«Ты это сейчас серьёзно, Дашенька?» – голос Галины Петровны звучал в трубке так, будто она держит перед лицом не телефон, а микрофон на трибуну.
Даша прижала плечом мобильный к уху и продолжила вытирать тарелку, чтобы не расплескать злость по всей кухне.
– А что тут несерьёзного, Галина Петровна? – спросила она спокойно. – Квартира наша небольшая, Егорке спать надо, вы же знаете.
– Егорке… – передразнила свекровь. – У нас в твои годы по трое детей спали на диване в одной комнате, и никто не умер. Я шестьдесят лет один раз отмечаю, не каждую неделю.
Даша остановилась, посмотрела на своё отражение в тёмном окне. Из комнаты доносился приглушённый мультик – сын рассматривал машинки, комментируя вслух.
– Я ж не против юбилея, – проговорила она, стараясь дышать ровно. – Я против того, чтобы у нас снова стояли вплотную табуретки, а гости курили на лестнице и орали под дверью до двух ночи.
– Ох, началось, – вздохнула Галина Петровна так мученически, будто её попросили не праздник перенести, а жизнь заново прожить. – Вот раньше женщины как-то справлялись, а теперь сплошное «я устала, я не могу, я за ребёнка боюсь».
– Потому что ребёнок не любит, когда дядя Лёша ему в ухо поёт после третьей рюмки, – не удержалась Даша. – И я тоже не в восторге.
На том конце повисла пауза. Потом свекровь понизила голос, сделала его липко-ласковым.
– Даш, давай так. Ты сейчас не заводись. Обсуди с Антошкой. Это же его решение, где мать юбилей отмечать будет.
Даша стиснула губы.
– Хорошо, – сказала она. – Обсужу.
– Вот и умница. Я ему уже звонила, он сказал, что поговорит с тобой. Ты же девочка разумная, поймёшь.
Раздалось бодрое «целую» – и гудки.
Даша положила телефон на стол и какое-то время просто стояла, опираясь руками о столешницу. Вода в раковине стыла, пена оседала, на тарелках проступали мутные разводы.
Из комнаты выглянул Егор – худой, лохматый, в растянутой футболке с динозавром.
– Мам, а папа когда придёт?
– Скоро, зайчик, – автоматом ответила она. – Машину свою в гараж загонит и придёт.
Егор кивнул и исчез, а в голове у Даши уже шёл другой разговор – с Антоном, которого она ещё даже не видела.
Антон пришёл в девять, как обычно, слегка помятый после смены, с запахом чужих салонов и дешёвых освежителей. Поставил пакет с хлебом и молоком на стол, шмыгнул носом, стянул кроссовки.
– Ты чего такая? – спросил он, заглядывая на кухню. – Вид у тебя, будто опять соседка музыку включила.
– От соседки можно дверь закрыть, – ответила Даша, не оборачиваясь. – А от твоей мамы – нет.
Он почесал затылок, прошёл, помыл руки.
– Уже позвонила? Быстро, – пробормотал он, садясь. – Ну, давай.
– Давай, – кивнула она, присаживаясь напротив. – Она хочет отмечать у нас.
– У нас просторнее, – сразу сказал Антон, вынимая из хлебного пакета батон. – У неё там одни проходы, а не квартира.
– Антон, у нас двушка сорок четыре метра, ты сам знаешь, – устало напомнила Даша. – И «просторнее» только на бумаге. Если сюда посадить твоих родственников, Егор будет спать в подъезде на коврике.
– Ладно тебе преувеличивать, – отмахнулся он. – Один вечер, Даш. Ну серьёзно.
Вот этот его «один вечер» Даша слышала уже не первый год. Один вечер – когда они отмечали Новый год с его роднёй, и тётка Нина уронила салат прямо на новый диван. Один вечер – когда у двоюродного брата был день рождения, и половина гостей решила, что у них дома можно свободно ходить в тапках хозяев по всей квартире, включая детскую.
Один вечер, после которого она потом полдня драила кухню и стирала скатерть, а Галина Петровна снисходительно говорила: «Ну что ты, молодая, разве это работа?»
– Слышишь, – она подняла глаза и посмотрела на мужа. – Давай прямо сейчас договоримся.
Он откусил хлеб, небрежно кивнул.
– Юбилей твоя мать у себя дома пусть отмечает, ко мне тащить толпу родни не дам, – чётко, почти по слогам произнесла Даша. – Ни в этот раз, ни в следующий.
Антон замер, не успев дожевать.
– Ты чего сказала? – медленно переспросил он.
– То, что слышал, – не отводя взгляда, ответила она. – Я не гостиница и не банкетный зал.
Он положил хлеб, вытер пальцы о салфетку.
