— Ты что, совсем голову потеряла? Моя мать в больнице лежит, а ты тут концерты устраиваешь!
Голос Германа гремел так, что соседи наверняка уже уши к стене приложили. Ирина стояла посреди кухни с мокрыми руками — только что тарелки домывала после ужина. Капли воды стекали с пальцев на линолеум, образуя маленькие лужицы.
— Герман, я просто попросила тебя не орать на меня при детях…
— При детях?! — он шагнул ближе, и она невольно попятилась к раковине. — Да им уже двадцать лет! Какие дети? А вот моя мама — старая женщина, больная! И если ты не можешь проявить элементарного уважения к человеку, который вырастил меня…
— Герман, послушай…
— Нет, ты послушай! — он ткнул пальцем в её сторону. — Не будешь почитать мою маму, вылетишь из этой квартиры, как пробка из бутылки!
Тишина. Только холодильник негромко гудел в углу, да из открытого окна доносились голоса подростков во дворе. Ирина смотрела на мужа и не узнавала. Куда делся тот застенчивый инженер, который тридцать лет назад читал ей стихи на скамейке у метро «Сокол»? Который говорил, что она — свет в его окне?
— Это моя квартира тоже, — произнесла она тихо, но отчётливо. — Я тут двадцать восемь лет живу. Двух твоих детей родила и вырастила в этих стенах.
— Квартира оформлена на меня! — рявкнул он. — Приватизирована на моё имя!
Вот оно. То, что он всегда держал в заднем кармане, как козырную карту. Ирина отвернулась к окну. Фонарь на улице мигал — скоро совсем погаснет, неделю уже так моргает. Надо было в ЖЭК позвонить, да всё руки не доходили.
— Понял я давно, что ошибся с тобой, — продолжал Герман, уже чуть спокойнее, но каждое слово било наотмашь. — Мама ещё тогда говорила: рано женишься, не разобрался в человеке. А я не слушал. Думал — красивая, добрая вроде. Ну и что теперь? Ты даже суп нормальный сварить не можешь, всё пересаливаешь!
Ирина обернулась. Хотела что-то сказать про суп, про то, что он сам три тарелки съел сегодня, но осеклась. Зачем? Он всё равно не услышит. Он уже давно её не слышит.
— Завтра пойдёшь к матери в больницу. С утра. Отвезёшь ей домашнюю еду, посидишь, поговоришь. И будешь ходить каждый день, понятно?
— Герман, у меня завтра медкомиссия на работе назначена. Я же говорила…
— Плевать! — он махнул рукой. — Перенесёшь. Мать важнее твоих справок.
Ирина вытерла руки о полотенце. Медленно, тщательно, каждый палец. Надо было что-то делать, держать себя в руках как-то. Внутри всё клокотало — обида, злость, усталость. Особенно усталость. Такая, что хотелось просто лечь на пол прямо здесь, на кухне, и не вставать.
— Я пойду пройдусь, — сказала она, снимая фартук.
— Куда это ещё?
— На улицу. Подышать.
— Ишь, разгулялась! Десять вечера уже!
Но она уже надевала куртку в прихожей, нашарила в кармане телефон и ключи. Хлопнула дверь — не сильно, но чувствительно.
На лестничной площадке пахло чьим-то ужином — жареной картошкой и луком. У Петровых, наверное. Ирина спустилась по ступенькам, вышла во двор. Прохладный октябрьский вечер обнял её, и она вздохнула — первый раз за весь день полной грудью.
Ноги сами понесли её к выходу со двора. Надо было куда-то идти, не просто стоять. Она свернула направо, к проспекту. Мимо неё проплывали знакомые дома, магазинчики с приглушённым светом витрин, остановка, где всегда толпились люди даже поздним вечером.
«Вылетишь из квартиры, как пробка».
Слова эти крутились в голове, как заевшая пластинка. Неужели он и правда так думает? Что она тут никто? Временная жилица в собственной жизни?
Ирина остановилась у перехода, дожидаясь зелёного света. Напротив сияла вывеска круглосуточного супермаркета. Она машинально перешла дорогу, толкнула стеклянную дверь.
Внутри было тепло, светло, играла тихая музыка. Пахло свежим хлебом и кофе из кофемашины у входа. Ирина взяла корзинку, хотя ничего покупать не собиралась. Просто шла между рядами, рассматривала упаковки, цены, этикетки.
Возле молочного отдела стояла женщина примерно её возраста, разглядывала йогурты. Крашеные рыжие волосы, яркая помада, модная куртка с блёстками на рукавах.
