— Ну я поговорил, — произнёс он наконец, стоя посреди комнаты, будто не решаясь присесть.
Вика подняла голову от ноутбука. Андрей стоял у входа, тяжело дышал, ладонью потирал затылок — верный знак, что разговор предстоит мерзкий.
— И? — спросила она сухо. — На этот раз мама что придумала?
— У них годовщина, — ответил он с кривой усмешкой. — Тридцать лет вместе. Хочет праздник.
— Поздравляю, — сказала Вика, не меняя интонации. — Только не говори, что она уже выбрала ресторан и ведущего, а теперь ищет, кто оплатит банкет.
— Почти, — Андрей тяжело выдохнул и опустился на диван. — Хочет отметить «по-взрослому». Гости, тосты, шары, фотограф. Там человек пятьдесят выходит.
— Ну, размах — это святое, — кивнула Вика. — И сколько «выхо́дит» в рублях?
— Она предложила разделить расходы на троих: они, Зойка и мы.
При имени сестры Вика едва заметно дёрнула плечом. Зоя — вечно с укором в голосе, будто весь мир ей должен.
— Так, — спокойно произнесла она, откладывая ноутбук. — То есть родители твои собирают всех родственников, гостей, кого угодно… А мы с тобой просто финансируем?
Он не ответил. Только взгляд отвёл. И тогда у Вики внутри всё похолодело.
— Андрей, — произнесла она тихо, но в голосе уже звенело напряжение. — А нас вообще пригласили?
Он замялся. Глаза метнулись в сторону, и стало ясно — ответ хуже любого «нет».
— Знаешь маму… — начал он неуверенно. — Она сказала, что вечер будет больше для их друзей, «взрослых», мол, тебе там будет неинтересно, скучно…
— А, то есть я — лишняя. А тётя Люба из Саратова, которую я видела ровно один раз, — интересная. Поняла, — сказала Вика, поднимаясь с дивана. — А платить я должна за веселье, где меня даже не будет?
— Вика, не начинай. Это не так…
— А как, Андрей? — она резко повернулась. — Ты хочешь, чтобы я платила за праздник, на который меня не зовут? Прости, но это уже цирк.
— Мама с отцом — пенсионеры! У них пенсия — копейки! — вспылил он. — Что тебе, жалко помочь родителям?
— Помочь? — горько усмехнулась Вика. — А кто оплачивал ремонт у них на даче? Кто возил твою маму к платным врачам, когда у неё «спина прихватила»? Кто отцу колёса на машину купил? Я хоть слово сказала? Но это — помощь. А сейчас — другое. Сейчас меня вычёркивают из вашей семейной картинки, но за мой счёт устраивают банкет.
Они спорили долго. Андрей пытался убедить, что это «пустяки», что лучше «войти в положение» и не раздувать. Вика стояла как камень. Дело было не в деньгах — дело было в унижении.
Светлана Игоревна, его мать, — женщина с лицом школьной завучихи и голосом, которым можно строить роту. Вика знала: та её терпеть не могла с самого первого дня. Ей не нравилось всё — и то, как Вика одевалась, и как говорила, и что у неё своя работа, хорошая, стабильная, в аптечной сети. Свекровь считала, что «женщина должна быть дома, а не по чужим аптекам шастать».
Она никогда не кричала. Её оружие — ехидные замечания. «Ах, Викуля, ты так занята, наверное, и до пыли руки не доходят?» Или: «Конечно, вкусно, только Андрюша у меня любит по-другому, по-домашнему».
Вика долго закрывала глаза. Старалась быть вежливой. Сдержанной. Но сейчас терпение закончилось.
Вечером Андрей ходил по квартире мрачный, молчал. Телефон звонил каждые полчаса. Вика даже не спрашивала — знала, кто.
На третий день он вернулся с работы раздражённый, бросил ключи на тумбу.
— Мама плакала, — сказал он. — Сказала, что ты её ненавидишь, что я стал чужим.
— А ты что ей ответил? — Вика спокойно мыла посуду, не глядя на него.
— Что всё не так, что ты просто вспылила… Но, Вика, ей правда тяжело.
— Ей тяжело, когда ей не поддакивают. — Она выключила воду и вытерла руки. — Это не одно и то же.
