— Мама, ты что творишь?! — Глеб влетел на кухню так, будто его туда втолкнула невидимая рука.
Я не обернулась. Продолжала резать капусту для борща, нож стучал по разделочной доске с привычным, успокаивающим ритмом. Дать ему выплеснуться, выкричаться — вот что было важно сейчас. Пусть думает, что управляет ситуацией.
— Ты знаешь, что наделала?! Лариса мне только что звонила! В слезах! Ты её унизила, оскорбила! При чужих людях! Мать моей жены!
Вот теперь я обернулась. Медленно положила нож, вытерла руки о полотенце. Глеб стоял посреди кухни, красный, взъерошенный, с горящими от праведного гнева глазами. За его спиной маячила Лариса — моя невестка, а точнее, бывшая невестка. Они развелись три месяца назад, но Лариса никак не могла смириться с мыслью, что больше не часть нашей семьи.
— Садись, Глеб, — сказала я спокойно. — И ты, Лариса, тоже садись. Поговорим, как взрослые люди.
— Я не сяду! — взвился сын. — Ты мне сначала объясни, какое право ты имела прийти к Ларисе домой и требовать, чтобы она вернула подарки, которые мы ей дарили?!
Я перевела взгляд на Ларису. Она стояла у дверного косяка, изображая страдалицу. Глаза красные, платочек в руках комкает. Актриса, что тут скажешь. За три года брака с моим сыном я её насквозь изучила.
— Лариса, — обратилась я к ней напрямую, игнорируя истерику сына. — Ты действительно хочешь при Глебе обсуждать, что именно я у тебя потребовала вернуть?
Она дёрнулась, как от удара. Глеб насторожился.
— Мам, о чём ты?
— О том, что твоя бывшая жена носила на встречи с нотариусом фамильное кольцо моей бабушки, — выдала я. — То самое, которое я ей дала на свадьбу с условием, что оно остаётся в нашей семье. И ещё о том, что на той же встрече она пыталась оформить завещание на мою трёхкомнатную квартиру.
Тишина упала на кухню, как тяжёлая занавеска. Глеб медленно повернулся к Ларисе. Та побледнела.
— Это неправда! — выдохнула она. — Нина Васильевна всё перевирает!
— Хочешь, я позвоню нотариусу прямо сейчас? — я достала телефон из кармана фартука. — Галина Марковна — моя старая знакомая. Она мне всё и рассказала. Как ты пришла с поддельной доверенностью от меня. Как пыталась убедить её, что я при смерти и хочу завещать квартиру тебе, любимой невестке.
Лариса схватилась за дверной косяк. Лицо её приобрело землистый оттенок.
— Я… я просто хотела помочь! — залепетала она. — Нина Васильевна, вы же пожилой человек, мало ли что… Я думала о вашем спокойствии!
— О моём спокойствии? — я рассмеялась, и смех этот был сухой, колючий. — Ты развелась с моим сыном, съехала от нас, но продолжаешь строить планы на мою квартиру? Это какая-то особенная забота, Лариса.
Глеб опустился на стул. Он смотрел на бывшую жену так, словно видел её впервые.
— Лара… это правда? — голос его дрогнул.
Она метнулась к нему, схватила за руку.
— Глебушка, не слушай её! Твоя мать всегда меня ненавидела! Она рада, что мы развелись! Она специально всё выдумывает, чтобы ты меня возненавидел!
Но я уже набирала номер.
— Галина Марковна? Здравствуйте, это Нина Васильевна Самойлова. У меня тут небольшая ситуация… Да, именно. Можете подтвердить моему сыну информацию о визите Ларисы Игоревны три дня назад?
Я включила громкую связь. Голос нотариуса, чёткий и официальный, заполнил кухню.
— Да, Нина Васильевна. Третьего ноября ко мне действительно приходила гражданка Климова Лариса Игоревна. Она предъявила доверенность, якобы выданную вами, на право распоряжения недвижимостью. Документ оказался поддельным. Я отказала в оформлении завещания и настоятельно рекомендовала вам обратиться в полицию.
Лариса рухнула на стул. Лицо её было белее мела.
— Спасибо, Галина Марковна, — сказала я и отключила связь.
Глеб молчал. Он смотрел на свои руки, лежащие на столе, и молчал. А я продолжала.