– Это маме твоей скажи, – глухо произнёс он. – Что она пусть у себя дома отмечает, а сюда никого не тащит.
– Моя мать никого сюда не таскает, – спокойно напомнила Даша. – Она вообще к нам раз в два месяца приезжает, и то по выходным, когда ты на смене.
– А мама моя видеться с сыном не имеет права, да? – поднял голос Антон. – Ей шестьдесят, у неё праздник, но у нас тут, видите ли, ребёнок ляжет спать на час позже, и мир рухнет.
– Дело не в ребёнке, – отрезала Даша. – Дело в том, что я не хочу обслуживать двадцать человек за раз. Я работаю всю неделю, как и ты. В выходные хочу отдыхать, а не бегать с блюдами и убирать за чужими взрослыми людьми, которые ставят стаканы куда попало и разговаривают так, будто у них в горле микрофон.
Антон раздражённо стукнул кулаком по столу – не сильно, но так, чтобы тарелка звякнула.
– Никто тебя не заставляет «обслуживать», – передразнил он её слово. – Можно заказать готовую еду, разложить, и всё.
– А потом два дня мыть пол, – подняла брови Даша. – И слушать от твоей мамы, что я не так подала, не тех позвала и мало улыбалась.
Он откинулся на спинку стула.
– То есть дело не в квартире, – медленно сказал он. – Дело в маме.
Даша замолчала. Внутри как будто затрещало что-то старое, давно надломленное.
– Дело в том, – тихо произнесла она, – что твоя мама считает: если у сына есть жена, значит, она обязана. Всегда. И во всём. А я никому ничем не обязана, кроме своего ребёнка.
Антон фыркнул.
– Кто тебе в голову эти слова вложил, а? Подружка твоя Ленька?
– Лена, – машинально поправила она. – И нет. Я сама додумалась. С мозгами у меня всё в порядке, представляешь?
Между ними повисла тишина. На кухне гудел старый холодильник, в комнате Егор комментировал мультик.
– Ладно, – наконец сказал Антон, глядя в стол. – Я уже пообещал ей.
– Кому – ей? – Даша сразу поняла, но всё-таки спросила.
– Маме. – Он пожал плечами, даже не пытаясь выглядеть виноватым. – Сказал, что отметим у нас.
У Даши внутри что‑то холодное поднялось от желудка к горлу.
– Когда ты успел?
– Вчера ещё. Она спросила, как мы, я сказал: нормально, место есть, всё устроим. А сегодня она звонила, говорит, ты против. Я ей сказал – не против, просто взвилась немного, но я всё решу.
– То есть ты уже всё решил, – проговорила она, чувствуя, как уходит из-под ног твёрдый пол. – А со мной решил просто поставить перед фактом.
– Да что ты за слова выбираешь такие, а? – вскинулся Антон. – «Поставить перед фактом»… Мы что, в суде? Это семья, Даша. Тут не бумажки подписывают, тут уступают.
– Я пять лет уступаю, – сказала она, сама удивляясь, как ровно звучит её голос. – И год за годом слушаю, что я всё делаю не так.
– Опять ты за своё…
– Ты хоть раз слышал, чтобы я твоей матери позвонила и сказала, как ей жить? Что ей надеть, что ей на стол поставить, какую музыку включать?
Антон промолчал.
– Вот и я не слышала, – продолжила Даша. – А она мне – постоянно. Как мне сына одевать, как продукты выбирать, сколько мне весить.
– Да она волнуется просто! – вспыхнул Антон. – У неё язык такой. Она же не со зла.
Даша усмехнулась коротко, безрадостно.
– Знаешь, что самое удобное в «языке таком»? – спросила она. – Можно всю жизнь говорить людям неприятные вещи, а потом отмахиваться: «я же без злого умысла».
Антон резко встал.
– Всё, хватит, – бросил он. – Устала она… устал тут один я. Завтра поговорю ещё раз с мамой.
– Скажи ей правду, – тихо произнесла Даша. – Что я против. И что в этот раз у нас праздника не будет.
Он посмотрел на неё так, будто впервые видит.
– Это уже не ты говоришь, – медленно произнёс он. – Это… не знаю даже, кто.
– Это я, Антон, – устало сказала Даша. – Та самая, что шесть раз готовила на твою родню и молчала. Видишь, говорить умею.
Он ушёл в комнату к сыну, оставив за собой запах улицы и мокрой одежды.
Ночью Даша долго не могла уснуть. Сначала она прислушивалась к тихому сопению Егора, потом – к редкому храпу Антона, который всё-таки прилёг рядом, но отвернулся к стене. От пробуждающихся на районе собак до кухни доносился лай, из‑за окна – шум лифта.
