«Ключи на стол. Сейчас же».
Голос Тамары Петровны звучал так, будто она отдавала приказ провинившейся прислуге. Я стояла посреди гостиной – своей гостиной, между прочим – и не верила собственным ушам. За спиной свекрови толпились её сестры: Клавдия в дорогой шубе нараспашку, Зинаида с телефоном наготове, будто собиралась снимать очередное унижение для семейного архива.
– Вы это… вы серьёзно сейчас? – выдавила я, чувствуя, как холод растекается по венам.
– А я похожа на шутницу? – Тамара Петровна шагнула ближе, и я невольно отступила. – Квартира оформлена на Максима. Максима больше нет. Значит, жилплощадь переходит мне, его матери. Всё по закону.
Максима не стало полгода назад. Инфаркт в сорок два года – и я осталась одна, без мужа, без опоры. А теперь ещё и без крыши над головой, судя по всему.
– Мы с Максимом здесь жили, – моё дыхание участилось, слова застревали в горле. – Пять лет! Я тут обои клеила, ремонт делала, каждый угол…
– Обои, говоришь? – хмыкнула Клавдия, оглядывая стены с плохо скрытым презрением. – Кривые руки – кривые обои. За такой ремонт ещё доплатить надо, чтоб переделать.
Зинаида хихикнула, не отрывая взгляда от экрана телефона. Наверняка строчила сообщение в семейный чат – мол, смотрите, как мы эту выскочку на место ставим.
– Максим хотел переоформить на меня, – я судорожно вспоминала те разговоры, обрывки фраз, которые теперь казались такими важными. – Мы собирались в МФЦ, но всё времени не было…
– Собирались, – протянула Тамара Петровна, и в её интонации слышалась ледяная насмешка. – Значит, не переоформил. Значит, не судьба. Ключи давай, Вероника. Не заставляй меня повторять.
В висках застучало. Вероника. Она произнесла моё имя так, словно это было ругательство. Пять лет я пыталась угодить этой женщине, пять лет выслушивала её замечания о том, что готовлю не так, одеваюсь не так, разговариваю не так. Максим только отмахивался: «Не обращай внимания, мама у меня характерная». Характерная… Какое мягкое словечко для той бури, что обрушилась на меня после его смерти.
– Я никуда не уйду, – услышала я собственный голос, на удивление твёрдый. – Это моя квартира.
– Твоя? – Тамара Петровна расхохоталась, и сёстры подхватили её смех, как хор греческой трагедии. – Ты вообще кто? Жила тут на всём готовеньком, даже детей не родила. Пять лет – и что? Живот не растолстел? Максим мучился с тобой, я знаю.
Удар пришёлся точно в цель. Мы с Максимом пытались… Господи, как мы пытались. Врачи, анализы, обследования. Каждый месяц – надежда и разочарование. А его мать считала меня бракованной, неполноценной. Говорила Максиму при мне: «Нормальная женщина рожает. Ты на бесплодную нарвался».
– У меня есть права, – я сжала кулаки, короткие ногти больно впечатались в кожу. – Я жена. Была женой.
– Была, – подчеркнула Клавдия. – Вдова, одним словом. А вдова без детей – это пустое место в этой семье. Думаешь, мы тебя из жалости терпеть будем?
Зинаида наконец оторвалась от телефона и вальяжно уселась на диван – на тот самый диван, который мы с Максимом выбирали в мебельном магазине целый день, спорили из-за цвета обивки, смеялись.
– Тамара, а может, пусть побудет ещё недельку? – протянула она с фальшивой заботой. – Совсем уж на улицу выставлять неудобно. Соседи что скажут?
– Соседи? – Тамара Петровна скрестила руки на груди. – А соседям скажем правду: чужой человек занимал жилплощадь. Теперь законная владелица вступает в права.
Законная владелица. Эти слова обожгли больнее пощёчины.
