— Да не ври ты мне, Глеб! — голос Ирины звенел, как натянутая струна. — Опять «коллеги после работы», да? А кто тебе написал вчера в два часа ночи — «спокойной ночи, любимый»? Твоя бухгалтерия, что ли?
Глеб откинулся на спинку стула, устало потер лицо и не ответил сразу.
На кухне пахло недопитым кофе и остывшей гречкой. В окне — поздний октябрь, темень, редкие фонари, морось по стеклу. В доме стояла та самая гнетущая тишина, когда каждое слово — как шаг по тонкому льду.
— Это недоразумение, — наконец сказал он, стараясь говорить ровно. — Мы с ребятами в баре были. Алина просто перепутала номер, она всем подряд пишет после посиделок. Ты зря накручиваешь.
— Ага, конечно, — Ирина скрестила руки на груди. — У тебя, значит, «недоразумение», а у меня уже месяц подозрение, что дома я живу с каким-то чужим человеком.
— Ира, да хватит, — устало выдохнул он. — Я работаю по двенадцать часов, у нас квартальный отчет, мне сейчас не до ерунды.
— Ерунда? — она резко поднялась. — То есть женщина, которая тебе пишет ночью, — это ерунда?
— Я не говорил, что женщина, — пробормотал он, глядя в сторону.
— А кто? Мужик, что ли? — она рассмеялась сухо, безрадостно. — Глеб, ты меня за идиотку держишь?
Он молчал. Ирина понимала: если сейчас он не скажет правду — всё, потом веры уже не будет. Но он только отвернулся и достал из кармана телефон, будто проверял почту. На экране мигнула иконка мессенджера, и Ирина успела прочитать мелькнувшее имя — Алина П.
Она даже не закричала. Просто села обратно, уткнулась в стол ладонями.
Тишина расползалась по кухне, как холод.
Ирина работала старшим менеджером в мебельном салоне. Там всегда пахло новыми шкафами и показным уютом, где чужие семьи выбирали кухни «для счастливой жизни», а у неё дома от счастья давно осталась только мебель.
За последний год их отношения с Глебом скатились в бесконечные споры — то про деньги, то про его мать, то про то, что «она всё время на работе».
А Глеб, хоть и был инженером в строительной фирме, тянулся домой всё реже.
Сначала — «друзья, перекурить после смены». Потом — «вечерняя встреча с заказчиком».
А теперь — эти ночные сообщения.
Ирина знала: у свекрови, Валентины Сергеевны, с самого начала была к ней неприязнь. «Ты, мол, с характером, Ира, ты Глеба задавишь».
И правда, временами ей казалось, что она не живёт, а отбивается — то от недомолвок мужа, то от мелких уколов свекрови, то от вечной нехватки денег.
В субботу утром Валентина Сергеевна явилась без звонка. В руках — пакет с пирожками, в глазах — как всегда ледяное недоумение: «что тут у вас за бардак?»
— Я в магазин зашла, думаю — занесу внуку, — сказала она, разуваясь у порога. — А то опять, небось, сухомятку ему суёте.
Ирина вздохнула.
— Валентина Сергеевна, вы могли хотя бы предупредить. Мы вообще-то собрались в бассейн.
— Ой, какие мы спортивные! — свекровь усмехнулась. — Лучше б с мужем отношения наладила, а то вид у вас, Ирина, как у разведённой.
— Замечание принято, — сухо ответила Ира и пошла собирать вещи сына.
Семилетний Артём выбежал из комнаты в пижаме:
— Бабушка! А ты опять принесла булочки?
— Конечно, мой золотой! — Валентина расцвела. — А мама, небось, диету свою навязала?
Ирина почувствовала, как внутри всё кипит. Этот вечный пассивный шантаж, эти шпильки при сыне.
Она помнила, как ещё весной Глеб настоял, чтобы мать жила с ними «на пару недель» после операции на колене. С тех пор «пара недель» превратилась в четыре месяца, и только после скандала она наконец уехала обратно в свою квартиру. Но звонить перестала ненадолго — теперь приходила «случайно».
В тот же вечер Ирина попыталась поговорить с Глебом спокойно.
— Я не против твоей мамы, — начала она, — но пусть хотя бы звонит перед тем, как приезжать. Я устала подстраиваться под её сюрпризы.
— Ира, ну что ты начинаешь, — Глеб вздохнул. — Она просто скучает, ей одной тяжело.