Она вспомнила свой первый визит к Галине Петровне, пять лет назад.
Тогда всё казалось простым. Она, двадцатитрёхлетняя девочка в скромном платье, с хвостом на голове, нервно крутящая в руках букет. Антон, уверенный, подтянутый, который шепчет ей у подъезда: «Не переживай, маме ты понравишься».
Галина Петровна тогда встретила её без особых восторгов, но и без холодного прищура. Оценила взглядом сапоги, пальто, прическу. Сказала: «проходи, не разувайся, пол у меня чистый».
Потом был длинный стол в зале, сервант с бокалами, тосты. Уже тогда Дашу резануло: «Мой Антошка всегда был умничка, сам всего добился», сказанное так, будто Антон сам себя родил и вырастил, а остальные люди вокруг – декорации.
Но тогда она не придала значения. Она была влюблена до головокружения, и Антонина «мама немного резкая» казалась мелочью.
Мелочи копились.
Когда Даша забеременела и ей было плохо от запаха жареного, Галина Петровна по телефону сказала: «Не выдумывай, мы в твои годы вообще на огороде работали и не знали, что такое токсикоз».
Когда Егор родился и стал плакать по вечерам, свекровь прислала длинное сообщение, где объяснила, что «раз балуешь, он у тебя и орёт».
Когда Даша устроилась на работу в аптеку и приходила домой никакая, Галина Петровна заметила при встрече: «Ты давай не ленись, мужика кормить надо, а то на стороне поест».
Даша каждый раз проглатывала, потому что Антон говорил: «Ну ты же понимаешь, у неё характер такой. Зато она Егорку любит».
Она понимала. Но внутри росло упрямое чувство, что её собственная жизнь расползается по чужим тарелкам, как салат, который кому‑то не так посолили.
Утром Антон ушёл раньше обычного. Не поцеловал, не пошутил, только тихо прикрыл за собой дверь.
Даша проводила Егора в садик, зашла в магазин за молоком и хлебом, поймала себя на том, что в голове у неё крутится одна и та же фраза: «я не обязана».
На работе – за аптечным прилавком, среди чеков и скромных разговоров о давлении и льготных рецептах – эта фраза отступала. Люди подходили, покупали таблетки, спрашивали про мази, кто‑то жаловался на внуков, кто‑то хвастался, что бросил курить.
– У вас всегда спокойно, – однажды сказала Даше постоянная покупательница, пожилая женщина с аккуратно подстриженными седыми волосами. – У многих в аптеках как на рынке, а у вас… как в комнате отдыха.
Даша тогда улыбнулась, поблагодарила. А сейчас вспоминала эти слова как доказательство: она умеет быть мягкой. Просто иногда мягкость заканчивается.
Ближе к обеду телефон вибрировал в кармане халата. Она достала, увидела имя «Галина Петровна» – и спрятала обратно. Телефон смиренно замолчал, но через пару минут заиграл снова.
Третий звонок она сбросила, а потом, в перерыв, открыла голосовые сообщения.
Первое:
– Даш, ну ты чего трубку не берёшь? Я же по‑доброму хочу поговорить. Не делай вид, что ты меня боишься, я ж не чужой человек.
Второе, с легкой металлической ноткой раздражения:
– Значит, так. Я не поняла, что у вас там происходит, но ставить вопрос, где мне, матери, отмечать юбилей, – это уже перебор. Я, между прочим, тебе как дочери относилась.
Третье, совсем короткое:
– Позвони, пока я спокойно разговариваю.
Даша прослушала, выдохнула и заблокировала экран.
Коллега по аптеке, Катя, заглянула через плечо.
– Своя?
– Своя, – горько усмехнулась Даша.
– Судя по лицу, очень родная, – покачала головой Катя. – У меня тёща такая была. Пока муж не поставил её на место, я чуть с ума не сошла.
– Тебе повезло, – пожала плечами Даша.
Катя промолчала. У каждого своя кухня, и не всякую перемоешь даже вдвоём.
Вечером к их двери позвонили так уверенно, будто за ней стоял не человек, а комиссия по проверке счетчиков.
Даша открыла и, честно говоря, не удивилась.
На пороге, в тёмном пальто, со шляпкой в руках, стояла Галина Петровна. Лицо – собранное, губы сжаты, взгляд колючий.
– Проходите, – автоматически сказала Даша, отойдя в сторону.
– Спасибо, что разрешила, – сухо ответила свекровь и вошла.
Егор подбежал из комнаты:
– Ба!
– Здравствуй, солнышко, – тут же смягчилась она, наклоняясь. – Какой ты у нас вырос уже.
Она подержалась за его щёку чуть дольше, чем нужно, словно напоминая Даше: «вот моя крепость».