— Теперь о кольце. Это кольцо носила моя бабушка Евдокия. Она пережила блокаду Ленинграда. Кольцо — единственная вещь, которая у неё осталась от довоенной жизни. Перед смертью она передала его мне и сказала: «Нина, это кольцо должно остаться в нашем роду. Передай дочери или невестке, но с условием — оно не продаётся, не дарится, не закладывается. Это наша память».
Я подошла к Ларисе, нависла над ней.
— Я выполнила волю бабушки. Дала тебе кольцо на свадьбе. Сказала о его истории, о значении. Ты клялась, что будешь беречь его. А потом вы с Глебом развелись, и ты решила, что кольцо теперь твоё. Больше того — ты решила, что и квартира должна быть твоей.
— Мам… — Глеб поднял на меня глаза. В них читалась такая боль, что мне стало его жалко. Но жалость — плохой советчик в таких делах.
— Глеб, я не против того, что вы развелись, — сказала я мягче. — Не сложилось — бывает. Но когда бывшая жена моего сына пытается через подделку документов отнять у меня квартиру, которую я получила от своих родителей, это уже не развод. Это преступление.
Лариса вскочила со стула.
— Вы все врёте! Вы сговорились! Эта ваша нотариус — подруга, она всё придумала! А кольцо… кольцо мне подарили! Подарили, понимаете?! Это мой подарок!
— С условием, — напомнила я. — Ты слышала условие. Свидетелей было двадцать человек на свадьбе. Хочешь, будем разбираться в суде?
Она дёрнулась к выходу, но я преградила ей путь.
— Кольцо, Лариса. Сейчас. Или я действительно звоню в полицию. Подделка доверенности — уголовная статья. Мошенничество — тоже.
Руки её задрожали. Она полезла в сумочку, достала маленькую бархатную коробочку. Швырнула её на стол так, что коробочка отскочила и упала на пол. Глеб поднял её, открыл. Кольцо лежало внутри, старое золото тускло блестело в свете кухонной лампы.
— Забирай своё проклятое кольцо! — выкрикнула Лариса. — И квартиру свою сторожи! Я всё равно найду способ!
— Вот это уже угроза, — спокойно констатировала я. — Глеб, ты слышал?
Сын кивнул. Лицо его было каменным.
— Лара, уходи, — сказал он тихо. — Просто уходи. И больше не звони мне. Никогда.
Она попятилась к двери, спотыкаясь, хватаясь за косяк.
— Ты пожалеешь! — прошипела она. — Вы все пожалеете! Я вам устрою! Я…
— Ты ничего не устроишь, — оборвала я её. — Потому что завтра я иду к нотариусу и оформляю завещание. Официальное, заверенное, с указанием всех наследников. И там не будет ни одной буквы твоего имени. А ещё я подам заявление в полицию о попытке мошенничества. Пусть разбираются.
Лариса выбежала из квартиры, хлопнув дверью так, что задрожали стёкла в окнах.
Мы остались вдвоём. Глеб сидел, уронив голову на руки. Я подошла, положила ладонь ему на плечо.
— Прости, сынок, — сказала я. — Знаю, тяжело. Но ты должен был узнать правду.
Он поднял голову. Глаза были красными.
— Мам, я дурак. Полный дурак. Три года прожил с ней и не видел, кто она на самом деле.
— Любовь слепа, — пожала я плечами. — Но теперь ты видишь. И это главное.
— Она правда хотела отнять у тебя квартиру? — спросил он, и в голосе его звучало недоверие. — При чём тут квартира? Мы же развелись!
— Вот именно, — кивнула я. — Нормальный человек после развода уходит и живёт своей жизнью. А Лариса решила, что развод — это не конец отношений с нашей семьёй, а начало новой игры. Игры в наследство.
Я достала из шкафчика бутылку коньяка, налила два бокала. Протянула один Глебу.
— Выпей. Успокоишься.
Он выпил залпом, поморщился.
— Расскажи всё с начала, — попросил он. — Как ты узнала?
Я села напротив, обхватила свой бокал ладонями.
— Неделю назад мне звонит Галина Марковна. Говорит: «Нина, у тебя всё в порядке? Ко мне приходила твоя невестка с доверенностью, хочет оформить завещание от твоего имени». Я обалдела. Какая доверенность? Какое завещание? Галина говорит: «Я документ проверила — подделка. Печать не та, подпись кривая. Я её выставила и тебе звоню».