— Простите, — обратилась она вдруг к Ирине. — Вы не подскажете, какой из этих без сахара? А то я очки дома забыла, не вижу мелкий шрифт.
Ирина подошла ближе, взяла баночку, прищурилась.
— Вот этот. Тут написано — «без добавления сахара».
— Ах, спасибо огромное! — женщина улыбнулась, и Ирина заметила тёплые карие глаза, лучики морщинок в уголках. — Я на диете, понимаете. Врач сказал — меньше сладкого. А я так люблю на ночь йогурт с ягодами…
Они разговорились. Как-то само собой. Женщину звали Нина, оказалось, что она живёт в соседнем доме, тоже часто заходит сюда по вечерам.
— Знаете, — призналась Нина, когда они медленно двигались к кассам, — я специально прихожу именно вечером. Дома… — она замялась. — Дома как-то душно бывает. Муж всё телевизор смотрит, орёт на всех. То ему каналы не те, то ужин не такой. Вот я и гуляю.
Ирина почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Неужели и у других так же?
— А я сегодня вообще сбежала, можно сказать, — вдруг услышала она собственный голос. — Муж устроил скандал. Говорит, если не буду его мать почитать, выгонит меня из квартиры.
Нина остановилась прямо посреди прохода.
— Как выгонит? Это же ваша общая квартира?
— На него оформлена. Он теперь этим козыряет.
— Господи… — Нина покачала головой. — А сколько вы вместе?
— Двадцать восемь лет.
Они расплатились на кассе и вышли на улицу. Нина предложила дойти до лавочки у подъезда — посидеть немного, раз уж обе не спешат домой.
Неделя пролетела как в тумане. Герман каждый день повторял одно и то же: мать, больница, неуважение. А потом случилось то, чего Ирина не ожидала даже в самых мрачных мыслях.
— Собирай вещи, — бросил он в субботу утром, стоя в дверях спальни. — Всё. Хватит. Я принял решение.
Ирина сидела на кровати с чашкой чая. Руки её замерли на полпути ко рту.
— Что… что ты сказал?
— Ты меня отлично поняла. Квартира моя, я здесь хозяин. Ты мне больше не жена. Сколько можно терпеть? Вчера ты опять не поехала к матери, соврала про какие-то дела!
— Герман, у меня действительно были дела! Я же объясняла…
— Собирай вещи, говорю! — рявкнул он. — До вечера чтобы духу твоего тут не было!
Он развернулся и ушёл. Хлопнула дверь — он ушёл куда-то, наверное, к своей матери, которую уже выписали из больницы.
Ирина сидела неподвижно. Чай в чашке покрывался лёгкой плёнкой. За окном проехала машина, залаяла собака. Обычное субботнее утро. Только жизнь вдруг перевернулась.
Звонить детям? Сын живёт в другом городе, дочь снимает квартиру с молодым человеком. Обременять их? Нет. Они и так достаточно настрадались, глядя на родительские ссоры последние годы.
Ирина встала. Достала из шкафа старый дорожный чемодан. Начала складывать вещи — методично, почти механически. Платья, кофты, бельё. Косметичку. Документы из тумбочки. Фотоальбом — нет, его оставила. Зачем ей эти снимки прошлого?
К вечеру она стояла у подъезда с чемоданом и двумя большими сумками. Небо затянуло тучами, накрапывал мелкий дождь. Ирина достала телефон, открыла приложение с объявлениями об аренде. Пролистала несколько вариантов. Один показался подходящим — однокомнатная квартира на окраине, недорого, можно въезжать сразу.
Набрала номер.
— Да, слушаю, — ответил мужской голос, приятный, спокойный.
— Здравствуйте. Я по объявлению. Квартира ещё свободна?
— Свободна. Вы хотите посмотреть?
— Можно прямо сейчас? Мне… мне срочно нужно жильё.
Небольшая пауза.
— Хорошо. Приезжайте. Адрес запишете?
Через сорок минут Ирина выходила из метро на незнакомой станции. Дождь усилился, и она раскрыла зонт, который чудом оказался в сумке. Улица была тихая, с невысокими домами, старыми деревьями вдоль тротуара. Пахло мокрой листвой и осенью.
Нашла нужный подъезд, поднялась на третий этаж. Позвонила. Дверь открыл мужчина лет пятидесяти — высокий, седоватый, в простой клетчатой рубашке и джинсах. Лицо усталое, но добрые серые глаза.
— Ирина? Проходите. Я Виктор.
