— Ты что, совсем с ума сошла? Я тебе русским языком говорю — мать переезжает к нам в следующую субботу!
Марина стояла у плиты, помешивая борщ, и чувствовала, как внутри все сжимается в тугой узел. Три года назад, когда они с Виктором расписывались, он смотрел на нее совсем другими глазами. Обещал, что будут жить отдельно, что у них будет свое гнездышко, свой мир. А теперь вот — стоит перед ней, руки в карманы джинсов засунул, подбородок выставил вперед, и глаза холодные, как у чужого человека.
— Витя, я не против твоей мамы, правда. Но квартира маленькая, всего две комнаты. Куда мы ее поселим? — она старалась говорить спокойно, хотя ложка в руке предательски подрагивала. — Давай хоть обсудим это нормально, как взрослые люди.
— Обсуждать тут нечего! — голос его стал громче, жестче. — Запомни, милая, хозяин здесь — я! И моя мама будет жить с нами, хочешь ты этого или нет!
Она выключила газ. Повернулась к нему, облокотилась о столешницу. В горле стоял комок, но сейчас нельзя было плакать. Нельзя показывать слабость.
— Когда ты успел стать таким? — тихо спросила она, глядя ему прямо в глаза. — Я будто и не знала тебя никогда.
Виктор усмехнулся, но улыбка вышла кривая, неприятная:
— Да ты меня и не знала. Думала, я буду тут под тебя подстраиваться? Маме одной тяжело, она после операции еще не оправилась. Будет жить с нами, и точка.
Марина молчала. В голове проносились обрывки мыслей: операция была полгода назад, свекровь давно на ногах, три раза в неделю в бассейн ходит… Но дело было не в этом. Дело в том, что Виктор даже не спросил ее мнения. Просто поставил перед фактом, как перед прислугой.
— Мне нужно подумать, — произнесла она наконец.
— Думай сколько хочешь. Решение уже принято.
Он развернулся и вышел из кухни. Хлопнула дверь в гостиную, затем щелкнул телевизор. Марина опустилась на стул, положила руки на стол и уставилась в окно. За стеклом моросил октябрьский дождь, серый и нудный, превращавший двор в грязное месиво.
«Как же так?» — думала она, пытаясь понять, где именно все пошло не так. Когда он изменился? Или он всегда был таким, просто умело скрывал? Их свадьба, три года назад… Тогда казалось, что впереди целая жизнь, полная любви и понимания. А теперь — пустота какая-то.
Она поднялась, накрыла борщ крышкой. Есть совсем расхотелось. В прихожей натянула куртку, сунула ноги в ботинки.
— Куда это ты собралась? — Виктор высунулся из гостиной, недовольно сощурившись.
— Выйду ненадолго. Голова болит, нужно пройтись.
Он хмыкнул:
— Только не вздумай ныть кому-нибудь. Это наши семейные дела.
Марина ничего не ответила. Просто вышла, закрыв за собой дверь потише, чем хотелось. На лестничной площадке запахло сигаретами и сыростью. Она спустилась вниз медленно, держась за холодные перила, и каждая ступенька казалась шагом в никуда.
На улице моросило все так же противно. Марина шла по Садовой, мимо закрытых уже магазинчиков, мимо остановки, где под навесом жалась от дождя кучка подростков. Город казался чужим, неприветливым. Хотя она прожила здесь всю жизнь — родилась, училась, встретила Виктора в том самом кафе на углу Центральной…
Ноги сами привели ее к набережной. Река текла темная, почти черная, и фонари отражались в воде рыжими пятнами. Марина остановилась у парапета, вдохнула влажный воздух. Здесь было тихо, только шум воды да редкие шаги прохожих где-то позади.
Она достала телефон. Посмотрела на экран — ни одного сообщения. Могла бы позвонить маме, но та сейчас на даче, у нее своих забот полно. Могла бы написать Катьке, своей однокласснице, но та в декрете, с двойняшками, ей не до чужих проблем. Да и что рассказывать? Что муж хамит, что свекровь скоро въедет и будет командовать на кухне, проверять пыль на полках, комментировать каждый Маринин шаг?
«Может, я действительно не права?» — мелькнула предательская мысль. «Может, надо просто принять, смириться? Это ведь его мать, в конце концов.»
Но внутри все протестовало. Не против свекрови даже, а против этого тона, этого «запомни, милая, хозяин здесь — я». Будто она не жена, а так… приложение к его жизни.
Прошло минут двадцать, может, больше. Марина замерзла, почувствовала, как промокли ботинки. Надо было возвращаться. Она медленно побрела назад, через сквер, где качели печально скрипели на ветру.