– Антоха где? – обернулась она.
– На работе, – ответила Даша. – Смена, ты знаешь.
– Знаю, – отрезала Галина Петровна. – Значит, будем без него говорить. Даже лучше.
Они прошли на кухню. Даша поставила чайник, достала кружки.
– Не надо, – подняла руку свекровь. – Я ненадолго.
Она села за стол, положила перед собой кожаную сумку, как щит.
– Я вот что хочу понять, – начала она без разогрева. – Куда ты собралась девать мою родню? На улицу, что ли, выгонять?
– Я никуда никого не гоню, – спокойно сказала Даша. – Я всего лишь сказала, что у нас отмечать не будем. Вы можете собраться у себя, как планировали вначале.
– У себя, – фыркнула Галина Петровна. – У себя я что, трёхэтажный дом имею? У меня хрущёвка, комнаты крошечные, кухня – угол. Я там людей куда дену? На шкаф посажу?
– Можно снять зал в кафе, – предложила Даша. – Там всем будет удобно, никто потом не будет мыть посуду.
– А платить кто будет? – прищурилась свекровь. – Ты? У тебя какие доходы, я прекрасно знаю.
– Я не предлагала с вас всё оплатить, – заметила Даша. – Можно скинуться.
– То есть ты ещё и распоряжаешься, кто сколько скидываться будет, – холодно усмехнулась Галина Петровна. – Красивая у Антона жизнь устроилась: жена им командует, где матери праздновать, и ещё считает чужие деньги.
– Я командую только своей квартирой, – устало проговорила Даша. – И своим временем.
– А ничего, что он тоже в этой квартире живёт? – свекровь подалась вперёд. – И что он – мой сын? Ты, когда замуж выходила, знала, что у него мать есть?
– Знала, – кивнула Даша. – И именно поэтому я не лезу к вам в дом. Я ни разу не сказала, как вам мебель переставлять или кого звать в гости.
– Я тебя не для спора вырастила, – сорвалось у Галины Петровны.
Даша подняла взгляд.
– Вы меня вообще не растили, – напомнила она тихо. – У меня своя мать.
Они посмотрели друг на друга долго. В этот момент Даша наконец призналась себе, что не любит этого человека. Не ненавидит – нет. Ненависть – горячая, а тут было что‑то холодное, как ледяная вода, попавшая за шиворот.
– Ладно, – свекровь откинулась на спинку стула. – Говори тогда прямо. Ты не хочешь, чтобы здесь была моя родня. Почему? Стыдишься нас?
– Я не хочу, чтобы в нашей квартире было двадцать человек, – повторила Даша. – Мне тяжело.
– Женщинам всю жизнь тяжело, – отмахнулась Галина Петровна. – У меня твой Антон родился, через три дня я уже на работу вышла. Никто не спрашивал, тяжело ли. А ты тут устроила…
– У вас была своя жизнь, – перебила её Даша, удивляясь собственному спокойствию. – У меня – своя. Я не обязана повторять ваш сценарий.
Свекровь прищурилась ещё сильнее.
– Тебя кто‑то науськал, – уверенно сказала она. – Я тебя знаю. Ты девочка неглупая, но мягкая. А это ты сейчас… как в кино говоришь.
– Никто меня не науськал, – ответила Даша. – Просто лимит у меня закончился.
– Какой ещё лимит?
– Терпения, – коротко пояснила она.
Галина Петровна медленно поднялась.
– Хорошо, Даша. Раз ты заговорила про лимиты – тогда учти. У каждого они свои. У меня тоже.
– Что вы имеете в виду?
– То и имею. – Свекровь поправила ворот пальто. – Я не буду унижаться и по родственникам объяснять, что невестка у меня устала. Скажу честно, как есть.
– А как есть? – спросила Даша.
– Что ты меня из дома сына выживаешь.
Даша невольно рассмеялась – коротко, нервно.
– Я вас туда не заселяла, чтобы выживать, – сказала она. – В наши ключи вы сами не просились.
– Слова подбирай, – сразу зашипела свекровь. – Я-то, может, и не живу у вас, но ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю.
– Понимаю, – кивнула Даша. – Вы скажете, что я вас не уважаю.
– Это факт, – гордо подняла голову Галина Петровна. – У вас сейчас так модно: границы, свобода, «я никому ничего не должна». Поживёшь ещё – поймёшь.
– Возможно, – ответила Даша. – Но праздновать всё равно будете у себя.
Свекровь посмотрела на неё в последний раз – тяжело, долго.
– Посмотрим, – бросила она и вышла из кухни.
Через минуту хлопнула входная дверь.
Егор выглянул из комнаты.
– Мам, а баба ушла?
– Ушла, – вздохнула Даша. – Пошла домой.