— Одной тяжело? — усмехнулась Ира. — У неё квартира в центре, пенсия, сбережения, и сестра через дом живёт. Да она живёт лучше нас!
— Ну да, зато не ноет, что «жизнь трудная».
— Конечно, не ноет. Она жалуется только мне, чтобы я чувствовала себя виноватой.
Глеб помолчал, потом сказал тихо:
— Знаешь, Ира, иногда у меня ощущение, что тебе вообще никто не нужен, кроме себя.
Эта фраза ударила сильнее, чем любое оскорбление.
Она молча встала и ушла в спальню.
На работе в понедельник Ирина держалась. Улыбалась клиентам, терпеливо объясняла, что доставка «через три дня», подсказывала дизайнерам цвета фасадов. Но к обеду в голову полезли мысли: А если правда у него кто-то есть? Алина эта… может, молодая, без детей, легкая на подъем.
Её отвлек звонок — Алёна из отдела продаж.
— Ирин, а ты где живёшь? В Соколиной роще?
— Ну.
— Слушай, прикол. Я вчера шла мимо фитнес-клуба на Пролетарской, и видела Глеба. Он с какой-то женщиной выходил. Рядом, смеются, кофе берут.
Ирина застыла с телефоном в руке.
— Ты уверена, что это он?
— Сто процентов. Высокий, в сером пуховике, с бордовой шапкой. И рядом блондинка, лет тридцати. Я даже подумала, что это ты, только потом вспомнила — у тебя волосы тёмные.
Вечером Ира долго сидела в машине во дворе, не решаясь подняться. Дождь моросил, фары отражались в лужах.
Когда наконец зашла, Глеб уже ужинал с сыном.
— Что-то ты поздно, — сказал он. — Опять задержка?
— А ты где был? — спокойно спросила она.
— На объекте, где же ещё.
— На объекте, да? — Ира кивнула. — А потом кофе с Алиной на Пролетарской, верно?
Глеб застыл. Вилка зависла в воздухе.
— Кто тебе сказал?
— Не важно. Просто ответь: это правда?
Он долго молчал, потом сказал тихо:
— Мы просто разговаривали. Она из сметного отдела. Я помогал ей с проектом.
— В кафе?
— Ну а что тут такого? Люди же не на улице общаются.
Ирина почувствовала, как по телу прокатывается волна злости.
— Ты понимаешь, что ведёшь себя как предатель? Даже если у вас ничего не было — ты скрываешь, врёшь мне в лицо.
— Не преувеличивай, — раздражённо бросил Глеб. — Я просто устал от твоих вечных подозрений.
— А я устала от твоих вранья и мамы, которая считает меня змеёй!
Артём тихо посмотрел на родителей и ушёл в свою комнату.
Ирина прикусила губу — ссориться при сыне было последним, чего она хотела.
На следующий день ей позвонила соседка свекрови, тётя Лена, общительная женщина с первого этажа.
— Ирин, ты не переживай, но я тут слышала от Валентины Сергеевны — она, кажется, купила себе путёвку в Турцию. Хвасталась, что сын оплатил.
— Что? — Ирина едва не выронила телефон. — Какую ещё путёвку?
— Ну да, на ноябрь. Говорила, что «сыночек золотой», всё ей оплатил, чтоб «отдохнула от нервов». Ты не знала?
Ирина села прямо на край стола.
Сто пятьдесят тысяч — это были те самые деньги, что они отложили на ремонт детской.
Когда вечером Глеб пришёл, Ира встретила его у двери.
— Ты оплатил маме отпуск?
— Да, — спокойно ответил он. — Она давно хотела, а я подумал — пусть съездит, развеется.
— За какие деньги, Глеб?
— За те, что на карте лежали. Ты же всё равно ими не пользовалась.
Она сжала кулаки.
— Это были деньги Артёма! На ремонт!
— Ира, не начинай. Мама тоже человек, ей нужна забота.
— Забота? — в голосе её зазвенела сталь. — Забота — это когда человек болен, а не когда он живёт в трёшке в центре, сдает гараж и копит на новый айфон!
— Не смей так говорить о моей матери! — Глеб сорвался. — Она всю жизнь мне помогала, а ты только критикуешь!
Он хлопнул дверью и ушёл.