Дома она разделась молча. Виктор уже спал на диване, телевизор работал вполголоса. Она прошла в спальню, легла, не раздеваясь. Смотрела в потолок и думала о том, что завтра на работу, что через неделю свекровь приедет с чемоданами, что жизнь превратится в какой-то постоянный экзамен, где она всегда будет не на высоте.
Уснула она уже под утро, тяжело и без сновидений. А проснулась от звонка будильника с одной мыслью: надо что-то менять. Но что именно — пока не знала.
Суббота наступила слишком быстро. Марина с самого утра носилась по квартире — протерла пыль, пропылесосила, даже шторы постирала. Виктор сидел за компьютером, делал вид, что занят работой, хотя она прекрасно видела в отражении монитора — он в какую-то игру рубится.
— Витя, ты хоть помог бы, — попросила она, таща из ванной ведро с водой.
— Это ты хотела блеснуть перед мамой, вот и блести, — бросил он, не отрываясь от экрана.
В час дня у подъезда затормозила машина. Марина выглянула в окно и увидела, как из иномарки вылезает свекровь Галина Петровна — полная женщина с крупными чертами лица и копной крашеных рыжих волос. Следом выбралась девушка лет двадцати пяти в обтягивающих джинсах и короткой курточке — Лиза, Витина сестра. Марина ее видела всего пару раз — на свадьбе и на каком-то семейном празднике.
Виктор уже летел вниз по лестнице. Марина осталась стоять у двери, вытирая вспотевшие ладони о фартук.
Они поднимались долго, громко разговаривая на лестничной площадке. Марина расслышала Лизин визгливый голос:
— Мам, только не жалуйся ни на что. Если что — сразу мне звони, я разберусь.
Дверь распахнулась. Галина Петровна вошла первой, окинула Марину оценивающим взглядом с головы до ног.
— Ну здравствуй, — сказала она сухо, протягивая щеку для поцелуя.
Марина послушно чмокнула ее в накрашенную румяной щеку.
— Здравствуйте, Галина Петровна. Проходите, пожалуйста.
Лиза прошмыгнула мимо, даже не поздоровавшись. Оглядела прихожую, скривилась:
— Витек, у вас тут совсем тесно. Как мама вообще жить будет?
— Ничего, разместимся, — ответил Виктор, затаскивая в квартиру огромный чемодан. — Мама будет в спальне спать, мы с Мариной на диване в зале.
Марина замерла. Он даже не посоветовался с ней! Просто решил за обоих.
— Я обед приготовила, — выдавила она. — Может, сначала поедим, а потом уже вещи разберете?
Галина Петровна прошла на кухню, Лиза увязалась следом. Марина слышала, как свекровь открывает кастрюли, принюхивается.
— Что это у нас тут? Гуляш? — голос свекрови звучал недовольно. — Витя не любит жирное, я ему всегда на пару готовлю.
Марина вошла на кухню, вытирая руки полотенцем:
— Это нежирная говядина, я специально постную брала.
— Постную, говоришь? — Галина Петровна подцепила вилкой кусок мяса, покачала головой. — Жесткое какое. Сколько ты его варила-то?
— Час тушила…
— Надо было два. И сметаны добавить. Ладно, что выросло, то выросло.
Лиза открыла холодильник, достала банку с салатом:
— Ой, мам, гляди! Майонезом все залито. Витек, ты разве не говорил, что у тебя холестерин повышенный?
— Говорил, — кивнул Виктор, усаживаясь за стол. — Марина, ты что, забыла?
Она стояла у плиты и чувствовала, как внутри закипает что-то горячее и злое. Никакого повышенного холестерина у него не было! Анализы полгода назад сдавал — все в норме!
— Не забыла. Просто этот салат для меня, я люблю с майонезом. Тебе я отдельно овощной нарезала, — она достала из холодильника тарелку со свежими огурцами и помидорами.
— Овощной, — фыркнула Лиза. — Прямо забота какая. Мам, смотри, а у нее вон на стуле платье висит. Это что, сегодняшнее?
Марина обернулась. Да, утром она достала из шкафа платье, собиралась надеть, но передумала — решила, что в домашней одежде будет удобнее готовить.
— Ну и что?
— Да ничего, — Лиза хихикнула. — Просто оно такое… старомодное. Мам, правда ведь старомодное?
Галина Петровна прищурилась:
— Девушка молодая, а одевается как бабушка. Витя, ты бы жене денег дал на обновки. А то стыдно же людям в глаза смотреть.
Марина сжала кулаки. Платье было новое, она его месяц назад купила, и стоило оно совсем не дешево!
