— Завтра едем к нотариусу, Виктор. Я уже договорилась. Нужно оформить продажу квартиры твоего отца.
Татьяна замерла с мокрой тарелкой в руках. Вода продолжала стекать на пол мелкими каплями, но она даже не заметила этого. Голос свекрови прозвучал из гостиной так обыденно, словно та обсуждала покупку новых штор, а не судьбу целой квартиры. Татьяна медленно поставила тарелку на сушилку и прислушалась.
— Мам, но мы же договаривались подождать… — голос Виктора был неуверенным, почти умоляющим.
— Что подождать? — Нина Петровна говорила с той нарочитой терпеливостью, с какой объясняют простые вещи глупому ребёнку. — Квартира пустует уже полгода. Коммунальные платежи никто не отменял. Я нашла хорошего покупателя, он готов дать нормальную цену. Завтра в десять утра — и точка.
Татьяна вытерла руки о полотенце и вышла в гостиную. Нина Петровна сидела на диване в своей обычной позе — спина прямая, руки сложены на коленях, подбородок слегка приподнят. Она всегда держалась так, будто позировала для портрета, где её запечатлят как образец достоинства и непреклонности. Виктор стоял у окна, сгорбившись, глядя куда-то в сторону дворовой детской площадки.
— Нина Петровна, — Татьяна постаралась, чтобы её голос звучал спокойно, — но квартира по завещанию отца принадлежит Мише. Нашему сыну. Вы не имеете права её продавать.
Свекровь медленно повернула голову. Её взгляд, холодный и колючий, скользнул по невестке сверху вниз, будто оценивая надоедливую муху, которая посмела влезть в разговор взрослых.
— Танечка, дорогая, — в её голосе появились медовые нотки, от которых Татьяну всегда передёргивало, — ты ещё молодая, ты многого не понимаешь. Мише восемь лет. Что он будет делать с квартирой? Играть в неё? До его совершеннолетия всё решаю я, как бабушка и законный представитель по линии отца.
— Законный представитель — это мы с Виктором, его родители, — Татьяна почувствовала, как в груди поднимается тугой комок гнева. — И мы не давали согласия на продажу.
— Виктор, скажи ей, — Нина Петровна даже не удостоила Татьяну ответом, обращаясь прямо к сыну. — Объясни своей жене, что квартира досталась от моего мужа, и я знаю, как лучше распорядиться семейным имуществом.
Виктор дёрнул плечом, не оборачиваясь. Он всегда так делал — пытался стать невидимым, когда между матерью и женой вспыхивал очередной конфликт. Он мечтал раствориться в воздухе, исчезнуть, чтобы не выбирать. Потому что выбор для него был невозможен. Мама — это святое. А жена… жена должна понять и простить.
— Витя, — в голосе Татьяны появились стальные нотки, — неужели ты молчишь? Это квартира твоего сына. Твой отец оставил её Мише, а не твоей матери. У нас есть завещание.
— Завещание! — Нина Петровна усмехнулась так презрительно, что Татьяна невольно сжала кулаки. — Бумажка, которую больной человек нацарапал в последний момент, не понимая, что делает. Мой муж всегда хотел, чтобы я жила спокойно, чтобы у меня были средства. Эта квартира — моя подушка безопасности.
— Подушка безопасности? — Татьяна почувствовала, как в ней что-то переломилось. — У вас есть собственная квартира! Пенсия! Виктор помогает вам каждый месяц!
— Это мой сын, и он обязан помогать матери, — отрезала свекровь. — А эта квартира нужна мне для других целей. И завтра мы едем к нотариусу — Виктор подпишет доверенность как отец ребёнка. Правда, Витенька?
Виктор обернулся. Его лицо было серым, измученным. Он посмотрел на жену, потом на мать, и Татьяна увидела в его глазах то, что видела уже много раз — капитуляцию.
— Тань, может, мама права… — начал он тихо. — Миша ещё маленький, а деньги нам сейчас не помешали бы…
Татьяна почувствовала, как земля уходит из-под ног. Её собственный муж, отец её ребёнка, готов был отдать квартиру сына, чтобы не расстраивать мамочку.
— Деньги нам не помешали бы? — переспросила она медленно. — Витя, ты понимаешь, что говоришь? Твой отец умер год назад и оставил квартиру внуку. Специально внуку, а не твоей матери. Может, он хотел, чтобы у Миши было что-то своё?
— Мой муж хотел, чтобы я была обеспечена! — Нина Петровна поднялась с дивана. Она была невысокой, но умела становиться выше за счёт своей непробиваемой уверенности в собственной правоте. — И хватит мне указывать, что делать с семейным имуществом! Завтра в десять — и всё решится. Виктор, ты едешь со мной.
Она прошла к выходу, даже не взглянув на невестку. Дверь закрылась с глухим щелчком, оставив после себя тяжёлую, давящую тишину.
Татьяна смотрела на мужа. Он избегал её взгляда, рассматривая носки собственных ботинок с таким сосредоточенным видом, будто готовился к экзамену по их изучению.
