Вечер пятницы закончился для меня в десять часов. Я выключила компьютер, потянулась всем телом и с облегчением выдохнула. Квартальный отчёт был готов. Три недели я буквально жила в этих таблицах, графиках и прогнозах. Директор остался доволен, коллеги выдохнули, а я могла, наконец, спокойно уйти домой и забыть про работу хотя бы до понедельника.
Дома меня ждал Максим. Мой муж, мой надёжный тыл, человек, с которым мы прошли вместе уже пять лет. Пять лет, в которых было всё — любовь, споры, примирения, совместные мечты и планы. Но была в нашей жизни одна постоянная тень, которая всё эти годы ложилась тёмным пятном на наше счастье. Валентина Сергеевна. Моя свекровь.
Она не была злой в классическом понимании. Она не била посуду, не устраивала скандалов на повышенных тонах. Её оружием были тихие, вкрадчивые замечания, намёки, полувзгляды. Она умела одной фразой превратить праздничный ужин в поле битвы, одним вопросом отравить радость от моих успехов. «Ну что, Оленька, всё ещё на работе пропадаешь? Дом-то кому достанется?» — это говорилось с улыбкой, но каждый раз я чувствовала, как внутри что-то сжимается.
Максим видел это. Конечно, видел. Но он всегда выбирал путь наименьшего сопротивления. «Не обращай внимания, она просто волнуется», «Мам, ну хватит уже», «Давайте не будем портить вечер» — его арсенал был ограничен этими дежурными фразами. Он любил нас обеих и искренне верил, что если он будет достаточно нейтрален, то всё как-нибудь само наладится. Не наладилось.
В ту пятницу я добиралась домой на такси. Дождь хлестал по стёклам, город плыл за окном размытыми огнями. Я уже представляла, как открою дверь, сниму промокшие туфли, и Максим обнимет меня, и мы наконец-то просто посидим вдвоём, без суеты, без дедлайнов. Просто вдвоём.
Когда я вошла в квартиру, первое, что я почувствовала, было неладное. В воздухе висело напряжение, плотное и липкое. Максим сидел на кухне. Не встал навстречу, не улыбнулся. Он просто сидел, и по его лицу я поняла — что-то случилось. Что-то очень плохое.
— Привет, — осторожно сказала я, стягивая куртку. — Ты чего такой?
Он молчал. Смотрел на меня так, будто видел впервые в жизни. Будто я была для него загадкой, которую он пытался разгадать.
— Максим, что происходит?
— Мама звонила, — наконец произнёс он. Голос был странным, каким-то механическим. — Она была в центре. В кафе «Встреча».
Я замерла. В его интонации было что-то такое, что заставило меня насторожиться.
— И?
— Она видела тебя.
Я растерянно моргнула.
— Меня? Где?
— Там. В кафе. С мужчиной.
Мир на секунду качнулся. Я уставилась на него, не понимая, шутит ли он.
— Максим, я весь день была на работе. Мы с директором до восьми вечера сидели над отчётом, потом я ещё два часа правила финальные цифры. У меня есть свидетели, у меня есть переписка, у меня есть чёртова электронная подпись на документах с временными метками!
— Она сказала, что видела, как ты смеялась. Как он положил руку тебе на плечо. Как вы сидели слишком близко друг к другу.
Я ощутила, как внутри поднимается что-то горячее и злое. Не обида. Даже не гнев. Это была ярость, смешанная с омерзением.
— И ты ей поверил.
Это был не вопрос. Это была констатация факта. Я видела это в его глазах, в том, как он отводил взгляд, в том, как сжимались его губы.
— Я не знаю, чему верить, — пробормотал он. — Она была так уверена. Она плакала, Оля. Говорила, что у неё чуть сердце не остановилось.
— Она всегда плачет, когда нужно тебя убедить, — отрезала я. — Максим, твоя мать соврала. В который уже раз. И ты снова встал на её сторону.
— Я ни на чьей стороне! Я просто… я должен был спросить. Понимаешь?
Понимала. Я всё понимала. Я поняла, что все эти пять лет я была не женой. Я была гостем в доме, где главной хозяйкой оставалась Валентина Сергеевна. Я была той, кого можно было обвинить, заподозрить, проверить. Я была чужой.
— Ты должен был встать на мою защиту, — тихо сказала я. — Ты должен был сказать ей, что она врёт. Что твоя жена не способна на такое. Но ты этого не сделал.
— Оля…
— Я покажу тебе переписку с работы. Я позвоню директору прямо сейчас. Я вызову охранника, который видел, как я в девять вечера выходила из офиса. Я докажу тебе, что я невиновна. Но знаешь что, Максим? Мне не нужно это доказывать. Муж должен верить своей жене. Без доказательств. Просто потому, что знает её.