— Я нормально одеваюсь, — тихо сказала она. — И платье это новое.
— Ну новое, новое, — отмахнулась свекровь. — Только фасон неудачный. Полнит тебя.
Обед прошел в напряженной атмосфере. Галина Петровна жаловалась, что гуляш пересолен, гречка недоварена, а компот кислый. Лиза поддакивала, время от времени бросая на Марину насмешливые взгляды. Виктор молчал, усердно жуя, будто ничего не слышал.
После обеда свекровь с дочкой отправились разбирать вещи в спальне. Марина осталась мыть посуду. Слышала, как они там переговариваются:
— Посуду она хоть нормально моет? — это Галина Петровна.
— Не знаю, мам, надо проверить будет.
— Обязательно проверю. И вообще, она какая-то странная. Молчит все время, недовольная ходит.
— Может, она его не любит? Витька нормальный парень, работящий, а она нос воротит.
— Вот и я о том же. Надо Витю предупредить, чтоб глаз не спускал с нее.
Марина поставила последнюю тарелку в сушилку. Руки дрожали, но она заставила себя успокоиться. Нет, она не станет устраивать скандал. Не даст им повода называть себя истеричкой. Но и терпеть бесконечные унижения она тоже не будет.
Вечером Галина Петровна устроилась в спальне, расставив на тумбочке целую армию баночек с кремами и таблетками. Лиза уехала, но перед уходом громко сказала:
— Витек, если маме что-то не понравится — сразу звони. Я приеду и все объясню твоей женушке.
Когда дверь за ней закрылась, Марина подошла к мужу:
— Витя, мы должны поговорить.
— О чем?
— О том, что твоя мама и сестра весь вечер меня оскорбляли. Ты что, не слышал?
Он пожал плечами:
— Они просто волнуются. Мама привыкла все по-своему делать, ей нужно время, чтобы освоиться.
— А мне что, терпеть теперь эти выпады?
— Не преувеличивай. Никто тебя не оскорблял.
Марина промолчала. Спорить было бесполезно. Она прошла в зал, достала из шкафа одеяло и подушку, застелила диван. Легла и долго смотрела в темноту. В голове созревал план. Она не знала, сработает ли он, но попробовать стоило. Потому что если она сейчас сдастся — жизнь превратится в кошмар.
Утром Марина проснулась раньше всех. Тихо оделась, выпила кофе и вышла из дома. Ей нужно было кое-что купить. В хозяйственном магазине на Рабочей она взяла резиновые перчатки, хороший чистящий порошок и несколько губок. Потом зашла в аптеку и купила активированный уголь.
Когда вернулась, Галина Петровна уже хозяйничала на кухне. Она жарила яичницу, громко комментируя состояние сковородок:
— Господи, Витя, на чем вы тут готовите? Все пригорает! Надо новые сковороды брать, хорошие, с покрытием.
Марина молча прошла мимо, положила пакеты в ванной. Села в зале, достала телефон. Написала сообщение своей давней знакомой Оксане — та работала в управляющей компании дома.
«Оксан, привет. Можешь завтра зайти? Надо кое-что обсудить».
Ответ пришел почти сразу: «Конечно, подруга. Часам к двум подойду?»
«Отлично. Жду».
День прошел в привычной уже напряженности. Галина Петровна проверяла углы в квартире на наличие пыли, вытирала полки в шкафах, критиковала расстановку посуды. Вечером позвонила Лиза, и свекровь долго жаловалась ей в трубку:
— Да что ты, доченька, тут вообще беспорядок! Она даже углы не моет! Я уже полдня убираюсь, так устала… Нет, Витя ничего не говорит, он вообще ничего не замечает. Видимо, привык к такому свинарнику…
Марина сидела на кухне и пила чай. Внутри все кипело, но она держала лицо спокойным. «Завтра, — думала она. — Завтра все изменится».
В воскресенье ровно в два раздался звонок в дверь. Марина открыла — на пороге стояла Оксана, высокая брюнетка с папкой под мышкой.
— Привет, Маришка! — она обняла подругу, потом громко, так чтобы слышали все: — Я по поводу вашей жалобы на протечку. Можно посмотреть?
Галина Петровна вышла из спальни, недовольно нахмурилась:
— Какая протечка? Первый раз слышу.
— А вы кто? — вежливо спросила Оксана.
— Я мать хозяина квартиры.
— Понятно. Вообще-то заявку подавала Марина Сергеевна, она здесь прописана и имеет полное право. Так что с вами я говорить не обязана, — Оксана прошла в ванную, Марина за ней.
Они закрылись, и Оксана тихо хихикнула:
— Ну что, начинаем спектакль?
