— Ты что, совсем ослепла? Что ты режешь! — голос Клавдии Ивановны визгливо сорвался, разрезая утреннюю тишину кухни.
Нина замерла. Внутри всё сжалось в тугой, горячий комок. На столе, среди крошек и пятен от пролитого свекровью кофе, сидел Пельмень — крошечный, дрожащий чихуахуа — и испуганно таращил глаза-бусины на грузную фигуру в цветочном халате.
— Мама, это просто сыр. Российский, по акции, — тихо, но с металлом в голосе произнесла Нина, глядя прямо в водянистые глаза свекрови.
— Вот именно! По акции! — Клавдия Ивановна картинно схватилась за сердце. — Сын работает, спину гнёт, а жена экономит на матери! Я, может, последние дни доживаю, а ты мне дешёвку подсовываешь! Женя! Женя, иди посмотри, чем меня твоя благоверная травит!
На кухню, шаркая тапками, вполз заспанный Женя. Муж выглядел виноватым ещё до того, как открыл рот.
— Мам, ну Нинка же старается… — промямлил он, избегая смотреть на жену.
— Старается она! В гроб меня вогнать старается, чтоб квартиру мою заграбастать! — взвыла свекровь, запихивая в рот сразу два «неправильных» ломтика сыра.
Нина молча положила нож. Три месяца. Ровно три месяца ада. Клавдия Ивановна переехала к ним под предлогом «срочного ремонта» в своей двушке. Ремонт, по её словам, затянулся, деньги кончились, а здоровье пошатнулось. Теперь она царила в их гостиной, смотрела сериалы на полной громкости и методично высасывала из Нины жизнь и зарплату.
В квартире пахло корвалолом и старой пылью, которую, казалось, источала сама Клавдия Ивановна. Полы скрипели под её тяжёлыми шагами, как под поступью судьбы. Пельмень, которого свекровь ненавидела и тайком пинала, теперь жил исключительно под диваном, вылезая только на зов хозяйки.
Вечером, когда Женя укладывал сына Мишу спать, Нина сидела на кухне, глядя в чёрное окно. Денег катастрофически не хватало. Свекровь требовала лекарств, которые стоили как яхта, и деликатесов («для аппетита»). При этом её собственная пенсия исчезала в недрах бездонной вязаной сумки.
— Нин, ну потерпи, — шёпотом просил Женя, обнимая жену за плечи. — Она же мама. Старенькая.
— Жень, ей шестьдесят два года. Она на тебе пахать может, — Нина сбросила его руку. — Мы Мишке зимние ботинки купить не можем, зато мама кушает форель.
— Не начинай, — Женя сразу скис и ретировался в спальню.
На следующий день Нина взяла отгул. Нервы были на пределе, хотелось просто погулять в парке. Вернувшись домой раньше времени, она услышала громкий голос свекрови из гостиной. Клавдия Ивановна говорила по телефону, и голос её был на удивление бодрым, без привычных страдальческих ноток.
— …Да, Людочка, я тебе говорю, схема шикарная! Квартиранты платят исправно, тридцать тысяч в месяц, как с куста! Я эти денежки на счёт кладу, под проценты. А живу у Женьки. Кормят, поят, лекарства покупают. Нинка, конечно, кривится, но терпит, куда она денется! Я ей сказала, что завещание на внука перепишу, вот она и пляшет. А ремонт? Да какой ремонт, я там обои три года назад клеила! Зачем мне тратиться, когда можно на всём готовом пожить? Дура я, что ли?
Нина прислонилась к стене в коридоре. В висках стучало. Значит, «ремонт». Значит, «денег нет». Тридцать тысяч сдачи плюс пенсия. А они с Женей едят пустые макароны, чтобы купить ей «жизненно необходимые» витамины.
Ярость, холодная и расчётливая, затопила сознание. Не будет скандала. Не будет слёз. Будет карма.