Потом в атаку вступила Зоя. Сначала сообщения: «Мама из-за вас место себе не находит», «Ты совсем одичал под каблуком». Потом звонки. Андрей психовал, бегал по квартире, хлопал дверцами.
— Я не могу между вами жить, — выдохнул он однажды. — Давай просто дадим им эти деньги, и всё. Пускай отметят, забудут.
— Нет, — ответила Вика, не повышая голоса. — Хочешь — дай свои. Из личных. Но из общих — ни копейки.
Он посмотрел на неё, как на чужую. Потом молча вышел из комнаты.
Неделя прошла в гробовой тишине. Телефон замолчал, Андрей стал почти примерным: вежлив, предупредителен, даже цветы однажды принёс. Вика подумала — оттаял, понял. Но тревога где-то глубоко не отпускала.
В субботу она села разбирать бумаги — квитанции, чеки, всякий хлам. И взгляд случайно упал на банковскую выписку. В ней — строка, выделенная жирным: списание крупной суммы десять дней назад. Ровно столько, сколько называла свекровь.
Вика перечитала цифры несколько раз, чувствуя, как в ушах шумит.
Он снял. Из общего счёта. Без слова.
Мир на секунду будто провалился. Она сидела посреди комнаты с этой бумажкой и не могла вдохнуть. Не то чтобы деньги были всё — нет. Больно было от самого факта: сделал тайком. Обманул. Как вор.
Зазвонил телефон. На экране — «Светлана Игоревна». Вика машинально ответила.
— Викуля, здравствуй, дорогая! — защебетала свекровь медовым голосом. — Хотела сказать спасибо вам с Андрюшей. Такой подарок сделали! Мы с отцом до слёз тронуты.
— Какой подарок? — хрипло спросила Вика.
— Ну как же! Деньги на наш юбилей. Андрюша сказал, это ты настояла. Какая ты у меня разумница! Прямо ангел. Всё ради семьи, да? Очень жаль, что тебя не будет на празднике, но мы мысленно рядом.
Щёлк. Вика отключила связь, едва не разбив телефон об стол.
Значит, мало того, что он снял деньги, — он ещё и свалил всё на неё. Чтобы выглядеть хорошим сыном.
Когда вечером Андрей вернулся — усталый, довольный, с пакетом из магазина — она ждала его в прихожей.
— Это что? — она протянула выписку.
Он побледнел.
— Вика, я… я просто хотел, чтобы всё закончилось. Чтобы они от нас отстали! — он говорил сбивчиво, почти крикливо. — Я не знал, что делать!
— Можно было просто сказать правду, — спокойно ответила она. — Или хотя бы не врать. Но ты выбрал проще — украсть из общего, прикрыться мной и свалить всё на меня.
Он начал оправдываться: что не хотел обидеть, что думал, «так будет лучше». Но она уже не слушала.
Смотрела на него, и ощущала только усталость. Внутри что-то оборвалось, тихо, без грома.
Она легла рано. Андрей долго бродил по квартире, заглядывал в комнату, что-то пытался сказать, но в ответ слышал тишину.
Наутро он неуверенно предложил:
— Может, всё-таки вместе поедем? Ну, на праздник. Чтобы не выглядело…
— Езжай, — отрезала Вика. — Это твоя семья, твой праздник. Я туда не приглашена.
Он ушёл, тяжело хлопнув дверью.
Когда за ним захлопнулся замок, Вика долго стояла посреди кухни. Потом достала с антресоли старый чемодан и начала складывать вещи. Без спешки, спокойно, как человек, который давно уже принял решение.
На обеденном столе она оставила банковскую выписку и записку. Небольшую, без пафоса:
«Я устала быть между тобой и твоей мамой. Между правдой и ложью. Ты сделал свой выбор. Я делаю свой.»
Вика ушла тихо, как человек, которому больше нечего объяснять. Чемодан она поставила у двери, ещё раз осмотрела квартиру — ту самую, где прожила семь лет. Всё здесь было знакомо до мелочей: ободранный угол у шкафа, кружка с трещиной, Андрей, ворчащий по утрам, когда не может найти носки… Всё это теперь казалось чужим, как кадры из старого фильма.