Ночь Ирина не спала. Лежала, слушала, как за стеной тихо храпит сын, и думала: что, если вся их жизнь — просто привычка?
Она вспоминала, как Глеб когда-то носил её на руках, как они вместе выбирали эту квартиру в ипотеку, как строили планы. А теперь — ложь, раздражение и холод.
Под утро она решила: хватит.
Если уж правда где-то скрыта — она её найдёт.
Через пару дней, в пятницу, Ира поехала в гости к Валентине Сергеевне «просто за игрушкой Артёма».
Свекровь встретила её в шелковом халате и с идеально уложенной прической. На журнальном столике — каталоги туров, билеты и брони.
— А, Ирина! — воскликнула она, натянуто улыбаясь. — Я как раз собираюсь. Надо же и старушке отдохнуть, а то всё дома, да дома.
— Конечно, — Ира сдержала дрожь в голосе. — А Глеб говорил, что вы плохо себя чувствуете.
— Плохо? — свекровь фыркнула. — Да это я так, для убедительности! Сын ведь волнуется. Если скажу, что у меня всё отлично, не даст ни копейки. А так хоть по-человечески съезжу!
Ирина застыла.
— То есть вы специально…
— Ой, не начинай, — Валентина махнула рукой. — Все женщины немного артистки. К тому же он мой сын, разве плохо, что помогает матери?
Ира стояла, не веря своим ушам.
— Вы понимаете, что вы его используете? Что вы лжёте ему и мне?
— Не драматизируй, девочка. Мужчины вообще любят, когда их о чём-то просят. Им нужно чувствовать себя нужными. А ты только командуешь, вот он и тянется ко мне.
Ира поняла: спорить бессмысленно.
Она молча развернулась и вышла.
Всю дорогу домой её трясло.
Она включила диктофон — разговор записался. И теперь у неё были доказательства.
Вечером, когда Глеб вернулся, она включила запись.
Он слушал, бледнея.
— Она… это она сказала?
— Да, — Ира кивнула. — Прямо в глаза.
— Не может быть…
Он сел, уткнулся в ладони.
— Господи, я идиот.
— Глеб, — тихо сказала Ира. — Я не хочу, чтобы наш сын рос в доме, где ложь — это норма. Либо ты сам с этим разбираешься, либо я ухожу.
Он молчал долго. Потом кивнул.
— Я поговорю с ней.
На следующий день он уехал к матери. Вернулся поздно вечером, мрачный.
— Ну что? — спросила Ира.
— Всё отрицала. Сказала, что ты подделала запись. Что ты хочешь меня настроить против неё.
Ирина устало усмехнулась.
— Предсказуемо.
— Ира, дай мне время. Я разберусь.
Но время ничего не меняло.
Через неделю Валентина Сергеевна позвонила ему, плача, что «Ира её преследует и травит».
Глеб сорвался и уехал ночевать к матери.
Прошла неделя. Ирина жила, как во сне. Работала, кормила сына, отвечала односложно.
Всё изменилось, когда ей позвонила знакомая из турагентства — Лена, бывшая коллега.
— Ирин, привет! Слушай, у меня тут интересная история. Помнишь Валентину Сергеевну, твою свекровь? Она бронировала через нас тур, но попросила оформить на другое имя — на «Валерию Петровну». Странно, да?
Ира только выдохнула:
— Не странно. Очень в её стиле. А у тебя есть копия брони?
— Конечно, могу скинуть. Там её паспортные данные всё равно видны.
Когда Ирина показала всё Глебу, тот молчал несколько минут.
Потом сказал хрипло:
— Всё. Хватит.
Он приехал к матери уже не один — с сестрой, Лизой. Разговор длился два часа.
Потом он вернулся домой, усталый, но будто с другого мира.
— Всё подтвердилось, — сказал он. — Она призналась. Говорит, «просто хотела проверить, как сильно я её люблю».
— Проверить? — Ира покачала головой. — Людей в тюрьму за мошенничество сажают, а тут — «проверка».
Глеб долго молчал, потом тихо добавил:
— Я неделю не могу нормально спать. Мне мерзко. Но ещё мерзее от того, что я тебя обвинял.
Он подошёл, обнял.
— Прости.
С тех пор многое изменилось.
Глеб перевёл мать на отдельный счёт, перестал давать наличные. С Артёмом стал проводить больше времени, чем раньше.
