Когда Галина вернулась домой и увидела пустую стену там, где ещё утром висела бабушкина икона, она поняла — свекровь зашла слишком далеко.
Икона была не просто семейной реликвией. Это был последний подарок от её бабушки перед тем, как та переехала жить к тёте в другой город. Старинный оклад, потемневший от времени, хранил тепло бабушкиных рук и память о её доме. Галина повесила икону в спальне сразу после свадьбы, и Виктор тогда ничего не имел против.
Но это было три года назад. До того, как они переехали к его матери.
Галина медленно сняла туфли и прошла на кухню. Людмила Петровна сидела за столом с чашкой чая, листая журнал. Она даже не подняла глаз, когда невестка вошла.
— Людмила Петровна, где икона из нашей спальни? — голос Галины был ровным.
Свекровь неторопливо отхлебнула чай.
— А, эта старая вещица? Отдала Зинаиде Васильевне из третьего подъезда. Она у меня давно её просила, всё восхищалась. Вот я и подумала — зачем пылиться-то? У неё хоть польза будет, она верующая.
Галина почувствовала, как холод разливается по спине. Не ярость. Не крик. Просто ледяное понимание.
— Это была моя икона. Подарок от моей бабушки.
— Ну и что? — свекровь наконец оторвалась от журнала и посмотрела на невестку с лёгким раздражением. — Живёте в моей квартире, пользуетесь моими вещами. Одной иконой больше, одной меньше. Тем более старьё какое-то. Я тебе новую куплю, красивую, современную.
— Вы не имели права её отдавать.
— Не имела права? — Людмила Петровна поставила чашку на блюдце с лёгким звоном. — Я в своей квартире права не имею? Это моя квартира, Галочка. И всё, что в ней находится — тоже моё. Запомни это.
В дверях появился Виктор. Он пришёл с работы и сразу почувствовал напряжение.
— Что случилось?
Галина повернулась к мужу. В его глазах она искала поддержку, понимание, хоть какую-то защиту. Но увидела только привычную усталость и нежелание разбираться.
— Твоя мама отдала мою бабушкину икону соседке.
Виктор вздохнул. Этот вздох Галина слышала уже сотни раз за последний год. Вздох человека, который устал от скандалов и просто хочет, чтобы все замолчали.
— Мам, ну зачем ты? — произнёс он без особой эмоции. — Это же её вещь была.
— Витенька, я же не специально, — свекровь мгновенно сменила тон на жалобный. — Я хотела как лучше. Зинаида столько лет просила. Я думала, Галя не заметит. Ну куплю я ей другую, в чём проблема?
Виктор посмотрел на жену.
— Ну вот видишь, мама не со зла. Купит тебе новую.
— Витя, речь не о цене, — Галина старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Речь о том, что это была память о моей бабушке. Её нельзя заменить.
— Галь, ну не раздувай из мухи слона, — он снял пиджак и повесил на спинку стула. — Да, мама погорячилась. Но и ты пойми — мы живём в её квартире. Надо как-то приспосабливаться.
Приспосабливаться. Это слово преследовало Галину последний год. Приспособиться к тому, что свекровь входит в их комнату без стука. Приспособиться к замечаниям о её готовке. Приспособиться к тому, что Людмила Петровна каждый день напоминает, как великодушно приютила их под своей крышей.
А началось всё так невинно. Год назад Виктор потерял работу. Деньги таяли, съём квартиры стал непосильной ношей. Людмила Петровна великодушно предложила переехать к ней. Временно, конечно. Пока Виктор не найдёт новое место. У неё большая трёхкомнатная квартира, им там будет удобно.
Галина тогда согласилась. Ей казалось, что это выход. Сэкономят на аренде, быстрее накопят на своё жильё. Она даже не подозревала, какую цену придётся заплатить за эту «временную» помощь.
Первый месяц был терпимым. Людмила Петровна держалась на расстоянии. Но потом начались мелочи. Замечание о том, что Галина неправильно складывает полотенца. Вопрос, зачем она так поздно приходит с работы. Комментарий о том, что в её время жёны сидели дома и следили за хозяйством.
А потом мелочи превратились в систему. Свекровь стала хозяйкой не только квартиры, но и их жизни. Она решала, что готовить на ужин. Она раздавала их вещи знакомым. Она диктовала, когда им ложиться спать и когда вставать. И главное — она бесконечно напоминала, что всем этим они обязаны исключительно её доброте.
