— Слушай, Гена, ты вообще соображаешь, что несешь? Я же тебе по-русски говорю: денег нет! — Зоя швырнула на стол пачку каких-то бумаг и отвернулась к окну, нервно закуривая. — И не смотри на меня этими глазами, как будто я тебе что-то должна.
Геннадий стоял посреди чужой, теперь уже совсем чужой квартиры и не узнавал женщину, ради которой полгода назад собрал чемодан и хлопнул дверью родного дома. Та Зоя, воздушная и страстная, умевшая так смеяться в его объятиях, растворилась без следа. Осталась только эта — с желтыми от никотина пальцами, с вечно недовольным лицом и голосом, от которого хотелось забиться в угол.
— Зой, ну я же просто попросил… рубашку погладить. На совещание завтра, — начал было он, но она обернулась так резко, что он невольно отступил на шаг.
— Лучше закрой рот и не рявкай! Я к тебе не нанималась борщи варить и твои грязные носки стирать! — прошипела она, и в глазах её плескалось что-то холодное, злое. — Думал, легко будет? Думал, я буду тебе прислуживать, как та твоя Лидка?
Лидия. Имя жены отозвалось болью где-то под рёбрами. Он вдруг отчётливо вспомнил, как она молча гладила его рубашки по вечерам, сидя перед телевизором. Как по субботам варила тот самый борщ, который он так любил. Как встречала с работы, всегда улыбаясь, хотя сама уставала не меньше.
— Зачем ты её вспоминаешь? — тихо спросил он.
— А что, правда глаза колет? — Зоя затушила сигарету прямо на подоконнике, оставив уродливый чёрный след. — Тебе что, невдомёк было, что я не домохозяйка? Я работаю! Я устаю! И если ты думал, что у меня тут будет как у мамочки твоей, то ты, дорогой мой, ошибся адресом.
Геннадий опустился на диван, чувствуя, как накатывает усталость. Ему было сорок восемь, а ощущение такое, будто все семьдесят. Полгода назад он чувствовал себя снова молодым — Зоя умела это создавать, эту иллюзию второй юности. Она работала в соседнем отделе, всегда яркая, с красивым маникюром, с этим дурманящим парфюмом. Она смотрела на него так, будто он не просто замученный жизнью бухгалтер, а настоящий мужчина, герой.
А Лидия… Лидия просто была рядом. Двадцать три года рядом. Незаметная, тихая, в вечном фартуке и домашних тапочках. Когда Зоя начала оставлять ему записки на столе, приглашать на обеды, он вдруг понял, что задыхается в своём браке. Нет, не так. Он решил, что задыхается. Захотел острых ощущений, взгляда восхищённых глаз.
— Ты слышишь меня вообще или в своих мыслях опять застрял? — голос Зои вернул его в реальность. — Я сказала: завтра с утра езжай к себе на квартиру и забери оттуда ещё вещи.
— К себе? — он не понял. — Это теперь не моя квартира. Там Лида живёт.
— Ну и что? Твоя фамилия в документах, твоё право. Приедешь, заберёшь, что надо, и делу конец. Или ты боишься её?
Боялся ли он Лидии? Нет. Он боялся увидеть в её глазах то, что там поселилось после его ухода. Он помнил тот вечер. Вспоминал каждую деталь, хотя и пытался не думать об этом. Как собирал чемодан, а она стояла в коридоре, держась за косяк двери. Не кричала, не плакала — просто стояла.
— Ты правда уходишь? — спросила она тогда.
— Я не могу больше, Лида. Прости.
— За что прощать-то? — голос её был каким-то отстранённым, чужим. — За то, что я тебе наскучила?
Он не ответил. Просто закрыл за собой дверь. А теперь, спустя полгода, понимал, что хотел бы вернуть ту секунду, когда рука ещё не повернула ключ.
— Я не поеду, — сказал он Зое.
— Как это не поедешь? — она подошла ближе, и он увидел в её лице что-то новое. Расчёт. Холодный, циничный расчёт. — Слушай, Гена, давай начистоту. Мне нужна нормальная квартира. Эта однушка — временный вариант. А у тебя там трёшка, в хорошем районе. Ты её продашь, мы купим что-то нормальное вместе, и заживём.
— Продать квартиру? — он не поверил своим ушам. — Там Лидия живёт!
— И что? Она взрослая тётка, сама о себе позаботится. Или ты теперь и за неё переживаешь? Тогда зачем вообще ушёл?
Вопрос повис в прокуренном воздухе маленькой комнаты. Зачем? Почему? В последние недели он задавал себе эти вопросы всё чаще. Зоя оказалась совсем не той, какой представлялась. Или он сам придумал её другой, нарисовал в воображении образ, который не имел ничего общего с реальностью.