– А мы к ней пойдём на день рождения?
Вопрос сына оказался больнее любой реплики Галины Петровны.
– Я пока не знаю, Егор, – честно сказала она. – Посмотрим.
Вечером Антон позвонил, не дожидаясь конца смены.
– Ты зачем с ней так? – с порога, без «привет» и «как ты».
– Как – так? – Даша поставила на стол кружку с чаем.
– Она пришла домой, вся в слезах, – голос Антона был злой и усталый. – Говорит, ты её выгнала и сказала, что она никто в этом доме.
– Я так не говорила, – устало ответила Даша. – Я сказала, что в этом доме решаем мы с тобой.
– То есть ты ставишь себя со мной на одну линию, а маму – в сторону, да?
– А разве должно быть иначе? – удивилась она. – Мы с тобой семья. Отдельная.
Он замолчал.
– Знаешь, что она сказала? – наконец спросил он. – Что если я дам тебе «разнести семью», потом пожалею.
– А что она называет «семьёй»? – спросила Даша. – Собрание родственников в одной квартире?
– Она сказала, что если ты не готова потерпеть ради её праздника, значит… – он запнулся.
– Значит, я тебя не люблю, – договорила за него Даша. – Я уже догадалась.
Антон шумно выдохнул.
– Ты всё переворачиваешь.
– Я просто называю вещи своими именами, – сказала она. – Любовь – это не когда один постоянно уступает, а другой даже не замечает.
– То есть ты не уступишь? Ну вот хоть чуть-чуть? – спросил он, и в голосе его на секунду промелькнула усталость, почти мольба.
Даша замолчала, прислушиваясь к себе. Раньше она бы, может, сдалась. Сказала бы: «ладно, в последний раз». Но всё внутри было как выжженное поле после старого костра – ничего нового там уже не росло.
– Нет, – произнесла она медленно. – Не уступлю.
На том конце повисла пауза.
– Тогда не знаю, что будет дальше, – глухо сказал Антон.
– Я тоже не знаю, – честно ответила она. – Но вот это – я знаю точно.
Дни до юбилея тянулись вязко и тяжело. Антон стал приходить позже, подолгу задерживаясь «по делам». На кухне он ел молча, почти не поднимая глаз. С Егором играл по инерции.
Однажды вечером Даша услышала, как сын спрашивает:
– Пап, а ты с бабой ругаешься?
– С какой бабой? – не понял Антон.
– Ну с этой, – Егор важным видом ткнул пальцем в потолок, где под ними жила одинокая пенсионерка, громко ругающаяся на кошку. – Ты тоже так орёшь иногда.
Антон смутился, перевёл взгляд на жену, но она уже ушла на кухню.
Накануне юбилея он собрал пакет с рубашкой, брюками и зачем‑то прихватил свою старую бритву из ванной.
– Я сегодня у мамы переночую, – после ужина сказал он, не глядя ей в глаза. – С утра помогу ей стол накрыть.
– Понятно, – кивнула Даша. – Егор с нами?
– Мама хотела, чтобы и вы пришли, – сказал он, наконец поднимая взгляд. – Но сказала – если ты придёшь одна, без настроения, лучше не приходить.
– А моё настроение кто‑нибудь спросил? – горько усмехнулась Даша.
– Вот опять. – Антон поморщился. – Всё вокруг твоего настроения.
– Вокруг моего труда, – поправила Даша. – Я не хочу отрабатывать чужие праздники.
Он вздохнул, подхватил пакет.
– Ладно, – бросил он у дверей. – Решай сама.
Она стояла в коридоре, прислонясь к стене, и слушала, как захлопнулась дверь, как отдалились шаги.
Егор выглянул из комнаты.
– Папа ушёл?
– Ушёл к бабе, – кивнула Даша. – Помогать.
– А мы пойдём?
Она посмотрела на сына и вдруг поняла, что всё это время спорила не только с Антоном и его матерью. Она спорила с собой – с той, прежней, которая умела терпеть до бесконечности, лишь бы никого не обидеть.
– Мы поедем к бабушке позже, – сказала она. – Поздравим её, подарим подарок. Но в гости с толпой не пойдём.
– Почему? – серьёзно спросил Егор.
Она присела рядом с ним на корточки.
– Потому что у нашей семьи тоже есть правила, – ответила она. – И мы сами решаем, как нам удобно.
Егор подумал и, кажется, удовлетворился.
– Тогда я нарисую ей открытку, – важно заявил он.
– Отличная идея, – улыбнулась Даша.
В день юбилея утро началось странно спокойно. Никто не звонил, не стучал в дверь, не требовал отчёта. Даша с Егором неспешно позавтракали, он уселся рисовать, а она пошла в магазин за небольшим тортом и цветами.