Когда она вышла на лестничную площадку, ей даже стало легче. Свежий ноябрьский воздух ударил в лицо, пахло мокрым асфальтом и дымом от соседских печек — в их доме, на окраине города, ещё многие топили дровами. Она вдохнула глубже. Хотелось просто исчезнуть. Без скандалов, без объяснений.
Она уехала к подруге — Лене. Та давно звала: «Хоть на пару дней поживи у меня, развеешься». Ленка встретила молча, только посмотрела на Вику и всё поняла без слов.
— Чай? — спросила просто.
— Лучше кофе, — ответила Вика, снимая пальто.
Сели на кухне. Лена молчала, давая ей выговориться. И Вика заговорила — с самого начала, без жалости к себе, спокойно, будто пересказывала чужую историю. Когда дошла до эпизода с деньгами, Лена ударила ладонью по столу.
— Вот мразь, — выдохнула она. — Прости, но я другого слова не подберу.
— Не говори так, — тихо ответила Вика. — Он не злой. Просто… слабый.
— Слабость — не оправдание, — отрезала Лена. — Слабый — это тот, кто не бьёт, но и не спасает. Кто всегда выбирает, где меньше боли. А в итоге — больше всего боли приносит тем, кто рядом.
Вика молча кивнула. Она и сама это знала.
Тем вечером Андрей звонил шесть раз. Потом ещё дважды писал: «Где ты?», «Поговори со мной», «Вика, я всё исправлю». Она не ответила ни на одно.
На третий день он стоял у Лениной двери. Осунувшийся, небритый, с глазами, в которых растерянность и страх.
— Привет, — сказал он хрипло. — Можно войти?
Лена посмотрела на Вику. Та кивнула.
— Ладно, — сказала Лена. — Только без концертов. Идите, поговорите.
Они сели в гостиной. Молчали несколько минут.
— Я понимаю, что виноват, — начал Андрей, уткнувшись взглядом в пол. — Понимаю, что обманул. Но я не хотел тебе зла. Я просто не выдержал. Мама… она каждый день, по сто звонков, истерики, давление, «сынок, ты нас бросил». У меня на работе аврал, я на нервах, а дома — ты со своими принципами… Я думал, если решу вопрос, всё уляжется.
— И уляглось? — тихо спросила Вика.
— Нет, — признался он. — Только хуже стало. Я без тебя не сплю, не ем, всё валится.
— А мама? — прищурилась Вика. — Она довольна?
— Мама… — он поморщился. — Понимаешь, у неё характер. Она не со зла. Она просто… не привыкла, что я взрослый.
— А я, выходит, просто фон для ваших отношений? — спросила Вика. — Удобная декорация. Чтобы и мама довольна, и ты спокоен. Только я живой человек, Андрей. Не статист.
Он потянулся к ней:
— Вика, я прошу — не уходи. Я всё осознал. Я поставлю маму на место, честно. Только вернись.
Она смотрела на него долго, не мигая.
— Ты не можешь поставить её на место. Ты не умеешь. Каждый раз, когда она начинает, ты сдаёшься. И потом приходишь ко мне извиняться. Это не жизнь, Андрей. Это бег по кругу.
Он опустил руки. Молчал.
— Может, если бы я знала, что ты хотя бы попытался… хотя бы один раз сказал ей «нет», — продолжала она, — я бы поверила. Но ты ведь не сказал. Ни разу.
— А если скажу сейчас? — спросил он.
— Поздно, — ответила Вика. — Доверие не восстанавливается фразой «я всё понял».
Он уехал молча. На следующий день позвонила свекровь.
— Викуля, здравствуй, — её голос был слащавым, как всегда. — Андрюша весь извёлся. Что же ты вытворяешь? У него же сердце не камень! Возвращайся, пока не поздно. Мы же семья.
— Семья? — переспросила Вика, усмехнувшись. — Интересно. Семья — это где людей не зовут на праздники, но требуют деньги? Или где жену сына считают угрозой?
— Не драматизируй, — фыркнула Светлана Игоревна. — Ты молодая, горячая. Всё уладится. Главное — не разрушай семью из-за ерунды.
— Ерунды? — переспросила Вика, чувствуя, как внутри вскипает. — Для вас — да, ерунды. А для меня — черта, через которую нельзя.