— Давай, — Марина достала пакет с покупками. — Ты только громче говори, чтоб они слышали.
Оксана принялась стучать по трубам, громко охать:
— Ой, Марина Сергеевна, тут действительно проблема! Видите, вот тут сырость пошла! Это может плесенью обернуться, а плесень — это санитарная опасность!
— И что делать? — голос Марины дрожал от сдерживаемого смеха.
— Надо срочно все обрабатывать! И не просто так, а по всей квартире! Вы знаете, что плесень быстро распространяется? За неделю может все стены захватить!
Дверь в ванную распахнулась. На пороге стояла Галина Петровна, а за ее спиной Виктор.
— Что тут происходит? — требовательно спросила свекровь.
— Происходит то, что в квартире санитарная угроза, — Оксана повернулась к ней, строго сдвинув брови. — Видите вот эту сырость? Это начальная стадия грибкового поражения. Если срочно не принять меры, через месяц тут жить будет невозможно. Особенно опасно для людей пожилого возраста и с ослабленным иммунитетом.
Галина Петровна побледнела:
— То есть как это — опасно?
— А так. Споры плесени вызывают аллергию, астму, проблемы с легкими. Вы недавно болели?
— Ну… операция была…
— Вот видите! Вам здесь вообще находиться нельзя! Это прямая угроза здоровью!
Виктор заглянул в ванную, ничего не понял:
— Какая плесень? Я ничего не вижу.
— Ее пока не видно, но процесс уже пошел, — Оксана показала на едва заметное темное пятнышко в углу, которое Марина с утра аккуратно нарисовала разведенным активированным углем. — Вот, смотрите. Это только начало. Сейчас мы должны провести полную санобработку всех помещений. На это уйдет минимум неделя. И жильцам находиться здесь во время обработки категорически запрещено!
— То есть нам съезжать надо?! — ахнула Галина Петровна.
— Именно. Причем срочно. Я завтра пришлю бригаду, они начнут работы.
Марина скорбно вздохнула:
— Витя, что же делать-то? Твоей маме нельзя тут оставаться, это опасно для ее здоровья!
Галина Петровна схватилась за сердце:
— Я так и знала! Я же чувствовала, что тут что-то не так! У меня вчера голова разболелась, а сегодня горло першит!
— Это первые признаки, — серьезно кивнула Оксана. — Вам нужно срочно уехать отсюда.
— Витя! — закричала свекровь. — Немедленно вызывай Лизу! Пусть за мной приедет! Я не останусь в этом зараженном месте ни минуты!
Виктор растерянно озирался:
— Но мама…
— Никаких «но»! Ты хочешь, чтобы я умерла?! После всего, что я для тебя сделала?!
Через полчаса Лиза примчалась на такси. Галина Петровна истерично собирала вещи, причитая, что никогда больше сюда не вернется, что лучше уж в своей квартире одной, чем тут в этой заразе. Лиза помогала ей, бросая на Марину злобные взгляды, но ничего сказать не могла — санитарные нормы есть санитарные нормы.
Когда за ними закрылась дверь, Оксана расхохоталась:
— Мариш, ты гений! Видела, как она побежала?
— Спасибо тебе огромное, Оксан. Я тебе должна.
— Да ладно, — подруга обняла ее. — Мне даже понравилось. Такие свекрови должны знать свое место.
Виктор вышел из спальни, недоуменно глядя на Марину:
— А нам-то куда теперь?
— А нам никуда, — спокойно ответила она. — Обработка закончится через неделю, Оксана сказала. Правда, Оксан?
— Ага, через неделю. Ну или через две. Я позвоню, когда можно будет возвращаться, — она подмигнула и вышла.
Марина посмотрела на мужа. Он стоял посреди прихожей, растерянный и жалкий.
— Запомни, дорогой, — тихо сказала она. — Хозяйка здесь теперь я.
Виктор молчал, переваривая произошедшее. Марина прошла на кухню, поставила чайник. Села за стол, достала телефон. Руки больше не дрожали. Внутри было спокойно, даже легко как-то.
Он вошел минут через десять. Сел напротив, уткнулся взглядом в столешницу.
— Ты специально все это устроила, — сказал он наконец. Не вопрос, утверждение.
— Угадал, — Марина налила себе чай, помешала ложечкой. — Умный какой.
— Никакой плесени нет.
— Нет.
— И никакой обработки не будет.
— Не будет.
Он поднял на нее глаза. Злости в них не было, скорее удивление, смешанное с каким-то непонятным чувством.
— Зачем?
