёт в ущерб его собственным детям — это уже не помощь. Это манипуляция.
— Да как ты смеешь!
— Я смею, потому что мне больше нечего терять. Вы уже всё отняли. И знаете что? Я вам благодарна.
Свекровь замерла.
— Что?
— Благодарна. Потому что если бы не эта дача, я бы ещё годами терпела. Убеждала себя, что так и надо. А теперь я свободна. И мой сын растёт, видя мать, которая умеет сказать «нет».
Она открыла дверь, не повышая голоса.
— Вы же хотели, чтобы я сдохла в нищете. Вот я и сдохла. Для вас. Теперь идите к сыну. Он у вас золотой, вы же сами говорили. Пусть дальше содержит.
Свекровь стояла бледная, с трясущимися губами.
— Ты ещё пожалеешь…
— Нет. Жалею я только об одном — что не ушла раньше.
Свекровь шагнула на площадку, обернулась, хотела что-то сказать. Но она уже закрывала дверь.
Она стояла, прислонившись спиной к косяку, и слушала, как стихают шаги в подъезде. Руки дрожали. Но внутри было тихо и ясно, как после грозы.
Сын выглянул из комнаты.
— Мам, кто приходил?
Она улыбнулась.
— Никто важный, солнышко.
Вечером, когда она укладывала его спать, он вдруг спросил:
— Мам, а нам хорошо живётся?
Она погладила его по щеке.
— А ты как думаешь?
Он задумался, потом кивнул.
— Хорошо. Мы же вместе.
Она поцеловала его в лоб и выключила свет.
Да. Они вместе. И этого было достаточно.
Она вернулась в комнату и села у окна. Город за стеклом жил своей жизнью. Где-то сейчас кто-то принимал решение уйти. Кто-то не решался. Кто-то ломал себя, чтобы сохранить то, что давно умерло.
А она просто сидела в своей маленькой съёмной квартире и знала — это её победа. Не громкая, не яркая. Тихая. Но настоящая.
Свекровь, наверное, всё ещё пыталась выбить деньги из сына. Бывший муж, скорее всего, уже начал спонсировать мать за спиной новой жены. Тот же круг, из которого она вовремя вышла.
Телефон завибрировал. Она даже не взглянула.
Подошла к детской комнате, приоткрыла дверь. Сын спал, уткнувшись носом в подушку. Спокойный, защищённый.
Она тихо прикрыла дверь. Завтра снова будут счета, работа, бесконечные заботы. Но всё это — её выбор. Её жизнь.
И никто больше не скажет ей, что его мать важнее их с сыном будущего.
