Маленькая София, укутанная в шелковое одеяльце, посапывала, сжимая в крошечном кулачке палец своего деда.
Борис Петрович сидел неподвижно, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить внучку.
Из кухни доносился успокаивающий запах сваренного кофе и тихий голос его жены, Людмилы Сергеевны.
Она накрывала на стол, периодически заглядывая в комнату и умиленно вздыхая при виде мужа с внучкой.
Прошло всего четыре месяца с тех пор, как София появилась на свет, но она уже прочно заняла центральное место в доме и в сердцах пенсионеров.
«Вот она, настоящая радость, — думал Борис Петрович, осторожно проводя пальцем по бархатной щечке младенца. — Наша кровь. Наша плоть».
Звонок в дверь разлился по всей квартире. Борис Петрович нахмурился. Они ждали своего сына, Максима, который должен был забрать Софию после выходных у бабушки с дедушкой.
Но вместе с сыном, как он с раздражением предположил, наверняка придет и его жена, Анна.
Так и вышло. Максим, высокий и широкоплечий, как его отец, но с более мягкими, материнскими чертами лица, вошел первым. Его лицо озаряла улыбка при виде спящей дочери.
— Спокойно спала? — тихо спросил он, подходя.
— Как сурок, — отозвался Борис Петрович, не поднимая глаз с внучки. — Настоящая принцесса.
Из-за спины мужчины появилась Анна. Худая, с живыми, нервными глазами, она всегда казалась Борису Петровичу настороженной, как будто постоянно ждала подвоха.
Рядом с ней, уцепившись за полу ее пальто, стояла семилетняя Катя. Девочка с большими, как у матери, глазами, смотрела на Бориса Петровича с привычной робостью.
— Здравствуйте, Борис Петрович, Людмила Сергеевна, — тихо сказала Анна.
Людмила Сергеевна вышла из кухни, вытирая руки о фартук.
— Анечка, заходи, раздевайся. Максим, помоги. Катюша, иди, я тебе пирожок с вишней испекла.
Катя робко улыбнулась и потянулась к Людмиле Сергеевне, но взгляд Бориса Петровича остановил ее.
Он не сказал ни слова, но его холодная, оценивающая манера смотреть заставляла девочку съеживаться.
— Спасибо, мы ненадолго, — сказала Анна, оставаясь в коридоре. Ее взгляд скользнул по спящей дочери. — Мы за Софией.
— Дайте ребенку поспать, — властно заявил Борис Петрович. — Только уснула. Садитесь пока, чая попейте.
Его слова были не приглашением, а приказом. Максим повел жену на кухню. Обстановка за столом была натянутой.
Людмила Сергеевна разливала чай по кружкам, Максим пытался рассказывать о работе, Анна молчала, разламывая пальцами пирожок.
Катя, сидевшая рядом с ней, тихо ела свой, украдкой поглядывая на дверь комнаты, где спала сводная сестра.
— Ну что, отдохнули за выходные? — спросил Борис Петрович, отпивая кофе. — Сходили куда-нибудь?
— Да, в субботу были в кино, — оживился Максим. — А вчера просто дома, побаловались с Катей в настолки. Хорошо было.
— Правильно, — кивнул Борис Петрович. — Молодые родители тоже должны время на себя находить. Мы вот всегда готовы помочь. Софию на любые выходные привозите. Ради родной кровиночки ничего не жалко.
Он не специально сделал ударение на слове родной, но оно повисло в воздухе. Анна вздрогнула и подняла на него глаза. Они были полны слез, которые она отчаянно пыталась сдержать.
— Борис Петрович, Людмила Сергеевна, — начала невестка, и голос ее дрогнул. — Я хотела поговорить… Когда вы забираете Софию, может быть, вы могли бы забирать и Катю? Ей тоже тяжело. Она чувствует себя… лишней…
Наступила тишина. Борис Петрович медленно поставил кружку на блюдце. Звон фарфора прозвучал невероятно громко.
— С какой стати? — спросил он ледяным тоном. — Извини, Анна, но я не понимаю. Катя — не наша внучка. У нее есть свои бабушки и дедушки — твои родители и родители твоего первого мужа. Пусть они и занимаются своей внучкой.
— Пап, ну что ты… Катя теперь часть нашей семьи. Моя дочь. Просто возьмите ее с собой погулять в парк, или… — нахмурился Максим.