Виктор устроился на новую работу через три месяца. Но они не съехали. Каждый раз, когда Галина заводила разговор о съёме квартиры, Виктор находил причину отложить. То зарплата ещё маленькая, то нужно накопить больше, то маме будет обидно. Людмила Петровна при этом всегда подливала масла в огонь — мол, зачем съезжать, здесь же так удобно, зачем деньги на ветер бросать.
Галина понимала, что попала в ловушку. Свекровь не хотела их отпускать. Ей нравилось контролировать их жизнь. А Виктор не хотел конфликтов с матерью и предпочитал закрывать глаза на происходящее.
История с иконой стала последней каплей. Это было уже не просто вмешательство в их жизнь. Это было откровенное неуважение, демонстрация власти. Сообщение: всё, что у тебя есть, на самом деле моё, потому что ты живёшь под моей крышей.
В ту ночь Галина не спала. Она лежала рядом с храпящим Виктором и думала. Думала долго и холодно, раскладывая всё по полочкам. Она могла продолжать жить так, как живёт. Терпеть, приспосабливаться, надеяться, что когда-нибудь они съедут. Могла устроить скандал, потребовать от Виктора защиты, поставить его перед выбором между матерью и женой. Знала, как это закончится — он выберет компромисс, то есть ничего не изменится.
Или она могла взять ответственность за свою жизнь в свои руки.
К утру план был готов.
На следующий день Галина взяла отгул. Когда Виктор ушёл на работу, а Людмила Петровна отправилась на рынок, невестка достала свой телефон и начала действовать.
Первым делом она позвонила риелтору. Объяснила ситуацию, назвала свой бюджет. Риелтор обещала подобрать варианты к вечеру. Галина попросила показать ей квартиры в этот же день.
Потом она открыла свой банковский счёт. За три года работы она откладывала деньги. Не много, но регулярно. У неё был свой маленький секрет — отдельный счёт, о котором не знал даже Виктор. Она открыла его ещё до свадьбы и продолжала пополнять. Называла это про себя «подушкой безопасности». Сейчас эта подушка превратилась в её билет на свободу.
Денег хватало на первый и последний месяц аренды однокомнатной квартиры. Скромной, но своей. Без свекрови, без контроля, без ежедневного напоминания о том, что она здесь гостья.
К вечеру Галина посмотрела три варианта. Третий ей подошёл. Маленькая однушка на окраине, но чистая, с ремонтом, со своей ванной и кухней. Окна выходили во двор, было тихо. Она внесла предоплату и договорилась заехать послезавтра.
Дома Галина начала собирать вещи. Не демонстративно, не громко. Просто методично складывала в сумки то, что принадлежало лично ей. Одежду, документы, косметику, книги. Свекровь что-то заподозрила, заглянула в комнату.
— Ты что это делаешь?
— Собираюсь, — спокойно ответила Галина.
— Как это собираешься? Куда?
— Съезжаю. Сняла квартиру.
Людмила Петровна застыла в дверях. Потом её лицо исказилось.
— Как это ты сняла квартиру? А Витя? Ты что, бросаешь мужа?
— Не бросаю. Просто переезжаю отдельно. Виктор может приехать ко мне, когда захочет. Или остаться здесь, с вами. Это его выбор.
— Ты с ума сошла! Какая ещё отдельная квартира! У вас нет денег!
— У меня есть, — Галина застегнула сумку. — Достаточно, чтобы жить самостоятельно.
Свекровь потеряла дар речи. Потом спохватилась и бросилась к телефону. Позвонила Виктору на работу. Голос её звенел от возмущения.
— Витенька! Твоя жена сошла с ума! Она собирает вещи, говорит, что съезжает! Ты слышишь? Бросает тебя!
Виктор примчался домой через полчаса. Вбежал в комнату запыхавшийся, растерянный.
— Галь, что происходит? Мама звонила, говорит какой-то бред про съезд…
— Не бред, — Галина повернулась к нему. — Я сняла квартиру. Переезжаю послезавтра.
— Как это… почему? — он смотрел на неё непонимающе. — Из-за иконы? Галь, ну это же глупость! Я сегодня схожу к Зинаиде Васильевне, заберу её обратно!
— Не нужно, Витя. Дело не в иконе. Дело в том, что я больше не могу здесь жить. Я устала быть бесправной гостьей в доме твоей матери. Устала от того, что она распоряжается моими вещами, моей жизнью. Устала от того, что ты не видишь проблемы.
— Но я же люблю тебя! — он шагнул к ней. — Мы семья!
— Семья, Витя, это когда двое строят свою жизнь вместе. А не когда один из них прячется за спиной матери и делает вид, что всё нормально. Я предлагаю тебе выбор. Ты можешь поехать со мной. Мы снимем эту квартиру вдвоём, начнём жить своей жизнью. Или ты можешь остаться здесь, с мамой.