У подъезда столкнулась с тёткой Ниной – двоюродной сестрой Антона. Та, в отличие от Галины Петровны, держалась проще.
– О, Дашка, привет, – махнула она пакетом. – Ты к свекрови, что ли?
– К обеду соберёмся, – уклончиво ответила Даша. – А вы?
– Да мы уже там, – фыркнула Нина. – С семи утра она всех на уши подняла. Твой где?
– У матери, помогает, – сухо сказала Даша.
Тётка Нина посмотрела на неё повнимательнее.
– Слушай, – понизила она голос. – Галя что‑то носится, бурчит: «невестка против, невестка устала». Ты как сама?
– Я – нормально, – пожала плечами Даша. – Просто решила больше не устраивать у себя массовых гулянок.
Нина хмыкнула.
– Ну, если честно, я тебя понимаю, – заметила она. – Помнишь, как в прошлом году после дня рождения Серёжкиного у вас тарелки до следующей среды мыли?
– Помню, – невольно улыбнулась Даша.
– Вот и я помню, – вздохнула Нина. – Ладно, не переживай. Кто захочет – поймёт. Кто не захочет – ему и не объяснишь.
Эти слова неожиданно помогли больше любых оправданий.
Дома Даша помогла Егору подписать открытку: корявыми буквами «С днём рождения, баба».
– Поедем к ней без гостей, только мы, – сказала она, завязывая на коробке с тортом ленточку. – Посидим немного и вернёмся.
– А тётя Нина там будет? – спросил Егор.
– Будет, – кивнула Даша. – И ещё много людей.
Егор задумался, потом решительно сказал:
– Я тогда недолго посижу. Я не люблю, когда много крика.
– И я, – тихо согласилась она.
Квартира Галины Петровны, действительно, ломилась от народа. Уже на лестничной площадке Даша услышала громкий смех, чоканье бокалов, чьи‑то выкрики.
Дверь распахнулась ещё до звонка – кто‑то из гостей как раз выходил покурить.
– О, Даша, заходи! – радостно завопил двоюродный брат Антона, тот самый, что любил петь в ухо. – А это что за мужик у нас? Егор!
Егор тут же вжал руку в Дашину ладонь.
В комнате было душно. На столе – салаты, селёдка, какие‑то колбасы, бутерброды. За столом – родственники разной степени трезвости. В углу играла музыка.
Галина Петровна сидела во главе стола, в светлой блузке и юбке, с уложенными волосами и аккуратным макияжем. Увидев Дашу и Егора, она чуть напряглась, но тут же надела улыбку.
– О, вот и они, – сказала она громко. – Всё‑таки решили заглянуть.
Антон стоял у окна, держа в руках тарелку. Он посмотрел на них быстро, будто воровато, и снова отвёл глаза.
– С днём рождения, – спокойно сказала Даша, протягивая коробку с тортом и цветы.
– Спасибо, – ответила Галина Петровна официальным тоном. – Проходите, садитесь.
Для них нашёлся угол на табуретках возле стены. Егор сел, прижав к себе открытку.
– Ба, это тебе, – протянул он. – Я сам рисовал.
Галина Петровна взяла листок, посмотрела. На нём была нарисована она – с завышенными плечами и большой улыбкой.
– Ой, ну какой молодец, – смягчилась она. – Спасибо, зайчик.
Минут десять они сидели молча, слушая тосты. Родственники по очереди вставали, говорили дежурные слова про «здоровье, счастье».
В какой‑то момент тётка Нина вскочила с места:
– Давайте за то, что хоть у кого‑то в семье есть силы сказать «нет», когда их уже достали!
За столом засмеялись, кто‑то не понял, кто‑то понял слишком хорошо.
Галина Петровна бросила на неё недовольный взгляд.
– Это она про меня, – вполголоса сказала Даша Егору, наклоняясь.
– Про тебя? – удивился он.
– Про то, что я умею отказывать, – поправила она.
Егор кивнул, как будто запоминал это как новое слово.
Через полчаса Даша почувствовала, что воздух в комнате стал совсем густым. Смех, громкие голоса, чоканье – всё давило.
– Мы с Егором поедем, – сказала она, вставая.
– Уже? – тут же отреагировала Галина Петровна. – Праздник только начался.
– Егор устал, – коротко объяснила Даша. – И мне завтра рано на работу.
– Конечно, – протянула свекровь. – Работа у тебя – святое.
Тётка Нина подмигнула Даше украдкой. Кто‑то из родственников попытался задержать: «Ну посиди ещё чуть-чуть», но Даша вежливо, без лишних объяснений, двинулась к выходу.
Антон догнал её в коридоре.