— Ты неблагодарная, — холодно сказала свекровь. — Мы с отцом столько сделали для вас, а ты…
— Сделали? — Вика перебила. — Вы сделали всё, чтобы ваш сын так и не повзрослел. Вы вырастили человека, который ради вашего спокойствия способен обмануть жену. Поздравляю, Светлана Игоревна. Вы победили.
Она отключила телефон.
Прошла неделя. Вика начала снимать комнату рядом с аптекой, где работала. Маленькую, но уютную. С балконом и видом на речку. Первое время всё давалось тяжело: мысли путались, спать не могла. Но постепенно в голове прояснилось. Она снова стала улыбаться покупателям, перестала вздрагивать при звуке входящего сообщения.
Однажды, в воскресенье, когда она возвращалась с рынка с авоськой яблок, увидела Андрея. Стоял у подъезда, руки в карманах, с измученным лицом.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
— Я… хотел показать кое-что. — Он достал из папки какие-то бумаги. — Это доверенность на счёт. Я снял оттуда свои накопления, перевёл тебе половину. Это не извинение. Просто хочу, чтобы ты знала — я понял, как поступил.
— Деньги ничего не меняют, — сказала она спокойно.
— Знаю. — Он вздохнул. — Я был у мамы вчера. Сказал, что не позволю больше вмешиваться. Что если она не примет тебя — потеряет меня.
— И что она ответила?
— Сказала, что у неё больше нет сына.
Он усмехнулся, но в глазах стояла боль.
Вика посмотрела на него.
— Андрей, ты опоздал. Я не могу больше быть в этой войне. Я устала.
— А если я всё изменю? — спросил он тихо.
— Люди не меняются от страха потерять, — сказала она. — Только от желания понять. А у тебя — страх.
Он кивнул.
— Значит, всё?
— Значит, всё, — ответила она. — Но спасибо, что хоть теперь понял, где ошибка.
Он хотел что-то сказать, но не смог. Просто кивнул и ушёл.
Прошёл месяц. Ноябрь закончился, город укутало первым снегом. Вика жила одна, но впервые за долгое время чувствовала себя спокойно. Без постоянного ожидания звонков, без вечного напряжения в воздухе. Утром — кофе и радио, вечером — книги или прогулки.
Однажды ей пришло сообщение от Андрея: «Сегодня мама в больнице. Не волнуйся, ничего серьёзного. Просто хотел, чтобы ты знала. Я держусь. Спасибо за всё.»
Она перечитала и ответила коротко: «Береги себя.»
Без злости. Без сожаления. Просто точка.
В аптеку зашла молодая женщина — явно нервная. Вика помогла ей подобрать лекарства, объяснила, что и как. Женщина улыбнулась:
— Спасибо, вы такая внимательная. Сейчас редко встретишь.
— Просто стараюсь делать свою работу, — улыбнулась Вика в ответ.
Когда клиентка ушла, Вика поймала себя на мысли: жизнь идёт. Всё постепенно становится на свои места.
Вечером позвонила Лена.
— Ну что, как ты?
— Нормально. Даже хорошо, — ответила Вика. — Знаешь, я поняла одну вещь. Любовь — это не слёзы и не клятвы. Это когда рядом человек, которому можно верить. Без оговорок. А если этого нет — всё остальное неважно.
— Мудро говоришь, — сказала Лена. — Слушай, у нас в аптеке соседней сети вакансия заведующей. Может, подашься? Там зарплата выше.
Вика улыбнулась.
— А почему бы и нет?
Она вышла на балкон, вдохнула холодный вечерний воздух. Над крышами висел тонкий серп луны, а внизу тихо шуршали по снегу редкие машины. Жизнь шла своим чередом.
Где-то в другой квартире, возможно, Андрей сидел с матерью, молча пил чай, думая, как всё повернулось. Может, впервые по-настоящему взрослел.
Но для Вики это уже не имело значения. Она не ждала извинений, не мечтала о возвращении. Она просто жила — спокойно, честно, без лжи.
Она повернула в комнату, поставила чайник и, глядя, как клубится пар, подумала:
«Самое трудное — не простить, а отпустить. Но если смог — значит, живёшь.»
Чайник щёлкнул, закипев. За окном падал снег.
И впервые за долгое время Вика чувствовала — тишина в квартире больше не давит. Она — её собственная.