Квартира оказалась небольшой, но светлой. Чистенькая, с простой мебелью. Пахло свежестью и чем-то ещё — может быть, кофе или чаем.
— Вот, смотрите, — Виктор показывал комнату, кухню, ванную. — Всё работает, сантехника новая. Мебель оставил — диван раскладывается, шкаф, стол. Вам одной?
— Одной, — подтвердила Ирина и вдруг почувствовала, как к горлу подкатил ком. Одной. Она теперь одна.
Виктор, видимо, что-то заметил в её лице, потому что деликатно отвернулся, прошёл на кухню.
— Чаю хотите? Или вам некогда?
— Хочу, — выдохнула она. — Спасибо.
Они сидели на кухне, пили горячий чай. Дождь барабанил по подоконнику, за окном сгущались сумерки. Виктор не расспрашивал, не лез с вопросами. Просто рассказал про квартиру — что она досталась ему от тётки, он сам живёт в своём доме за городом, а эту сдаёт.
— Вы… вы располагайтесь тут как дома, — сказал он, допивая чай. — Если что-то сломается, звоните сразу, я приеду. Я быстро.
Ирина посмотрела на него. На спокойное лицо, добрые морщинки у глаз. И впервые за много дней почувствовала что-то похожее на облегчение.
— Спасибо, — сказала она тихо. — Я беру квартиру.
Первую неделю она просто приходила в себя. Обживала новое пространство — покупала продукты, расставляла вещи, привыкала к тишине. К тому, что никто не кричит, не требует, не попрекает. Дети звонили, расстроенные, предлагали помощь. Но Ирина отказывалась — справлюсь, говорила она, всё будет хорошо.
Виктор приезжал пару раз — то кран на кухне подтянуть, то лампочку в коридоре заменить. Каждый раз оставался попить чаю. Говорили обо всём и ни о чём — о погоде, о городе, о жизни. Он рассказывал про свой дом, про сад, который развёл. Она слушала и ловила себя на мысли, что ей интересно. Давно ей не было так интересно просто слушать человека.
— А вы почему один живёте? — спросила она как-то. — Извините, если нескромный вопрос.
Виктор усмехнулся грустно.
— Жена ушла три года назад. К другому. Сказала, что я скучный. Работаю много, по вечерам в саду копаюсь. Вот она и нашла себе повеселее.
— Понимаю, — кивнула Ирина. — Меня муж выгнал. Сказал, что квартира его, и я ему больше не нужна.
Они посмотрели друг на друга — два человека с похожими ранами. И в этом взгляде было столько понимания, что слова стали не нужны.
После того разговора что-то изменилось. Виктор стал заезжать чаще — то булочки свежие привезёт, то овощи из своего огорода. Однажды предложил съездить к нему в дом — посмотреть, как он там устроился.
Ирина согласилась.
Дом оказался небольшим, деревянным, с верандой и огромным участком. Виктор показывал ей яблони, грядки, теплицу. Говорил о планах на весну, о том, как хочет построить беседку. Глаза его светились, и Ирина поймала себя на том, что давно не видела такого живого увлечения в мужских глазах.
— Красиво у вас, — сказала она, стоя на веранде с кружкой вишневого чая. — Тихо. Спокойно.
— Да, — согласился Виктор, стоя рядом. — Мне здесь хорошо. Но иногда… иногда одиноко, знаете?
Он посмотрел на неё, и в этом взгляде было столько тепла, что Ирина почувствовала, как внутри что-то оттаивает. Что-то, что замёрзло за долгие годы жизни с Германом.
— Знаю, — прошептала она.
Виктор медленно взял её за руку. Его ладонь была тёплой, чуть шершавой от работы. Ирина не отдёрнула руку. Наоборот — сжала его пальцы в ответ.
Они стояли так, молча, глядя на закатное небо над садом. И Ирина вдруг поняла — что-то начинается. Что-то новое, пугающее и манящее одновременно.
Прошло два месяца
Декабрь укутал город снегом и морозом. Ирина устроилась на новую работу — в небольшой книжный магазин недалеко от дома. Продавцом-консультантом. Зарплата небольшая, но её хватало на жизнь. И главное — там было спокойно. Милая хозяйка, тихие покупатели, запах бумаги и кофе из соседней кофейни.
Виктор теперь бывал у неё почти каждый день. То заедет после работы, то в выходные приглашал к себе. Они готовили вместе ужины, смотрели старые фильмы, гуляли по заснеженному саду. Разговаривали обо всём — о детстве, о мечтах, о том, как странно устроена жизнь.