Я развернулась и пошла в спальню. За спиной услышала, как он встал, начал что-то говорить, но я не слушала. Я закрыла дверь, достала телефон и написала одно-единственное сообщение своему директору: «Извините за беспокойство в такое время. Завтра можно подойти к вам на пять минут? Личный вопрос». Ответ пришёл через минуту: «Конечно, Ольга. Всё в порядке?»
Нет, не в порядке. Совсем не в порядке.
Я не спала всю ночь. Лежала и смотрела в потолок, слушая, как Максим ворочается в гостиной. Он не посмел зайти. А может, просто не захотел. К утру я приняла решение. Холодное, чёткое решение.
В субботу я встала рано. Оделась, накрасилась. Максим вышел из гостиной, помятый, с красными глазами.
— Куда ты? — спросил он хрипло.
— К твоей матери.
Он побледнел.
— Оля, не надо. Давай я сам с ней поговорю.
— Нет, — отрезала я. — Ты уже пять лет с ней разговариваешь. Пришла моя очередь.
Валентина Сергеевна жила в своей однокомнатной квартире на другом конце города. Она открыла дверь почти сразу, будто ждала. Увидев меня, слегка напряглась, но тут же расплылась в приторной улыбке.
— Оленька, какая неожиданность! Проходи, доченька, я как раз чай заварила.
— Я ненадолго, Валентина Сергеевна.
Я прошла в комнату, но садиться не стала. Остановилась посреди тесной, заставленной старой мебелью комнаты и посмотрела ей прямо в глаза.
— Вчера вы сказали Максиму, что видели меня в кафе с мужчиной.
Она замерла с чашкой в руках. В её глазах мелькнуло что-то похожее на испуг, но она быстро взяла себя в руки.
— Ну… да, доченька. Я видела. Я не хотела расстраивать Максима, но как мать я не могла молчать…
— Вы не видели меня, — перебила я. — Потому что меня там не было. Вчера я работала до десяти вечера. У меня есть свидетели, есть электронные метки на документах, есть запись с камер видеонаблюдения в офисе. Хотите, я принесу вам распечатку всех доказательств? Или можем вместе к директору съездить, он с удовольствием подтвердит.
Она поставила чашку на стол. Руки у неё слегка дрожали.
— Ты меня старую в лжи обвиняешь? Я могла ошибиться, с моим-то зрением…
— Вы не ошиблись, — я сделала шаг вперёд. — Вы соврали. Сознательно. Чтобы поссорить меня с Максимом. Чтобы посеять между нами недоверие. Вы сделали это, потому что не можете смириться с тем, что он живёт со мной. Что он выбрал меня. Что он счастлив.
— Как ты смеешь…
— Я смею, — моё спокойствие, видимо, пугало её больше, чем если бы я кричала. — Я смею, потому что мне надоело. Надоело жить с оглядкой на вас. Надоело оправдываться за каждую минуту, проведённую не дома. Надоело терпеть ваши намёки, ваши «добрые советы», вашу заботу, которая на деле является самым настоящим ядом. Вы хотели разрушить мой брак. И знаете что? У вас почти получилось.
Валентина Сергеевна молчала. Она стояла, сжав губы, и в её глазах плескалась настоящая ненависть. Не материнская обида, не недоразумение. Настоящая, выстраданная ненависть к женщине, которая посмела отнять у неё сына.
— Я пришла не за извинениями, — продолжила я. — Я знаю, что вы не извинитесь. Я пришла предупредить. Если вы хоть раз ещё попытаетесь настроить Максима против меня, если я услышу хоть одну новую ложь, хоть один намёк — я уйду. Я просто соберу вещи и уйду. И он останется с вами. В вашей квартире, которую вы так тщательно обставляете, будет пусто. Потому что он будет винить в этом не меня. Он будет винить вас. И тогда вы потеряете его окончательно.
Я развернулась и направилась к двери. На пороге обернулась.
— Вы могли бы быть мне матерью. Настоящей. Я бы с радостью приняла вашу любовь, вашу заботу. Но вы выбрали войну. И в этой войне вы проиграли. Потому что, в отличие от вас, я не лгу. Я не манипулирую. Я просто люблю его. По-настоящему.
Дверь за мной закрылась с тихим щелчком. В подъезде пахло свежеиспечёнными пирогами и кошками. Я вышла на улицу, и холодный осенний воздух обжёг лицо. Руки тряслись. Всё тело тряслось. Но я чувствовала облегчение. Впервые за пять лет я сказала всё, что думала. Без оглядки на Максима, без страха испортить отношения. Потому что хуже уже быть не могло.
Домой я вернулась через час. Максим сидел на том же месте, где я его оставила. Когда я вошла, он вскочил.
— Ты где была?
— У твоей матери.
— Оля, зачем…
— Сказала ей всё, что думаю. Максим, нам нужно поговорить. Серьёзно поговорить.
Мы сели напротив друг друга за кухонным столом. Между нами лежала невидимая пропасть, которая за одну ночь стала глубже, чем за все предыдущие годы.