— Ты знаешь что, — Геннадий встал, — мне надо пройтись. Подумать.
— Валяй, — Зоя пожала плечами и потянулась за новой сигаретой. — Только недолго. В девять у нас встреча с риелтором.
— С каким риелтором?
— С которым я договорилась насчёт оценки твоей квартиры. Думаешь, я зря время теряю?
Он вышел на улицу, не попрощавшись. Ноябрьский вечер встретил его мокрым снегом и ледяным ветром. Геннадий поднял воротник куртки и пошёл куда глаза глядят. Город вокруг гудел, торопился, спешил по своим делам, а он брёл, как сомнамбула, не замечая ни света фонарей, ни редких прохожих.
Почему-то ноги сами привели его к тому скверу, где они с Лидией любили гулять по выходным. Лет десять назад это было. Тогда ещё деревья казались выше, а скамейки новее. Он остановился возле фонтана — теперь сухого, законсервированного на зиму — и достал телефон.
Её номер он не удалил. Не смог. Пальцы зависли над экраном. Позвонить? Сказать что? Извиниться? Или просто услышать голос — тот самый, спокойный и тёплый, которого ему так не хватало теперь?
Он не нажал на вызов. Вместо этого открыл галерею и пролистал старые фотографии. Вот они на море, пять лет назад. Вот Лидия на кухне, с мукой на носу — пекла тогда пирог к его дню рождения…
Телефон завибрировал в руке — сообщение от Зои: «Где ты? Риелтор уже едет. Не позорь меня».
Геннадий выключил телефон и сунул его в карман. Риелтор. Продажа квартиры. Как всё быстро закрутилось — он и опомниться не успел. Ещё месяц назад Зоя была милой и покладистой, а теперь… Теперь каждый день начинался с претензий и заканчивался скандалом.
Он посмотрел на часы — половина девятого. До встречи оставалось полчаса, но возвращаться не хотелось. Вместо этого Геннадий вдруг решительно зашагал к метро. Ехать нужно было на другой конец города, туда, где осталась его прежняя жизнь.
В вагоне было душно и многолюдно. Напротив сидела пожилая пара — муж что-то рассказывал, жена слушала, улыбаясь. Они держались за руки. Простой жест, а Геннадию стало нестерпимо больно. Когда он в последний раз держал за руку Лидию? Не помнил. Всё куда-то ускользнуло, растворилось в рутине, и он даже не заметил, как перестал ценить то, что имел.
Выйдя на нужной станции, он побрёл по знакомым улицам. Вот магазин, где Лидия покупала продукты. Вот аптека, где они брали лекарства для его матери, пока та была жива. Каждый угол был пропитан воспоминаниями, и чем ближе он подходил к дому, тем сильнее сжималось сердце.
Подъезд встретил его запахом свежей краски — видимо, делали ремонт. Геннадий поднялся на четвёртый этаж и замер перед знакомой дверью. Ключи у него были, но разве можно просто так взять и войти?
Он позвонил. Долго. Никто не открывал. Странно — обычно в это время Лидия всегда была дома. Геннадий уже собрался уходить, когда дверь распахнулась.
На пороге стояла его жена, но он едва узнал её. Лидия похудела, постриглась — короткая стрижка шла ей, открывала лицо. На ней было новое платье, тёмно-синее, элегантное. И главное — она улыбалась. Не ему — в телефон, который держала у уха.
— Да-да, Борис Петрович, я всё поняла. Документы подготовлю к понедельнику, — говорила она, и голос её звучал уверенно, по-деловому. Потом взгляд упал на Геннадия, и улыбка погасла. — Перезвоню. — Она отключилась и скрестила руки на груди. — Чего тебе?
Вот так. Без «здравствуй», без удивления. Просто «чего тебе».
— Я… можно войти?
Лидия помедлила, потом отступила, пропуская его. Квартира изменилась. Больше света, меньше мебели. Исчезли тяжёлые шторы, которые висели в зале целую вечность. Вместо них лёгкий тюль. На стенах — новые фотографии, но не их общие, а какие-то пейзажи, город.
— Ты одна? — спросил Геннадий, озираясь.
— А кто должен быть? — в голосе Лидии прозвучало что-то насмешливое. — Сядешь или так постоишь?
Он сел на край дивана — нового, кстати. Лидия устроилась в кресле напротив, положив ногу на ногу, и выжидающе посмотрела на него.
— Ты… хорошо выглядишь, — выдавил он.
— Спасибо. Ты тоже… — она окинула его взглядом, и в глазах мелькнуло что-то вроде жалости. — Впрочем, неважно. Зачем пришёл?
Геннадий растерялся. Он ожидал увидеть растрёпанную, убитую горем женщину. А перед ним сидела незнакомка — собранная, спокойная, даже холодноватая.