– Максим любил меня, – прошептала я. – Он не хотел бы…
– Максим давно бы тебя выгнал, если б я ему мозги прочистила как следует, – отрезала Тамара Петровна. – Но он был мягкотелым. Весь в отца. А я не отец. Так что собирай манатки, милочка. Даю три дня. И чтоб ни одной твоей тряпки тут не осталось.
Она развернулась и направилась к выходу, сёстры послушно потянулись следом. На пороге Клавдия обернулась:
– И телевизор оставь. Он ещё при бабушке куплен был, семейная реликвия. Не твоё это добро, чтобы забирать.
Дверь захлопнулась. В квартире повисла оглушительная пустота. Я опустилась на пол прямо у стены, обхватила голову руками. Три дня. Три дня до полного краха. Куда идти? К родителям в деревню, где мать встретит словами «я же говорила, что городские в мужья не годятся»? К подруге Кате, которая едва сводит концы с концами в однушке с двумя детьми?
Взгляд упал на фотографию в рамке – наша свадьба. Максим смеётся, обнимает меня, смотрит так, будто я – центр его вселенной. «Вероника, ты самое лучшее, что со мной случилось», – говорил он в ту ночь. Тамара Петровна на свадьбе просидела с кислой миной, а после ухода гостей заявила: «Невеста из голытьбы. Ничего за душой, кроме красивых глаз».
Голытьба. Я вспомнила свою съёмную комнату в общаге, где крыша текла, а соседка по ночам приводила клиентов. Вспомнила, как Максим протянул мне руку и сказал: «Пойдём со мной. У нас будет дом, семья, счастье». И я поверила. Бросила всё, переехала, старалась изо всех сил стать хорошей женой, хорошей невесткой…
А теперь что? Вернуться в ту же яму, из которой меня когда-то вытащили? Или…
Телефон завибрировал. Неизвестный номер.
«Вероника Сергеевна? Это юридическая контора „Правовой щит». У нас для вас информация относительно завещания Максима Валерьевича Соколова. Можем встретиться завтра в 15:00?»
Завещание? Какое ещё завещание? Максим никогда не упоминал…
Пальцы дрожали, когда я набирала ответ: «Буду».
Может, ещё не всё потеряно. Может, Максим всё-таки позаботился обо мне, даже если не успел сказать. А может, это просто очередной удар – извещение о долгах или судебный иск от этой гарпии.
Но одно я поняла точно, поднимаясь с пола и вытирая слёзы: сдаваться я не собираюсь. Тамара Петровна хочет войны? Отлично.
Получит.
Юридическая контора находилась в старом кирпичном здании в центре. Я поднималась по скрипучей лестнице, репетируя в голове возможные варианты разговора. Что если это ошибка? Что если Максим действительно ничего не оставил?
Адвокат Роман Викторович оказался мужчиной лет пятидесяти с усталыми глазами и неожиданно тёплой улыбкой. Он жестом пригласил меня присесть, открыл папку с документами.
– Вероника Сергеевна, я веду дела вашего покойного супруга уже два года. Максим Валерьевич обратился ко мне после одного из… скажем так, конфликтов с матерью.
Я вцепилась в край стула.
– Максим Валерьевич составил завещание, в котором оставил вам квартиру и долю в бизнесе, – продолжил Роман Викторович, – Небольшое кафе на Чехова, возможно, вы знаете. «Крокус».
«Крокус»? Я проходила мимо этого места сотни раз. Уютное заведение с клетчатыми шторками и запахом свежей выпечки. Максим говорил, что вложил туда деньги как партнёр, но я думала – мелочь, карманные траты.
– Кафе приносит стабильный доход, – адвокат придвинул ко мне бумаги. – Около ста двадцати тысяч чистыми в месяц. Ваша доля – сорок процентов. Максим Валерьевич очень чётко прописал: в случае его смерти всё переходит супруге. Квартира, бизнес, накопления на счетах.
Голова закружилась. Сорок процентов? Сто двадцать тысяч? Я еле сводила концы с концами на своей работе секретаря, получая тридцать пять.
– Но его мать вчера явилась и… – я запнулась. – Она требует ключи от квартиры. Говорит, что всё оформлено на Максима, значит, переходит ей.