Нина тихо вышла из квартиры, осторожно прикрыв дверь. Ей нужен был план. Она набрала номер тёти Вали.
Валентина Петровна, мамина сестра, была женщиной-танком. В девяностые она держала ларьки на рынке, в нулевые открыла сеть парикмахерских. Харизма у неё была такая, что даже бродячие собаки при встрече с ней уважительно виляли хвостами.
— Тёть Валь, мне нужна помощь. Срочная. «И актёрский талант», —сказала Нина.
Встретились они в кафе. Валентина, в ярко-синем пальто и с массивными золотыми серьгами, выслушала племянницу, помешивая ложечкой эспрессо. Её глаза хищно блеснули.
— Ах ты ж, старая лиса! — хохотнула тётя Валя, да так, что официант вздрогнул. — На шею села и ножки свесила? Ну ничего, Ниночка. Есть у меня одна история. Поучительная.
Валентина откинулась на спинку стула.
— Был у меня знакомый, Семён. Всё ныл, что денег нет, у друзей занимал, у родни жил. А сам две квартиры сдавал. Так вот, однажды его «бедные» родственники, которых он объедал, решили ему сюрприз сделать. Сказали, что выиграли в лотерею дом в деревне и переезжают туда жить, натуральным хозяйством заниматься. А городскую квартиру продают за долги. Семён так перепугался, что его кормушка закроется и придётся в навоз ехать, что сбежал за день. Но суть не в этом. Суть в том, что, когда ты врёшь о своей бедности, Вселенная может поверить и исполнить.
— И что с Семёном? — спросила Нина.
— А ничего. Квартиранты его затопили соседей снизу, да так, что пришлось обе квартиры продавать, чтобы ущерб покрыть. Остался он у разбитого корыта. Карма, деточка, она не тётка, пирожков не принесёт. Она бьёт больно.
Нина улыбнулась. План созрел.
Вечером дома был спектакль. Нина вошла в квартиру с лицом, полным трагизма. За ней, тяжело ступая, вошла тётя Валя с огромной папкой бумаг.
— Ой, горе-то какое! — запричитала Валя с порога, не обращая внимания на опешившую Клавдию Ивановну, которая как раз доедала бутерброд с икрой. — Ой, Ниночка, как же так вышло!
— Что случилось? — Женя выскочил из комнаты, держа на руках Мишу.
— Женя… — Нина опустила глаза, пряча торжествующую ухмылку. — Нас выселяют.
— Как выселяют?! — поперхнулась бутербродом свекровь. — Кто?
— Банк, — рявкнула тётя Валя, раскладывая на кухонном столе какие-то графики и таблицы (распечатанные старые отчёты из парикмахерской). — Ипотека просрочена, долги по кредитам. Вы же, Клавдия Ивановна, столько денег тянули, ребята не справлялись. Квартиру забирают за долги уже завтра.
— И… и где мы будем жить? — Женя побледнел. Он был не в курсе плана, его реакция была самой что ни на есть искренней, что добавляло сцене реализма.
— Есть вариант! — радостно воскликнула Нина. — Мы переезжаем к тебе, мама!
В кухне повисла тишина. Слышно было только, как Пельмень грызёт под столом упавший кусок сыра.
— К… ко мне? — Клавдия Ивановна побелела. — Но у меня… у меня ремонт!
— Ничего! — тётя Валя хлопнула ладонью по столу. — Вместе доделаем! Мы с Ниночкой обои поклеим, Женя плитку положит. А пока поживём дружно, в тесноте, да не в обиде. Вчетвером! Ой, нет, впятером, с собачкой! И я буду заходить, проведывать, супчики варить!
Клавдия Ивановна представила: визжащего Мишу, тявкающего Пельменя, вечно ноющего сына и эту гром-бабу Валю в своей идеальной, чистенькой квартире, которую она сдавала тихим девочкам-студенткам. А главное — деньги! Квартирантов придётся выгнать! Доход исчезнет!