— Значит, решили? — её голос был ровным, но каждое слово падало тяжело, как камень в колодец. — Завтра продадите квартиру Миши?
— Тань, ну пойми… — он поднял на неё глаза, и в них плескалось жалкое, беспомощное оправдание. — Маме нелегко одной. Она переживает. И потом, деньги действительно пригодятся…
— Мише пригодятся, — оборвала его Татьяна. — Когда вырастет. Когда ему нужно будет учиться, начинать жизнь. Твой отец хотел этого. Или твоя мать умнее твоего отца?
Виктор поморщился, как от боли. Он ненавидел конфликты, ненавидел выбирать, ненавидел, когда его ставили перед фактом, что нужно проявлять характер. Ему хотелось, чтобы всё как-нибудь само рассосалось, утряслось, чтобы мама успокоилась, а жена простила.
— Я схожу с ней к нотариусу, просто посмотрим документы… — пробормотал он, отводя взгляд.
— Хорошо, — кивнула Татьяна. — Тогда и я схожу.
Утро началось с напряжённого молчания. Татьяна оделась в строгий костюм — тот самый, в котором ходила на важные встречи на работе. Виктор нервно застёгивал рубашку, роняя пуговицы дрожащими пальцами. Нина Петровна появилась к половине десятого, при полном параде, в своём лучшем пальто и с кожаной сумкой, в которой позвякивали ключи.
— Татьяна тоже едет? — свекровь вскинула бровь, увидев невестку в верхней одежде.
— Я мать Миши, — спокойно ответила Татьяна. — И я должна присутствовать при любых разговорах о его имуществе.
Нина Петровна хотела что-то сказать, но промолчала. В её глазах мелькнуло раздражение, но она лишь сжала губы в тонкую линию и первой вышла за дверь.
Нотариальная контора находилась в старом здании в центре города. Пока они поднимались по скрипучей лестнице на второй этаж, Татьяна чувствовала, как у неё бешено колотится сердце. Она не знала, что именно скажет, но знала одно — она не позволит украсть будущее своего сына.
Нотариус, женщина лет пятидесяти с проницательными глазами за строгими очками, встретила их в небольшом кабинете, заставленном шкафами с папками.
— Здравствуйте. Нина Петровна Морозова? — она протянула руку свекрови. — Вы звонили по поводу продажи квартиры, доставшейся по наследству?
— Да, всё верно, — Нина Петровна уселась в кресло перед столом с видом полной хозяйки положения. — Квартира принадлежала моему покойному мужу, он оставил её внуку. Мы хотим оформить продажу.
— Понятно, — нотариус открыла папку. — Вы принесли завещание?
— Конечно, — Нина Петровна достала из сумки сложенный вчетверо лист и протянула его.
Нотариус развернула документ, пробежалась глазами и подняла взгляд.
— Так. Завещание на имя Михаила Викторовича Морозова, несовершеннолетнего. Законные представители — родители, Виктор Анатольевич и Татьяна Сергеевна Морозовы. Вы оба здесь?
— Да, — Татьяна шагнула вперёд.
— Хорошо. Значит, для продажи квартиры несовершеннолетнего нам нужно согласие обоих родителей и разрешение органов опеки, — нотариус посмотрела поверх очков. — Вы обращались в опеку?
Повисла пауза. Нина Петровна растерянно моргнула.
— Какая опека? Я бабушка, я могу распоряжаться имуществом внука!
— Боюсь, что нет, — спокойно возразила нотариус. — По закону, для любых сделок с имуществом несовершеннолетнего требуется согласие органов опеки и попечительства. Это защита прав ребёнка. Опека должна убедиться, что сделка совершается в интересах ребёнка.
— Это в его интересах! — голос свекрови стал резким. — Деньги нужны семье!
— Тогда это нужно доказать в опеке, — нотариус закрыла папку. — Без их разрешения я не могу провести сделку. Это незаконно.
Лицо Нины Петровны побагровело. Она схватила сумку и встала так резко, что кресло откатилось назад.
— Вы все сговорились! — выкрикнула она, тыча пальцем в Татьяну. — Ты специально привела нас сюда, чтобы опозорить меня!
— Я привела нас к нотариусу, чтобы узнать правду, — Татьяна стояла спокойно, хотя внутри всё дрожало от напряжения. — Вы хотели продать квартиру моего сына без моего ведома и без разрешения опеки. Это называется нарушение закона.
— Виктор! — свекровь развернулась к сыну. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает? Защити мать!
Виктор стоял, бледный, с потухшим взглядом. Он смотрел то на мать, то на жену, и Татьяна видела, как в его глазах медленно проступает понимание. Его мать солгала ему. Она сказала, что имеет право продать квартиру, что всё законно, что это «семейное решение». А на деле она просто хотела присвоить деньги, которые отец оставил внуку.