— Твоя — да, — перебил отец. — По документам, но не по крови. Мы помогаем вам, потому что вы — наша семья, и София — наша внучка. Но мы не приют для чужих детей.
— Она не чужая! — воскликнула Анна, и слезы наконец потекли по ее щекам. — Она моя дочь! И Максим ее удочерил! Она носит вашу фамилию!
— Фамилию носить — одно, а право на наше внимание и заботу — другое, — непреклонно парировал Борис Петрович. — Мы с женой вырастили своего сына, отдали ему все. Теперь у нас есть родная внучка, и мы хотим посвятить время ей. У нас нет ни сил, ни желания нянчиться с девочкой, которая нам никто.
— Пап, это жестоко, — тихо сказал Максим. — Катя — ребенок. Она не виновата ни в чем. Она уже зовет вас дедушкой…
— И я ей это запрещаю! — голос Бориса Петровича загремел, и на кухне стало тихо.
Даже Людмила Сергеевна, обычно пытавшаяся всех примирить, опустила в пол глаза.
— Пусть обращается ко мне по имени-отчеству, как положено. Уважения к старшим никто не отменял. А то, что вы ей позволяете меня дедушкой называть, — это ваша ошибка. Вы создаете у нее ложные ожидания.
— Ложные ожидания… — Анна вскочила с места. — А подарки? Софии вы уже целую гору вещей накупили, коляску дорогую, игрушки… А Кате на день рождения даже открытку не прислали. Она плакала, спрашивала, почему дедушка Борис и бабушка Люда ее не любят. Что я должна была ей ответить, по вашему мнению?
— Ответить, что у нее есть свои дедушки и бабушки, — холодно сказал Борис Петрович. — И что мы — семья ее отчима, и не более того. Мы помогаем вашей ячейке общества, как можем. Квартиру помогли купить, на свадьбу дали. Не требовали от вас благодарности. Но и не требуйте от нас невозможного.
— Любить ребенка — это невозможное? — голос Анны сорвался на крик.
Испуганная Катя прильнула к матери и вопросительно посмотрела на Бориса Петровича.
— Мамочка, не плачь, — жалобно сказала она.
Анна резко схватила дочь за руку и поволокла из кухни, бросив на ходу Максиму:
— Забирай дочь и поехали!
Максим остался сидеть на месте, сгорбившись. Его лицо было мрачным.
— Папа, я тебя не узнаю. Ты всегда был справедливым. А что ты сейчас делаешь? Ты делишь детей на своих и чужих. Ты обижаешь маленькую девочку.
— Я реалист, сынок, — вздохнул Борис Петрович. — Ты поступил по-своему, не послушал нас с матерью. Женился на женщине с ребенком. Мы приняли твой выбор. Мы помогаем тебе. Но не заставляй нас притворяться, что мы испытываем к этой девочке те же чувства, что и к родной кровиночке. Это лицемерие.
— Никто не просит тебя притворяться! — взорвался Максим. — Просто не отталкивай ее! Она же меня папой зовет, и я ее люблю, как родную. Для меня они обе мои дочери. А ты создаешь в семье раскол. Из-за тебя Аня плачет, Катя чувствует себя изгоем.
— Я создаю? — Борис Петрович повысил голос. — Это твоя жена создает проблемы на ровном месте! Никто ее дочь не обижает. Просто у нее своя семья, а у нас — своя.
В этот момент из комнаты донесся плач Софии, разбуженной криками. Людмила Сергеевна бросилась к ней. Максим тяжело поднялся.
— Я поехал. Спасибо за выходные.
Он вышел из кухни, не глядя на отца. Через минуту послышался хлопок входной двери.
Борис Петрович остался сидеть за столом один. Он смотрел в окно на проезжающие машины, но не видел их. В ушах стояли слова сына: «Ты делишь детей… Ты обижаешь маленькую девочку».
Людмила Сергеевна вернулась на кухню, размазывая по щекам слезы.
— Борис, может, правда… Мальчик-то наш прав. Девочка ни в чем не виновата, — тихо проговорила она.
— И я не виноват, — упрямо сказал Борис Петрович. — У нее два комплекта бабушек и дедушек. Пусть к ним и ходит. А наша задача — София — наша кровь и наша радость.
Прошло две недели
Отношения с сыном стали формальными. Максим привозил Софию один, без Анны и Кати, говорил с отцом сухо и строго по делу.
Борис Петрович делал вид, что не замечает холода, и говорил себе, что все наладится, когда сын одумается.