— Нет! — взвизгнула она, вскакивая со стула с резвостью молодой козочки. Трость с грохотом упала на пол. — Не позволю! Не пущу!
— Мама, но нам некуда идти! — Нина сделала шаг к ней. — Или ты хочешь, чтобы внук жил на улице? Ты же говорила, что у нас одна семья!
— Семья семьёй, а метры врозь! — заорала «умирающая» свекровь. — Сами виноваты! Нечего было в долги влезать! Я к себе никого не пущу! Я… я вообще…
— Что? — прищурилась Нина. — Квартирантов боишься потерять?
Клавдия Ивановна осеклась. Женя поднял голову и посмотрел на мать. Взгляд у него стал осмысленным, впервые за долгое время.
— Каких квартирантов, мам? Ты же сказала, там ремонт.
— Таких! — выпалила Клавдия, понимая, что терять нечего. — Моя квартира — что хочу, то и делаю! А вы, неудачники, сами разбирайтесь! Я сейчас же уезжаю! Вызовите мне такси!
— Такси денег стоит, — холодно отрезала Нина. — А у нас, как ты слышала, банкротство. На автобусе, мама. Для тонуса полезно.
Сборы были стремительными. Исчезла «немощь», пропала одышка. Клавдия Ивановна металась по комнате, запихивая в сумки свои вещи, прихватывая попутно полотенца и даже начатый рулон туалетной бумаги.
Когда дверь за ней захлопнулась, в квартире наступила звенящая, благословенная тишина.
Женя сидел на стуле, обхватив голову руками.
— Она нам врала, Нин. Все три месяца. Сдавала квартиру, гребла деньги, а с нас тянула…
— Врала, — спокойно подтвердила Нина. — Тёть Валь, спасибо.
Валентина Петровна подмигнула и достала из сумки бутылку хорошего вина.
— Ну что, «банкроты», отметим освобождение от татаро-монгольского ига?
Но карма настигла Клавдию Ивановну быстрее, чем кто-либо ожидал.
На следующий день Женя вернулся с работы с круглыми глазами.
— Мать звонила. Истерика.
— Что случилось? — равнодушно спросила Нина.
— Она приехала домой, выгнала квартиранток со скандалом, чтобы нас не пускать. А они, оказывается, обиделись. Напоследок открыли краны, заткнули сливы и ушли. Она их не проверила сразу. Залила три этажа снизу. Соседи подали в суд, там ремонт у людей дорогой был. Ей теперь не то, что доход от аренды не светит — ей придётся свою квартиру продавать, чтобы расплатиться. Просится к нам…
Нина посмотрела на мужа. Женя, встретив её взгляд, быстро замотал головой.
— Я сказал ей «нет». Сказал: «Мама, у нас денег нет, мы же банкроты, забыла?».
Нина подошла к мужу и крепко его обняла. Пельмень радостно тявкнул и лизнул Женю в нос.
Клавдия Ивановна осталась одна в своей сырой, ободранной квартире, с долгами и злыми соседями. Она звонила, проклинала, плакала, но трубка больше не поднималась. Нина простила её в душе — злость ушла, оставив место лишь брезгливой жалости. Но двери её дома для халявы закрылись навсегда.
Иногда, чтобы вернуть в семью мир, нужно просто вовремя устроить маленькую войну.
Всё-таки удивительно, как некоторые люди умудряются считать чужой кошелёк своей собственностью, искренне не понимая, почему их потом выставляют за дверь с вещами.
Иногда самые громкие «я же мать!» разбиваются об простую логику — и о собственную жадность. Нина не мстила, она лишь аккуратно сняла маску с человека, который слишком уверовал в свою безнаказанность. И, как это обычно бывает, жизнь сама расставила всё по местам быстрее любых скандалов.
А вы бы решились на такой «спектакль ради справедливости» или выбрали иной путь?