— Я покажу тебе все доказательства, — начала я. — Переписку, метки, всё. Но дело не в этом. Дело в том, что тебе потребовались доказательства. Ты не поверил мне на слово. Максим, за все эти годы я ни разу не дала тебе повода усомниться в своей верности. Но твоей матери хватило одного звонка, чтобы ты начал сомневаться.
— Прости, — голос у него сорвался. — Я был дураком. Я испугался. Когда она сказала… я просто растерялся.
— Ты не растерялся. Ты выбрал не меня. Ты выбрал её версию. И знаешь, что самое страшное? Это повторится. Она не успокоится. Она будет придумывать новые истории, новые обвинения. И каждый раз ты будешь стоять перед выбором — кому верить.
— Нет, — он покачал головой. — Нет, я больше не позволю. Я поговорю с ней. Я поставлю границы.
Я усмехнулась. Горько, без радости.
— Пять лет, Максим. Пять лет ты обещаешь поговорить с ней. Пять лет ты ставишь границы. А они каждый раз сдвигаются обратно, стоит ей только позвонить со слезами в голосе.
— Тогда скажи, что мне делать! — он стукнул кулаком по столу. — Скажи, как мне поступить, и я сделаю!
— Выбрать, — просто ответила я. — Выбрать раз и навсегда. Либо ты мой муж, и тогда мы с тобой команда, и никто, даже твоя мать, не может встать между нами. Либо ты её сын, и тогда я тут лишняя. Третьего не дано. Я больше не буду жить в подвешенном состоянии, не буду доказывать своё право на твоё доверие.
Он смотрел на меня, и я видела, как в его глазах борются страх, вина и что-то ещё. Что-то, что могло быть началом настоящего взросления.
— Я выбираю тебя, — выдохнул он. — Я выбираю нас. Оля, прости меня. Я был слепым идиотом, но я не хочу тебя терять. Я поеду к матери. Сегодня же. И скажу ей, что если она хоть раз ещё попытается вмешаться в нашу жизнь, я прекращу с ней общение. Полностью.
Я молчала. Смотрела на него и пыталась понять — верю ли я ему? Достаточно ли сильна его любовь, чтобы перерубить ту пуповину, которая связывала его с матерью все эти годы?
— Я хочу верить тебе, — наконец сказала я. — Но слов мне мало. Мне нужны действия. Реальные действия, Максим. Не обещания, не разговоры. Действия.
Он кивнул. В его глазах появилась решимость.
— Хорошо. Тогда поехали вместе. Прямо сейчас. Ты услышишь всё, что я ей скажу.
Мы приехали к Валентине Сергеевне вдвоём. Она открыла дверь, увидела нас и сразу поняла — что-то пошло не по её сценарию. Максим вошёл первым. Я осталась стоять в прихожей.
— Мам, нам нужно поговорить, — его голос был твёрдым.
— Максимушка, я знала, что вы приедете! Я пирог испекла, твой любимый…
— Мам, — перебил он. — Оля не была в том кафе. Ты соврала.
Валентина Сергеевна замерла, держа в руках поднос с пирогом. На её лице отразилась целая гамма чувств — от растерянности до гнева.
— Как ты можешь… я твоя мать! Я видела своими глазами!
— Нет. Ты не видела. И мы оба это знаем. Мам, я люблю тебя. Но я не могу позволить тебе разрушать мою семью. Я женат на Оле. Она моя жена. И если ты хочешь оставаться частью моей жизни, тебе придётся принять это. Принять по-настоящему. Без игр, без манипуляций, без лжи.
— Она тебя настроила против меня! — голос свекрови сорвался на крик. — Эта… эта девка отняла у меня сына!
— Нет, мам. Ты сама теряешь меня. Своими руками. И если ты не остановишься, ты потеряешь меня окончательно. У тебя есть выбор. Либо ты уважаешь мою жену и наш брак, либо я больше не могу с тобой общаться. Третьего не будет.
Она стояла, дрожа всем телом. Пирог соскользнул с подноса и рассыпался на полу. Никто не обратил на это внимания.
— Ты не можешь… я твоя мать!
— Именно поэтому я не хочу с тобой ссориться. Я хочу, чтобы мы были семьёй. Нормальной, здоровой семьёй. Но для этого ты должна измениться.
Максим развернулся и пошёл к двери. Взял меня за руку. Мы вышли вдвоём, оставив Валентину Сергеевну посреди её маленькой квартиры с разбитым пирогом на полу.
В машине мы долго молчали. Потом Максим сжал мою ладонь.
— Прости меня. За всё.
— Я прощу, — тихо ответила я. — Но это только начало. Нам предстоит долгий путь.
— Я знаю. И я готов пройти его. С тобой.
Мы поехали домой. Впервые за пять лет я почувствовала, что действительно еду домой. Не в квартиру, где живу. А домой. Туда, где меня ждут, где мне верят, где я нужна. Там, где я жена. Не гостья, не чужая, не та, что отняла сына.
Просто жена. И этого было достаточно.