Роман Викторович нахмурился, снял очки, протер их платком.
– Тамара Петровна уже пыталась связаться со мной неделю назад. Требовала предоставить все документы на имущество сына. Я отказал, сославшись на адвокатскую тайну. – Он посмотрел на меня внимательно. – Вероника Сергеевна, вы – законная наследница. Завещание заверено нотариально, оспорить его крайне сложно. Тамара Петровна может попытаться через суд, но шансы у неё призрачные.
Я сидела молча, переваривая информацию. Максим позаботился обо мне. Он знал, что мать попытается выжить меня из дома, и подстраховался. Почему же не сказал?
– Он просил передать вам это, если что-то случится, – адвокат протянул запечатанный конверт. – Личное письмо.
Конверт дрожал в моих руках. Я вышла из конторы, спустилась к скамейке в соседнем сквере. Пальцы никак не могли разорвать бумагу – то ли от волнения, то ли от страха прочитать последние слова мужа.
«Ника, моя родная. Если ты читаешь это – значит, я не успел. Прости. Я хотел сделать всё по-другому, но мама нажимала, требовала переписать квартиру на себя, ссылалась на какие-то семейные традиции. Я знал – если соглашусь, ты окажешься на улице в первый же день после моих похорон.
Поэтому пошёл к адвокату. Пусть она думает, что контролирует ситуацию. Пусть строит планы. А ты получишь всё, что я смог тебе оставить. Ты заслуживаешь этого – за терпение, за любовь, за то, что не сбежала от моей невыносимой родни.
Кафе – моё детище. Я вкладывал туда душу последние три года. Хотел, чтобы у нас был запасной аэродром, финансовая подушка. Теперь это твоё. Живи, Ника. Не давай ей себя сломать. Ты сильнее, чем думаешь.
Твой Макс».
Слёзы капали на бумагу, размывая чернила. Максим. Он всё предусмотрел, всё продумал. А я корила его за мягкотелость, за неумение противостоять матери…
Телефон разорвался трелью. Тамара Петровна. Я глубоко вдохнула, взяла трубку.
– Ну что, собралась? – голос свекрови сочился торжеством. – Я завтра приеду с грузчиками. Вывезу твой хлам, поставлю нормальную мебель.
– Тамара Петровна, – я удивилась собственному спокойствию, – я никуда не съеду. Квартира принадлежит мне по завещанию. Можете обратиться к адвокату Роману Викторовичу, если не верите.
Повисла пауза. Потом – взрыв:
– Что?! Какое ещё завещание?! Максим не составлял никаких завещаний!
– Составлял. Два года назад. Нотариально заверенное. И да, кафе «Крокус» тоже моё. Сорок процентов доли. – Я встала со скамейки, расправила плечи. – Так что грузчиков можете отменить. Они вам не понадобятся.
– Ты… ты… – Тамара Петровна захлёбывалась от ярости. – Я оспорю! Я найду юристов! Ты ничего не получишь, слышишь?!
– Попытайтесь, – я улыбнулась, хотя она этого не видела. – Только учтите: я больше не та тихая Вероника, которую можно затоптать. Максим научил меня многому. В том числе – не сдаваться.
Отбой. Я посмотрела на телефон, потом на письмо в руках. Впереди будет война. Тамара Петровна не остановится, притащит всю родню, будет плести интриги, давить через общих знакомых.
Но теперь у меня есть оружие. Закон на моей стороне. И память о муже, который даже после смерти протянул мне руку помощи.
Я шла домой – в свой дом – и впервые за полгода чувствовала, что земля под ногами твёрдая. Максим верил в меня.
Теперь пора поверить самой.
Следующие две недели превратились в марафон по судам и инстанциям. Тамара Петровна действительно попыталась оспорить завещание, притащила целую армию родственников в качестве свидетелей «невменяемости» Максима. Клавдия божилась, что племянник был под моим «дурным влиянием», Зинаида записала слёзное видео о том, как я «разлучила мать с сыном».