— Знаешь, — сказала как-то Ирина, сидя у него на кухне и помешивая сахар в чае, — я раньше думала, что всё кончено. Что в пятьдесят два года жизнь уже прожита. А оказалось…
— Что она только начинается? — закончил Виктор, улыбаясь.
— Да, — она улыбнулась в ответ. — Смешно, правда?
Он подошёл, обнял её за плечи.
— Совсем не смешно. Это счастье, Ира. Мы заслужили его.
Она прижалась к нему, вдыхая запах его свитера — чистый, домашний. С Виктором всё было по-другому. Он не кричал, не требовал, не попрекал. Он просто был рядом. Спрашивал, как прошёл день. Интересовался её мнением. Смеялся над её шутками.
Однажды вечером, когда они возвращались с прогулки по центру города, Ирина увидела Германа. Он шёл навстречу с матерью под руку — та, кутаясь в тёмную шубу, что-то говорила ему, размахивая свободной рукой. Герман кивал, лицо серое, усталое.
Ирина замерла. Виктор почувствовал это, посмотрел на неё вопросительно.
— Это он? — тихо спросил.
— Да.
Герман тоже их заметил. Остановился. Несколько секунд они стояли так — две пары на заснеженной улице под фонарями. Мать Германа что-то зашипела ему на ухо, дёргая за рукав.
Потом Герман резко отвернулся и пошёл дальше. Ирина проводила его взглядом. И ничего не почувствовала. Ни боли, ни обиды, ни злости. Пустота. Как будто смотрела на чужого человека.
— Пойдём, — мягко сказал Виктор, взяв её за руку.
Они пошли дальше. Снег поскрипывал под ногами, где-то играла музыка, горели новогодние гирлянды в витринах магазинов.
— Ты его любила? — спросил Виктор, когда они свернули в переулок.
Ирина задумалась.
— Когда-то… наверное. Давно. Потом просто жила рядом. По инерции. Боялась остаться одна.
— И что теперь?
— Теперь я не боюсь, — она остановилась, посмотрела ему в глаза. — Спасибо тебе.
Он поцеловал её. Нежно, бережно. Первый снег падал на их лица, и Ирина думала о том, как же хорошо, что она тогда ушла из той душной кухни. Что набралась смелости начать всё заново.
Перед самым Новым годом позвонила дочь.
— Мам, папа хочет поговорить с тобой. Просит прощения. Говорит, что был неправ.
Ирина стояла у окна своей маленькой квартиры, смотрела на падающий снег.
— Передай ему, что я его простила, — сказала она спокойно. — Но назад не вернусь. У меня другая жизнь теперь.
— Мам… ты счастлива?
— Да, доченька. Впервые за много лет — да.
После разговора Ирина ещё долго стояла у окна. Вспоминала ту давнюю ночь, когда выбежала из дома. Встречу с Ниной в супермаркете. Первый звонок Виктору. Всё сложилось так странно, так неожиданно.
В дверь позвонили. Она открыла — на пороге стоял Виктор с огромным пакетом.
— Принёс продукты. Думал, приготовим вместе что-нибудь праздничное. Новый год на носу!
Ирина рассмеялась и впустила его. Они возились на кухне, резали салаты, жарили мясо, спорили о том, сколько класть майонеза. Музыка играла из телефона, за окном кружил снег, пахло укропом и чесноком.
— Знаешь, — сказал Виктор, обнимая её со спины, пока она помешивала что-то в кастрюле, — я тут подумал. Может, ты переедешь ко мне? В дом. Там места много, тебе понравится. Комнату под мастерскую выделим — ты же говорила, что вышивать любишь.
Ирина обернулась. Посмотрела в его серые добрые глаза.
— Виктор…
— Не спеши отвечать, — он улыбнулся. — Подумай. Не обязательно сразу. Просто знай — я буду рад. Очень.
Она обняла его. Крепко, благодарно. И в этих объятиях было всё — и ответ, и надежда, и новое начало.
За окном падал снег. Город готовился к празднику. А в маленькой квартире на окраине двое людей, уставших от прошлого, находили своё простое человеческое счастье. То самое, за которым не нужно бежать через океаны. Которое приходит тихо, в обычный вечер, когда ты просто открываешь дверь правильному человеку.
И Ирина точно знала — она откроет эту дверь. В новую жизнь. Где её ценят, любят и уважают. Где она не пробка, которую можно выбросить. А женщина, которая заслуживает счастья.
Заслуживает быть собой.