Глеб слушал, сжав кулаки.
— Я сразу поняла, — продолжила я. — Лариса не смирилась с разводом. Точнее, не смирилась с тем, что потеряла доступ к нашей квартире. Она ведь знала, что квартира большая, в центре, дорогая. И решила: раз я уже не жена Глеба, надо действовать по-другому. Стать моей наследницей напрямую.
— Но как она вообще могла подумать, что это сработает? — Глеб провёл рукой по лицу. — Это же бред!
— Не бред, — возразила я. — Расчёт. Холодный и циничный. Галина сказала, что Лариса рассказывала ей трогательную историю: мол, свекровь при смерти, просила оформить всё на любимую невестку, но сама подписать не может, вот доверенность. Если бы Галина не была моей знакомой, если бы просто поверила…
— Документы бы оформили, — закончил Глеб мрачно. — И после твоей смерти квартира отошла бы Ларисе по завещанию.
— Именно, — кивнула я. — Вот только я, как видишь, жива и здорова. И умирать пока не собираюсь.
Я отпила коньяк. Тепло разлилось по груди.
— А потом я решила проверить, — продолжила я. — Позвонила своей подруге Тамаре. Она работает в ювелирном на Арбате. Спросила, не приносила ли кто кольцо на оценку. Бабушкино кольцо — штука редкая, дореволюционное золото, особая проба. Тамара вспомнила: да, приходила молодая женщина, описание подходит под Ларису. Хотела продать. Тамара назвала цену, та сказала, что подумает.
Глеб застыл.
— Она хотела продать кольцо?
— Хотела, — подтвердила я. — Но, видимо, решила сначала провернуть дело с квартирой. Кольцо — это мелочь по сравнению с трёшкой в центре. А уж потом, получив квартиру, можно и кольцо продать. Или оставить себе как сувенир.
Сын молчал. Я видела, как на его лице сменяются эмоции: от боли к гневу, от гнева к отвращению.
— Мам, прости, — выдавил он наконец. — Я привёл в дом змею.
— Ты привёл в дом женщину, которую любил, — поправила я. — А то, что она оказалась змеёй, ты узнал только сейчас. Не вини себя.
— Но я должен был видеть! — он ударил кулаком по столу. — Три года, мам! Три года мы прожили вместе!
— Глеб, — я взяла его за руку. — Некоторые люди очень хорошо умеют притворяться. Лариса из таких. Она играла роль любящей жены, пока ей это было выгодно. А когда поняла, что брак трещит по швам, решила обеспечить себе запасной вариант. Мою квартиру.
Он опустил голову.
— Я так виноват перед тобой…
— Ты ни в чём не виноват, — твёрдо сказала я. — Виновата только она. И знаешь, что самое подлое?
Глеб поднял на меня глаза.
— Она использовала твоё доверие, — продолжила я. — Ты ведь рассказывал ей про бабушку Евдокию? Про блокаду? Про то, как я берегу кольцо?
Он кивнул.
— Вот видишь. Ты делился с ней самым сокровенным. А она превратила это в план обогащения. Использовала твою открытость против нас.
Глеб снова выпил. Бокал дрожал в его руке.
— Что теперь? — спросил он.
— Теперь живём дальше, — просто ответила я. — Завтра я иду к нотариусу, оформляю нормальное завещание. Всё тебе, как и должно быть. А насчёт заявления в полицию… Подумаю. Может, не стоит. Она и так получила урок.
— Стоит, — жёстко сказал Глеб. — Обязательно подавай. Пусть знает, что за такие дела отвечают.
Я посмотрела на него и улыбнулась. Вот теперь передо мной сидел взрослый мужчина, а не влюблённый мальчишка.
— Хорошо, — согласилась я. — Подам.
Мы ещё посидели в молчании. Потом Глеб поднялся, подошёл ко мне, обнял.
— Спасибо, мам, — прошептал он. — За то, что защитила. За то, что открыла глаза.
Я погладила его по голове, как в детстве.
— Я твоя мать, — сказала я. — Это моя работа — защищать тебя. Даже от тех, кого ты любишь.
Он отстранился, вытер глаза.
— Пойду домой, — сказал он. — Надо всё обдумать.
— Иди, — кивнула я. — И не казни себя. Ошибаются все. Главное — вовремя это понять.