Ирина тоже изменилась — перестала ждать, что кто-то будет беречь её покой. Она сама стала этим «берегом» — спокойным, но твёрдым.
Они вместе выплатили остаток по ипотеке, начали ремонт.
Осенью снова наступил октябрь — ровно год после того скандала.
В один из вечеров Глеб сказал:
— Знаешь, мама сегодня звонила. Извинилась. Сказала, что хочет увидеть Артёма, но только если ты не против.
Ирина молча подумала, потом кивнула:
— Пусть приходит. Только без игр.
Валентина Сергеевна пришла на выходных. С букетом хризантем, скромно, без громких фраз.
— Ира, я… была неправа, — сказала она, глядя прямо. — Старость — это когда начинаешь бояться, что никому не нужна. Я запуталась. Но вижу, что вы семья. Настоящая.
Ирина кивнула.
— Мы все ошибаемся. Главное — что теперь честно.
Свекровь кивнула, и впервые за много лет в её взгляде не было холодного превосходства — только усталость и, может быть, сожаление.
Позже вечером, когда Артём уже спал, Глеб сказал:
— Спасибо, что не бросила тогда.
Ирина улыбнулась:
— Я бы не простила себе, если бы ушла, не попробовав до конца, — тихо сказала Ирина, проводя пальцем по ободку чашки. — Всё-таки двенадцать лет вместе — это не бумага, чтобы порвать и выкинуть.
Глеб посмотрел на неё долго, как будто впервые видел. В его взгляде не было привычной усталости — только что-то человеческое, простое, настоящее.
— Ты сильная, Ира, — сказал он негромко. — А я всё это время думал, что ты просто упрямая.
Она усмехнулась.
— Иногда это одно и то же.
Они сидели на кухне, где всё начиналось — та же лампа, тот же стол, даже тот самый след от кружки, который Ирина всё собиралась оттереть. За окном шел дождь, и в его равномерном шуме было что-то примиряющее, будто сама погода решила закрыть старую страницу.
— Знаешь, — вдруг сказал Глеб, — я думал, что всё кончено. Что мы уже не выберемся из этого болота.
— А мы просто замолчали, — ответила она. — Перестали говорить по-настоящему.
Он кивнул.
— Наверное, поэтому и появились все эти… Алинки, мамы, недомолвки. Пустоту же чем-то заполняешь, если не словами.
Ирина молча кивнула. Потом подошла, положила ладонь ему на плечо.
— Главное, что мы оба это поняли.
Он взял её руку, сжал крепко.
— Я не обещаю, что всё будет идеально. Но я хочу попробовать ещё раз — по-настоящему. Без лжи, без бегства.
— Тогда начнём с завтрака, — улыбнулась она. — А не с допроса.
Через пару недель они поехали в парк. Артём катался на самокате, Глеб держал термос с кофе, Ира — фотоаппарат, тот самый старенький Canon, что давно пылился на полке.
Она щёлкала — сына в прыжке, мужа, смотрящего на них обоих, неосознанно улыбающегося.
Снимки выходили неровные, какие-то тёплые, живые.
Потом, уже дома, она долго перебирала их на экране и вдруг поняла, что впервые за долгое время не ищет на лице мужа следов лжи или усталости. Просто смотрит — и верит.
Поздней осенью, когда деревья стояли уже голыми, Валентина Сергеевна снова позвонила.
— Я хотела бы пригласить вас на ужин. Просто посидеть, без разговоров про прошлое.
Ирина согласилась. Не ради свекрови — ради Глеба и сына.
Ужин оказался на удивление спокойным: борщ, котлеты, тихий разговор о школе, о новых фильмах. Ни намёка на язвительность.
В какой-то момент Валентина Сергеевна посмотрела на Иру и сказала:
— Ты, может, и не мягкая, Ирина, но ты справедливая. И сын мой с тобой живёт не зря.
Эта фраза прозвучала как извинение, хоть она и не произнесла его вслух.
Зимой, накануне Нового года, Ирина распечатала тот самый кадр — где Глеб и Артём стоят на фоне осеннего пруда. В глазах у обоих — одно и то же выражение: спокойствие.
Она поставила фотографию в рамку и поставила на полку, рядом с вазой, где раньше стояли только сухие букеты.
На обратной стороне снимка тонкой ручкой написала:
«Попробовали. Получилось.»
И, впервые за долгое время, уснула без тяжести в груди.