– Ты что, серьёзно? – прошептал он. – Только пришла и уже уходишь?
– Я обещала приехать поздравить, – спокойно ответила она. – Я приехала.
– Это издевательство какое-то, – процедил он. – Все видят, как ты демонстративно уходишь.
– Я не обязана сидеть здесь до ночи, – повторила она. – Вы прекрасно справитесь без меня.
Он смотрел на неё так, будто она только что ударила кого‑то из его родных.
– Понятно, – сказал он наконец. – Делай, как знаешь.
– Так и делаю, – кивнула Даша.
Она одела Егора, они вышли в прохладный подъезд. За спиной ещё долго доносился шум – тосты, музыка, чьи‑то голоса.
На улице было удивительно тихо.
Домой они шли пешком, хотя можно было доехать на автобусе. Даша хотела проветриться – и голову, и легкие. Егор шёл рядом, наступая на каждый встречный сугроб, хотя снег уже грязный и вязкий.
– Мам, – вдруг сказал он. – А ты злая?
– Сейчас? – переспросила она. – Нет. Немного устала.
– А баба сказала, что ты злая, – совершенно спокойно сообщил Егор. – Когда думала, что я мультики смотрю.
Даша сжала ремешок сумки.
– Ну, баба может ошибаться, – мягко сказала она. – Люди иногда так говорят, когда сердятся.
– А ты на неё сердишься?
Она остановилась, присела чтобы быть с сыном на одном уровне.
– Я на неё не сержусь, – произнесла она, подбирая слова. – Я просто не хочу жить так, как удобно только ей. Понимаешь?
Егор немного подумал.
– Как будто ты всё время должен играть в чужую игру? – спросил он.
Даша удивлённо улыбнулась.
– Да, – кивнула. – Примерно так.
– Тогда я тоже не хочу, – серьёзно сказал он. – Я хочу играть в нашу.
Она обняла его, прижимая к себе. В груди было странное чувство – не лёгкость, но и не прежняя тяжесть. Что‑то вроде тишины после долгого шума.
Антон вернулся поздно, когда Егор уже спал. На нём всё ещё была праздничная рубашка, расстёгнутая на верхнюю пуговицу. От него пахло алкоголем и салатами.
Даша сидела на кухне, пила чай.
– Ну что, – он опёрся о косяк. – Довольна?
– Чем? – спокойно спросила она.
– Тем, что все теперь считают тебя… – он запнулся, подыскивая слово, но одно из тех, которое крутилось на языке, он сам себе не позволил вслух. – Той, кто испортил праздник.
– Я никому ничего не портила, – сказала Даша. – Я просто не дала празднику пройти у меня дома.
Он хмыкнул.
– Мамы сегодня чуть удар не хватил.
– Очень жаль, – тихо ответила она. – Но её здоровье – не моя ответственность.
– Конечно, – резко бросил Антон. – У тебя вообще ничего не твоя ответственность, кроме «своих границ».
– Моя ответственность – наш сын, – напомнила Даша. – И наши с ним условия жизни.
– А я? – поднял брови Антон.
– Ты – взрослый человек, – сказала она. – За себя ты отвечаешь сам.
Он подошёл ближе, сел напротив, не сводя с неё глаз.
– Знаешь, что мама сказала? – медленно произнёс он. – Что если жена не уважает его мать, с такой женой долго не живут.
– Я у неё не спрашивала совета, как долго нам жить, – парировала Даша.
– А я спрашивал, – тихо признался он. – У меня тоже есть право советоваться.
Она посмотрела на него пристально.
– И что ты решил?
Он отвёл взгляд, потер переносицу.
– Я устал, Даша, – сказал он. – Постоянно лавировать между вами.
– Я тебя никуда не тяну, – напомнила она. – Это твой выбор.
– Вот именно, – коротко кивнул он. – Мой выбор.
Повисла тяжелая пауза.
– Я… – он замялся. – Я, наверное, пока поживу у мамы.
Слова упали на стол между ними, как монеты, которыми рассчитываются за слишком дорогой обед.
– Понятно, – произнесла Даша.
Она ожидала, что внутри всё оборвётся. Что она начнёт кричать, плакать, просить. Но вместо этого почувствовала странное облегчение – как когда снимаешь давно жмущие ботинки.
– Ты ничего не скажешь? – удивился Антон.
– А что тебе нужно услышать? – спросила она.
Он замолк. Ждал, наверное, сцены, воплей, «как ты можешь, у нас ребёнок».
– Скажу только одно, – продолжила она. – Егор будет жить со мной. В этой квартире. Это не обсуждается.
– Я и не собирался его забирать, – фыркнул Антон, но в голосе прозвучало что‑то уязвлённое.