Но Роман Викторович оказался профессионалом. Медицинские справки, показания коллег Максима, записи с камер у нотариуса – всё говорило об одном: мой муж был абсолютно вменяем и точно знал, что делает.
Суд отклонил иск. Тамара Петровна вышла из зала с лицом цвета свёклы, бросила на меня взгляд, полный ненависти, и скрылась в толпе. Клавдия с Зинаидой семенили следом, обсуждая, к какому ещё юристу можно обратиться.
А я просто стояла в коридоре суда и не могла поверить – выиграла. Впервые в жизни не сдалась, не прогнулась, не отступила.
Вечером я зашла в кафе «Крокус». Управляющая Дарья, молодая женщина с короткой стрижкой и энергичными движениями, встретила меня с распростёртыми объятиями.
– Вероника Сергеевна! Наконец-то! Максим столько о вас рассказывал. Говорил, что вы делаете лучший яблочный пирог в городе, – она улыбнулась. – Может, рецептом поделитесь? Я как раз думала обновить меню.
Мы просидели до позднего вечера, обсуждая планы развития кафе. Дарья показала мне бухгалтерские отчёты, познакомила с персоналом. Молоденькая бариста Женя застенчиво призналась, что Максим помог ей с оплатой общежития, когда она только приехала из деревни учиться. Повар Олег рассказал, как мой муж вытащил его из запоя, дал работу и второй шанс.
Оказывается, Максим был не просто бизнесменом. Он создал здесь маленький мир, где люди помогали друг другу, где каждый был важен. И теперь этот мир стал моим.
Три месяца спустя я сидела за столиком у окна в «Крокусе», просматривая новые эскизы для летней веранды. За соседним столом пожилая пара делилась пирожными, в углу студентка готовилась к экзаменам, у стойки завсегдатаи обсуждали футбол.
Дверь распахнулась, и вошла Тамара Петровна.
Я застыла. Она похудела, осунулась. Дорогой шарф съехал с плеч, причёска растрепалась. Свекровь медленно подошла к моему столику, опустилась на стул напротив.
Мы молчали. Долго. Я ждала очередных обвинений, угроз, скандала.
– Максим всегда был умнее меня, – тихо сказала Тамара Петровна, глядя в окно. – Я думала, контролирую ситуацию. Думала, знаю, что для него лучше. А он просто… жил своей жизнью. И выбрал тебя.
Она подняла на меня глаза – усталые, покрасневшие.
– Клавдия больше не разговаривает со мной. Говорит, я опозорила семью этими судами. Зинаида тоже отвернулась – не хочет связываться с неудачницей. – Горькая усмешка исказила её лицо. – Я осталась одна. Как ты тогда.
Я молчала, не зная, что сказать. Часть меня хотела злорадствовать, другая – неожиданно жалела эту сломленную женщину.
– Не прощу, – добавила Тамара Петровна жёстко. – И не жди. Просто… хотела посмотреть на то, ради чего мой сын пошёл против меня.
Она встала, направилась к выходу. У двери обернулась:
– Кафе хорошее. Уютное. Он был бы доволен.
И вышла.
Я проводила её взглядом, потом посмотрела на фотографию Максима на стене – Дарья повесила её рядом с меню. Он улыбался, обнимал огромную тыкву, дурачился.
«Спасибо», – прошептала я.
Женя принесла свежий капучино с сердечком из молочной пены. Олег выглянул из кухни, подмигнул. Дарья махнула рукой из офиса, что-то весело крича о новых поставщиках.
Жизнь продолжалась. Моя жизнь. Без Максима, но с его любовью, которая согревала даже через пустоту потери. Без одобрения Тамары Петровны, но с собственным достоинством.
Я открыла ежедневник, записала: «Заказать цветы на веранду. Обсудить с Дарьей мастер-класс по выпечке. Позвонить маме».
А внизу страницы, мелким почерком, добавила: «Я справилась. Мы справились, Макс».
И впервые улыбка не причиняла боли.