— Мам… — голос Виктора дрогнул. — Ты же говорила, что всё правильно оформлено…
— Всё правильно! Эти бюрократы просто не хотят работать! — Нина Петровна схватила со стола завещание и сунула его в сумку. — Я найду другого нотариуса, который не будет задавать глупых вопросов!
— Нина Петровна, — нотариус встала, — любой нотариус скажет вам то же самое. Закон един для всех. И если вы попытаетесь обойти требования опеки, это будет мошенничество с имуществом несовершеннолетнего. Последствия могут быть серьёзными.
Свекровь застыла. Слово «мошенничество» прозвучало как пощёчина. Она всегда гордилась своей порядочностью, своей безупречной репутацией. И вот её, Нину Петровну Морозову, фактически назвали мошенницей. Её губы задрожали, глаза наполнились яростными слезами.
— Это всё она! — она ткнула пальцем в Татьяну. — Она настроила тебя против меня, Витя! Она отравила мою семью! Она…
— Мам, хватит, — Виктор внезапно шагнул вперёд. Его голос был тихим, но в нём появилась незнакомая твёрдость. — Хватит.
Нина Петровна замолчала, глядя на сына с недоверием.
— Папа оставил квартиру Мише. Не тебе. Не мне. Мише. Он хотел, чтобы у внука было будущее. И я… — он сглотнул, — я не дам продать её.
— Ты что, предал собственную мать?! — голос свекрови сорвался на визг.
— Я защищаю своего сына, — Виктор посмотрел на неё прямо, и в его взгляде не было больше прежней мягкости и виноватости. — Как должен был делать с самого начала.
Тишина в кабинете была такой плотной, что казалось, можно было услышать, как падает пыль на старые папки. Нина Петровна стояла, открыв рот, не в силах поверить в происходящее. Её послушный, покорный сын, который никогда не смел возражать, вдруг выставил перед ней стену.
— Я больше не хочу вас видеть, — прошептала она наконец, и в её голосе прозвучала обида, настолько глубокая и ядовитая, что Татьяна невольно поёжилась. — Ни тебя, ни её. Живите как хотите. Без матери.
Она развернулась и вышла из кабинета. Её шаги гулко отдавались на лестнице, затихая где-то внизу. Виктор стоял, глядя на закрытую дверь, и его руки мелко дрожали.
— Спасибо, — тихо сказала Татьяна, подходя к нему. Она взяла его за руку, и он сжал её пальцы так крепко, будто боялся утонуть.
— Я должен был сделать это раньше, — прошептал он. — Прости меня.
Нотариус деликатно откашлялась.
— Если вопрос исчерпан, я вернусь к своей работе. А вам советую обязательно сохранить это завещание в надёжном месте. И запомните — права ребёнка защищены законом. Всегда.
Они вышли на улицу. Яркое осеннее солнце било в глаза, и Татьяна прикрыла лицо ладонью. Виктор стоял рядом, молча глядя на дорогу, по которой уехала его мать.
— Она не простит, — сказал он глухо.
— Возможно, — согласилась Татьяна. — Но прости ли ты себя, если бы отдал квартиру Миши?
Он покачал головой. Они пошли по улице, молча, держась за руки. Впереди были долгие разговоры, обиды, возможно, годы молчания со стороны свекрови. Но Татьяна впервые за долгое время чувствовала, что её семья — это действительно её семья. Не продолжение маминой воли, не филиал родительского дома Виктора, а их собственный маленький мир, который они построят сами.
— Что мы скажем Мише? — спросил Виктор.
— Правду, — ответила Татьяна. — Что его дедушка любил его и оставил ему квартиру. Что его родители защитили его права. И что иногда приходится делать трудный выбор, чтобы поступить правильно.
Виктор кивнул. Его лицо было осунувшимся, но в глазах появилось что-то новое — спокойствие человека, который наконец перестал бежать от самого себя.
Вечером, когда Миша уже спал, они сидели на кухне, попивая чай. Телефон Виктора несколько раз вибрировал — сообщения от матери, полные упрёков и обид. Он читал их, морщился, но не отвечал.
— Не знаю, правильно ли я поступил, — пробормотал он, откладывая телефон.
— Ты поступил как отец, — Татьяна накрыла его руку своей. — Ты защитил своего ребёнка. Это всегда правильно.
Он посмотрел на неё, и в его взгляде была благодарность, смешанная с болью. Выбор был сделан, и назад дороги не было. Но впервые в жизни он выбрал не между матерью и женой. Он выбрал будущее своего сына. И это было решение, с которым он мог жить.
За окном шумел осенний ветер, срывая последние листья с деревьев. Квартира дедушки осталась нетронутой, ожидая, когда маленький Миша вырастет и узнает, что его дедушка подарил ему не просто стены и крышу. Он подарил ему право на будущее, которое никто не смеет отнять.
А Татьяна сидела рядом с мужем, который наконец научился говорить «нет» своей матери, и впервые за много месяцев чувствовала, что их брак выдержал самое главное испытание — испытание границами между «твоим» и «нашим». И они прошли его. Вместе.