Виктор стоял посреди комнаты, метался взглядом между женой и дверью, за которой на кухне рыдала Людмила Петровна. Галина видела, как он разрывается. Видела его слабость и его страх перед выбором.
— Ты ставишь меня перед выбором между тобой и матерью, — произнёс он тихо.
— Нет, — покачала головой Галина. — Я ставлю тебя перед выбором между зависимостью и свободой. Между чужой жизнью и своей собственной. Твоя мама никуда не денется. Ты можешь приезжать к ней, помогать ей, заботиться о ней. Но жить — жить мы должны сами.
Он молчал. И в этом молчании был ответ.
Галина закончила собирать вещи. Вызвала такси. Виктор так и стоял посреди комнаты, не в силах произнести ни слова. Людмила Петровна появилась в дверях с заплаканными глазами.
— Ты разрушаешь нашу семью, — прошептала свекровь. — Ты забираешь у меня сына.
— Я не забираю вашего сына, — спокойно ответила Галина. — Я просто перестаю жить так, как удобно вам. Виктор может сам решить, где он хочет быть.
Она взяла сумки и вышла из квартиры. Спустилась по знакомым ступенькам. Села в такси. И когда машина тронулась, почувствовала, как с плеч спадает невидимый груз.
Первые две недели в новой квартире были странными. Тишина оглушала. Отсутствие замечаний, контроля, вечных претензий казалось чем-то нереальным. Галина просыпалась утром и не боялась выйти на кухню. Готовила то, что хотела. Приходила домой когда хотела. Жила.
Виктор звонил каждый день. Сначала обиженно молчал в трубку. Потом начал спрашивать, как она. Потом признался, что скучает. Через неделю попросил можно ли приехать.
Галина разрешила.
Он пришёл вечером в пятницу, с пакетом продуктов. Стоял на пороге неловко, как гость.
— Проходи, — улыбнулась она.
Они ужинали вдвоём. Разговаривали. Впервые за долгое время по-настоящему разговаривали — без свекрови за стеной, без страха, что их подслушают, без напряжения. Виктор признался, что дома стало тоскливо. Мать постоянно жаловалась на невестку, плакала, требовала, чтобы он привёл Галину обратно.
— А я понял, что не хочу обратно, — сказал он тихо. — Я хочу сюда. К тебе. Домой.
— Это не дом, Витя, — ответила Галина. — Это съёмная однушка на окраине. Но это наше. Только наше.
— Тогда это дом, — он взял её за руку. — Можно я останусь?
— Можно.
Он переехал через три дня. Забрал свои вещи, пережил истерику матери, выдержал обвинения и слёзы. Это было тяжело. Людмила Петровна не сдавалась. Звонила по десять раз на день. Приезжала без предупреждения. Устраивала сцены.
Но постепенно она смирилась. Поняла, что сын не вернётся. Что у него теперь своя жизнь. И что, как ни странно, отношения не прервались. Виктор приезжал к матери каждую неделю. Помогал с ремонтом, ходил с ней по врачам, привозил продукты. Но жил он отдельно. С женой. В своём доме.
А однажды Людмила Петровна даже позвонила Галине. Голос был натянутым, но в нём не было прежней агрессии.
— Галя, это я. Я тут разбирала вещи… Нашла твою икону. Зинаида мне вернула, сказала, что совесть не даёт покоя. Можешь забрать, если хочешь.
Галина помолчала.
— Спасибо, Людмила Петровна. Я заеду на днях.
Когда она забирала икону, свекровь неловко попыталась завести разговор.
— Ты… ты сильная. Я не думала, что ты так сможешь. Всегда считала тебя тихоней.
— Я не сильная, — ответила Галина. — Я просто поняла, что нельзя жить чужой жизнью. Даже ради семьи. Потому что без своей жизни и семьи не будет.
Людмила Петровна кивнула. Она не извинилась — это было бы слишком. Но в её глазах промелькнуло что-то новое. Возможно, уважение.
Галина повесила икону в своей новой квартире. Бабушка смотрела на неё с потемневшего оклада, и казалось, что она одобряет. Одобряет выбор. Одобряет силу. Одобряет то, что внучка научилась ставить границы и отстаивать свою жизнь.
А рядом, на кухне, Виктор варил кофе и напевал что-то под нос. И Галина поняла — иногда, чтобы сохранить семью, нужно решиться её изменить. Уйти, чтобы найтись заново. Разрушить границы, чтобы построить правильные.
И главное — нельзя ждать, что кто-то придёт и спасёт тебя. Спасать себя нужно самой.