Марина отпила глоток обжигающего чая:
— Затем, что я устала быть прислугой в собственном доме. Устала от хамства, от унижений, от того, что мое мнение вообще никого не интересует. Твоя мама могла бы жить с нами, если бы вела себя по-человечески. Но она решила, что я тут пустое место. А я так не считаю.
— Она моя мать…
— И что? Это дает ей право оскорблять меня? Критиковать каждый мой шаг? А твоей сестре — вообще вести себя как хозяйке?
Виктор потер лицо руками:
— Мама просто привыкла все контролировать. Она не со зла.
— Может быть, — согласилась Марина. — Только я не обязана это терпеть. И если ты не видишь разницы между заботой и тиранией — это твои проблемы, а не мои.
Он молчал. Потом встал, прошелся по кухне.
— Она мне весь вечер звонит. Требует, чтобы я тебя проучил.
— И что ты ей ответил?
— Ничего пока, — он остановился у окна, посмотрел на темный двор. — Думаю.
Марина допила чай, поставила чашку в раковину. Подошла к нему, встала рядом.
— Витя, я не хочу тебя ставить перед выбором. Но я больше не буду жить так, как жила эти дни. Если ты считаешь, что я не права — скажи прямо. Я соберу вещи и уеду.
Он повернулся к ней. Лицо его было усталым, постаревшим как-то.
— Не надо никуда уезжать, — тихо сказал он. — Я все понял. Просто мне… страшно было маме отказать. Она всю жизнь твердила, что я у нее единственный, что я должен о ней заботиться. И я чувствовал себя виноватым.
— А передо мной ты не чувствовал себя виноватым?
Он опустил глаза:
— Чувствовал. Только не знал, как это все разрулить. Проще было сделать вид, что ничего не происходит.
Марина вздохнула. Злость уходила, оставляя после себя странную пустоту. Она понимала его — жить с чувством вины тяжело. Но она-то здесь при чем?
— Слушай, — она взяла его за руку. — Давай договоримся. Твоя мама может приезжать в гости, когда захочет. На выходные, на праздники. Но жить с нами постоянно — нет. Это наше пространство, наша семья. И решения мы принимаем вместе, а не по указке со стороны. Идет?
Виктор кивнул:
— Идет.
— И еще. Если кто-то из твоих родственников будет меня оскорблять или унижать — ты должен встать на мою защиту. Сразу, без отговорок. Договорились?
— Договорились.
Она обняла его. Он прижал ее к себе, уткнулся лицом в волосы.
— Прости меня, — прошептал он. — Я повел себя как последний придурок.
— Это точно, — согласилась она. — Но у тебя есть шанс все исправить.
Они стояли так, обнявшись, посреди кухни, пока за окном гасли огни в соседних домах. А потом Марина отстранилась, улыбнулась:
— Знаешь, а я проголодалась. Может, закажем пиццу?
— Давай, — он достал телефон, полистал меню. — С колбасой и грибами?
— Только без майонеза, — засмеялась она. — А то холестерин поднимется.
Он тоже улыбнулся. Впервые за эти дни — по-настоящему.
Через три дня Галина Петровна позвонила. Голос у нее был смущенный, непривычно тихий:
— Витя, ну как там у вас? Обработку уже закончили?
— Еще нет, мам, — спокойно ответил он. — Процесс идет. Недели через две, наверное, закончат.
— А… понятно. Ну ладно. Тогда я, пожалуй, у себя останусь. Оно, знаешь, удобнее как-то. И вам не мешаю.
— Хорошо, мам. Приезжай в гости, когда захочешь.
— Приеду, приеду обязательно, — она помолчала. — Витя, а Марине передай… ну, что я не хотела ее обидеть. Просто я привыкла по-своему.
— Передам, — пообещал он и повесил трубку.
Марина стояла рядом, слышала весь разговор. Взяла мужа за руку:
— Видишь, все получилось.
— Ты колдунья, — покачал он головой. — Настоящая колдунья.
— Просто женщина, которая знает себе цену, — поправила она. — И между прочим, у меня для тебя новость.
— Какая?
Она помолчала, улыбнулась загадочно:
— Я сегодня тест купила. Две полоски.
Виктор замер. Потом схватил ее в охапку, закружил по комнате:
— Правда?! Ты не шутишь?!
— Не шучу, — она смеялась, прижимаясь к нему. — Так что теперь у нас будет по-настоящему своя семья. Наша.
Он поставил ее на пол, поцеловал в лоб, в щеки, в губы. А Марина думала о том, что жизнь — странная штука. Иногда, чтобы построить что-то новое, нужно сначала разрушить старое. И она не боялась этого. Потому что теперь точно знала: хозяйка своей судьбы — она сама.