Как-то раз Людмила Сергеевна, вернувшись из поликлиники, рассказала, что встретила в очереди соседку Анны.
Та, не зная, что Людмила — это свекровь их невестки, вовсю обсуждала, «как нелегко живется бедной Анечке со свекром-монстром, который ненавидит ее старшую дочь от первого брака».
— Вот видишь! Она еще и сплетни про меня по всему району пускает! — Борис Петрович взбесился.
— Борис, она ничего не говорила, — попыталась успокоить его жена. — Это соседка так пересказала. И кто виноват, что у нас такая репутация?
Мужчина не ответил. Он чувствовал себя так, как будто против него ополчился весь мир.
Новый удар ожидал его в субботу. Максим привез Софию, как обычно, но остался ненадолго. Перед уходом он сказал:
— Кстати, папа, в следующий раз, когда будете забирать Софию, заберите и Катю. Мы с Аней договорились.
— Это что, ультиматум? — Борис Петрович окаменел.
— Нет, — Максим посмотрел отцу прямо в глаза. Его взгляд был твердым. — Это условие. Или вы берете обеих девочек, или не берете ни одну. Они сестры. Они не разделимы. И я не позволю, чтобы одна из них росла с ощущением, что она хуже, что ее меньше любят. Даже если это исходит от моих родителей.
— Ты что, угрожаешь мне, собственному отцу? — Борис Петрович не верил своим ушам.
— Я защищаю свою семью, папа, — тихо сказал Максим. — Как когда-то защищал меня ты. Помнишь, когда в школе меня дразнили? Ты пришел в школу и поговорил с директором. Ты сказал мне тогда: «Семья — это крепость. И мы всегда защищаем своих». Вот я и защищаю своих. И Катя — теперь моя дочь.
Сказав это, он ушел. Борис Петрович стоял посреди гостиной, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног.
Его собственный сын использовал его же слова против него. Вечером он не мог уснуть. Людмила Сергеевна плакала в подушку рядом.
— Мы теряем сына, Борис… Мы теряем Софию… Ради чего? Ради принципа?
— Это не принцип, это правда! — упрямо бормотал он, но звучало это уже не так убедительно.
Борис Петрович встал и пошел на кухню, чтобы выпить воды. На холодильнике магнитиком был прикреплен рисунок.
Его нарисовала Катя еще несколько месяцев назад, во время одного из своих редких визитов.
Кривые человечки, подписанные корявым детским почерком: «Мама, папа, я, София, деда Боря и баба Люда». Все держались за руки и улыбались.
Борис Петрович долго смотрел на этот рисунок. Он вспомнил, как Катя робко протянула его ему, а он, бросив беглый взгляд, буркнул: «Положи на стол».
Мужчина не сказал «спасибо» и не повесил его на холодильник. Это сделала позже Людмила.
— Деда Боря… — прошептал он и вдруг, с мучительной ясностью, представил себя на месте этой девочки.
«Чужой… — мысленно повторил Борис Петрович. — А что я сделал, чтобы она стала своей? Ничего. Абсолютно ничего».
Он вспомнил свои слова: «Мы не приют для чужих детей», но его дом и не был приютом.
Это был дом его семьи, а семья его сына теперь включала в себя и эту девочку. Он вернулся в спальню. Людмила Сергеевна не спала.
— Люда, — хрипло сказал он. — А что, если… в следующий раз мы возьмем обеих?
Жена подняла на него глаза, полные слез и надежды.
— Правда?
— Сын сказал… они сестры. Они не разделимы.
Утром Борис Петрович позвонил Максиму.
— Сын, привози в следующие выходные обеих. И… купи, пожалуйста, нам билеты в тот кукольный театр, что в центре, на дневной спектакль. Схожим вчетвером.
В трубке воцарилась тишина. Борис Петрович слышал лишь надрывное дыхание Максима.
— Хорошо, папа, — наконец сказал сын. — Спасибо. Я куплю.
— И скажи Кате… — Борис Петрович сглотнул комок в горле. — Скажи, что дедушка Боря ее ждет.
Не дождавшись ответа, он положил трубку. Рука его дрожала. Мужчина не был уверен, что сможет сразу полюбить эту девочку так же, как Софию.
Возможно, этого никогда и не случится. Но он понял главное: любовь — это не только чувство, а прежде всего поступок и решение пойти «навстречу».