– Ты можешь приходить к нему когда хочешь, – добавила Даша. – По‑человечески. Без сцен.
– То есть ты даже не попробуешь… – он махнул рукой. – Понятно.
Он встал, достал из шкафа свою дорожную сумку, начал молча складывать туда вещи. Рубашки, пару джинсов, зарядку от телефона. Бритва уже была у его матери.
Даша не мешала. Она сидела на табурете, слушала, как открываются и закрываются дверцы шкафа, как шуршит ткань.
Когда он подошёл к двери, обулся, она вдруг спросила:
– Антон.
– Что?
– Если бы всё это было из‑за меня, ты бы, наверное, ещё мог со мной поговорить, – сказала она. – Но тут вопрос в том, что ты никогда не был на моей стороне.
Он поморщился.
– Это ты так решила.
– Это я так почувствовала, – поправила она. – А чувства не обсуждаются, помнишь, как ты говорил?
Антон ничего не ответил.
– Ладно, – бросил он. – Увидимся.
Дверь закрылась тихо.
Даша осталась на кухне одна.
Утром она проснулась от того, что Егор залез к ней под одеяло.
– Мам, а папа где? – спросил он сонно.
– Папа пока живёт у бабушки, – спокойно ответила она. – Но он к тебе будет приходить.
– Это из‑за праздника? – сразу уточнил Егор.
Даша на секунду зажмурилась.
– Не только, – сказала она. – Просто мы с папой по‑разному понимаем, как должна жить семья.
– А мы как понимаем? – спросил сын.
Она улыбнулась.
– Что в семье все друг друга уважают, – ответила она. – И не заставляют делать то, что другому плохо.
Егор подумал, потом важно кивнул.
– Тогда мы правильно понимаем, – заключил он.
Она поцеловала его в макушку.
День закрутился в обычной суете – садик, работа, ужин. Вечером Антон написал короткое сообщение: «Как вы?» – и она ответила столь же кратко: «Нормально».
Галина Петровна не звонила.
Через пару дней позвонила её мать – Дашина.
– Ну что у вас там? – спросила она, не привыкшая к долгим разговорам о чувствах, но чувствовавшая, что что‑то произошло.
Даша села на кухне, глядя на знакомые стены, на старые стулья, на штору – простую, без кружев, купленную когда‑то по скидке.
– Мам, – сказала она. – Кажется, мы с Антоном расстаёмся.
На том конце повисла пауза.
– Из‑за свекрови, что ли? – осторожно спросила мать.
– Не только, – ответила Даша. – Из‑за того, что он всё время между нами выбирал не меня.
– Ох, доча… – вздохнула мать. – Тяжело тебе.
– Зато честно, – сказала Даша. – Я больше не могу жить так, чтобы всем было удобно, кроме меня.
Мать помолчала, потом неожиданно твёрдо сказала:
– Я за тебя. Не потому, что он плохой. А потому что ты у меня одна.
От этих простых слов у Даши вдруг защипало в глазах. Она быстро вытерла слёзы тыльной стороной ладони.
– Спасибо, мам.
– Ты держись, – продолжила мать. – Я на выходных приеду, посижу с Егоркой. Отдохнёшь хоть немного.
– Приезжай, – кивнула Даша, хотя мать не могла этого видеть.
Ночью, когда дом затих, Даша вышла на кухню, налила себе чаю и долго смотрела на пустой стул напротив.
Этот стул помнил много. Как Антон, ещё не муж, пришёл в первый раз с цветами. Как они спорили, какую коляску покупать. Как считали последние деньги до зарплаты. Как молчали после первых серьёзных ссор.
Теперь стул был просто стулом. Ничей.
Даша вдруг поняла, что не боится. Ей страшно было раньше – когда она терпела и молчала, когда казалось, что если она скажет «нет», мир рухнет.
Мир не рухнул. Он просто немного изменился.
Телефон мигнул экраном – сообщение от Антона: «Егор как?».
Она ответила: «Спит. Всё хорошо».
Пальцы зависли над клавиатурой. Можно было добавить: «А ты?», «Когда придёшь?». Но она убрала телефон.
Праздники кончились. Жизнь продолжалась.
Впереди были будни, садик, работа, редкие вечера, когда можно лечь пораньше. Были ещё разговоры – с адвокатами, может быть, с учительницей в садике, с роднёй, которая будет спрашивать: «Да что у вас случилось-то?».
Даша не знала, как ответить им всем. Но одно она знала точно: в следующий раз, когда кто‑то попытается без спроса расставить стулья в её жизни, она снова скажет своё твёрдое, спокойное «нет».
Не громко. Не с криком. Но так, чтобы услышали.
И пусть каждый потом отмечает свои юбилеи у себя дома. А не в чужой жизни.