Когда дверь за ним закрылась, я вернулась на кухню. Взяла коробочку с кольцом, открыла. Кольцо лежало на бархатной подушечке, старое, потёртое, бесценное. Я надела его на палец, покрутила. Бабушка Евдокия смотрела на меня откуда-то сверху и, кажется, одобрительно кивала.
— Бабуль, — прошептала я. — Кольцо вернулось. Оно останется в семье.
А через неделю я действительно пошла к нотариусу. Оформила завещание, чёткое и ясное. Квартира — Глебу. Кольцо — Глебу, с условием передать его своей дочери или невестке, когда придёт время. И ещё добавила пункт: в случае моей смерти при подозрительных обстоятельствах провести расследование с особым вниманием к Ларисе Игоревне Климовой.
Галина Марковна улыбнулась, когда прочитала.
— Нина Васильевна, вы предусмотрительная женщина, — сказала она.
— Опытная, — поправила я. — Жизнь научила.
Заявление в полицию я тоже подала. Галина Марковна дала показания, предоставила копию поддельной доверенности. Дело завели. Не знаю, чем оно закончится — может, условным сроком, может, штрафом. Но главное другое: Лариса поняла, что со мной шутки плохи.
Больше она не появлялась. Не звонила, не писала. Исчезла из нашей жизни так же быстро, как когда-то в неё ворвалась — красивая, обаятельная, с широкой улыбкой и змеиным сердцем.
А Глеб… Глеб пережил развод по-настоящему только сейчас. Когда понял, с кем делил жизнь три года. Он стал молчаливее, задумчивее. Но и сильнее. В его глазах появилась та самая взрослая твёрдость, которой раньше не хватало.
— Мам, — сказал он однажды, когда мы сидели за чаем. — Я теперь буду очень осторожен с женщинами.
— Не надо быть осторожным, — возразила я. — Надо быть внимательным. Это разные вещи. Осторожность делает тебя трусом. Внимательность делает тебя мудрым.
Он задумался.
— А ты как поняла, что Лариса не та, кто нужен мне?
Я отпила чай, прежде чем ответить.
— Я видела, как она смотрит на вещи, — сказала я. — Не на людей. На вещи. Когда она приходила к нам в гости, её взгляд скользил по квартире, оценивая, прикидывая. Она не интересовалась семейными фотографиями, историями. Она спрашивала: сколько метров? какой район? когда делали ремонт? Я сначала думала, это от застенчивости. Мол, не знает, о чём поговорить, вот и спрашивает про квартиру. А потом поняла: ей действительно интересна только квартира.
Глеб кивнул.
— Я слепой был.
— Влюблённый, — снова поправила я. — А когда любишь, не замечаешь мелочей. Но мелочи складываются в картину. И картина получилась некрасивая.
Прошло несколько месяцев. Жизнь вошла в привычное русло. Глеб познакомился с новой девушкой — Катей, скромной учительницей младших классов. Впервые привёл её к нам на ужин в прошлое воскресенье.
Катя вошла с букетом цветов, растерянно улыбаясь. Огляделась — и сразу подошла к стене с фотографиями.
— Ой, а это кто? — спросила она, показывая на чёрно-белый снимок.
— Моя бабушка Евдокия, — ответила я, внимательно наблюдая.
— Какое красивое лицо, — тихо сказала Катя. — Добрые глаза. И какое старинное платье!
Она смотрела на фотографию с неподдельным интересом. Не на квартиру, не на мебель. На человека. На лицо, на глаза, на историю.
И я поняла: вот она, настоящая. Та, которую можно впустить в семью без страха.
Вечером, когда Катя ушла, Глеб спросил:
— Ну как?
— Хорошая девочка, — ответила я. — Береги её.
Он обнял меня.
— Обязательно, мам.
А я подумала: может, та история с Ларисой и была нужна. Чтобы Глеб научился отличать настоящее от фальшивого. Любовь от расчёта. Человека от хищника.
Кольцо бабушки Евдокии лежит теперь в моей шкатулке. Я иногда достаю его, надеваю, вспоминаю. И думаю: когда Глеб с Катей поженятся — а они поженятся, я это чувствую — я передам кольцо ей. С тем же условием, которое дала мне бабушка.
Пусть останется в семье. В настоящей семье, где ценят не квартиры и золото, а память, честь и любовь.