— Я хотел… узнать, как ты. И вещи кое-какие забрать.
— Вещи в коридоре, в коробках. Всё твоё я собрала ещё месяца два назад. Можешь забирать, — Лидия говорила ровно, без эмоций, как будто обсуждала прогноз погоды.
— Лида, я…
— Не надо. — Она подняла руку. — Правда, не надо. Что хотел сказать? Что жалеешь? Что ошибся? Знаешь, Гена, мне это уже неинтересно. Ты ушёл — твой выбор. Живи с ним.
— Но ведь мы двадцать три года…
— Были вместе, да. И что? — она встала, подошла к окну. — Двадцать три года я думала, что мы семья. Что мы команда. А оказалось, что для тебя я просто прачка и кухарка. Удобная мебель. Стоит себе в углу, не мешает.
— Это не так!
— Правда? — Лидия обернулась, и в глазах её полыхнуло что-то острое. — Когда ты в последний раз интересовался, как у меня дела? О чём я мечтаю? Что чувствую? Ты приходил, ужинал, смотрел телевизор и ложился спать. День за днём. Год за годом. А потом появилась она — яркая, весёлая — и ты побежал, как мальчишка за бабочкой.
Он молчал, потому что сказать было нечего. Она была права. Абсолютно права.
— Знаешь, что самое смешное? — Лидия вернулась в кресло, и на лице её появилась странная улыбка. — Первый месяц после твоего ухода я рыдала. Думала, что не переживу. Потом злилась — разбила твою любимую кружку, представляешь? Та, с надписью «Лучшему папе». Хотя детей у нас так и не случилось, а ты всё её берёг почему-то.
— Мама подарила, — тихо сказал Геннадий.
— Вот именно. Мама. Ты вообще всю жизнь жил с оглядкой на маму. Даже когда её не стало, ты продолжал жить по её правилам. А я… я просто была рядом. Тенью. Удобной и незаметной.
— Лида…
— Дай договорю. Потом, после злости, я вдруг поняла: я свободна. Впервые за двадцать три года. Знаешь, что я сделала? Записалась на курсы бухгалтерского учёта — современного, не того, советского, что мы учили когда-то. Устроилась на новую работу. Зарплата в два раза больше, чем была. Обновила гардероб. Начала ходить в театр, на выставки.
Геннадий слушал и не верил ушам. Это говорила его Лида? Та самая, которая боялась выйти из зоны комфорта, предпочитала проводить вечера дома?
— И знаешь, что ещё? — продолжала она, и в голосе появились стальные нотки. — Я встретила человека. Борис Петрович, с которым я разговаривала по телефону. Он руководитель отдела, где я теперь работаю. Вдовец. Интеллигентный, внимательный. Мы просто общаемся пока, но…
— Но что? — Геннадий почувствовал, как внутри всё сжалось.
— Но он интересуется мной. Настоящей. Спрашивает, что я люблю, о чём думаю. Приглашает в кино, в кафе. И мне… мне это нравится. Понимаешь? Я будто снова живу.
В квартире стало тихо. Где-то за стеной играла музыка, внизу проехала машина. А Геннадий сидел и осознавал масштаб катастрофы. Он потерял не просто жену. Он потерял человека, который любил его по-настоящему. А взамен получил… Зою, с её вечными претензиями и холодным расчётом.
— Я всё испортил, да? — выдохнул он.
— Ты сделал выбор. И я сделала свой, — Лидия встала. — Забирай вещи и иди, Гена. Мне через час надо выходить.
— Куда?
— В филармонию. Борис Петрович достал билеты на концерт. — Она посмотрела на часы. — И да, насчёт квартиры. Мой адвокат свяжется с тобой. Будем оформлять всё по закону. Это моя доля тоже, не забывай.
— Адвокат? — он опешил.
— А ты как думал? Что я буду вечно сидеть и ждать, когда ты соизволишь вернуться? Или того хуже — продать квартиру из-под меня ради своей новой пассии? — Лидия усмехнулась. — Я многому научилась за эти месяцы, Гена. В том числе и отстаивать свои права.
Он взял коробки — две небольших картонных коробки, в которые уместилась вся его прежняя жизнь — и направился к двери.
На пороге он обернулся:
— Лида, прости. Я правда дурак.
— Был, — спокойно поправила она. — Теперь уже просто бывший муж. Закрой за собой дверь.
Геннадий вышел на улицу с двумя коробками в руках и ощущением полной пустоты внутри. Телефон в кармане разрывался от звонков — Зоя, конечно. Он даже смотреть не стал. Просто шёл по вечернему городу, и в голове крутилась одна мысль: что теперь?
К дому Зои он добрался уже за полночь. Поднялся на третий этаж и услышал за дверью голоса. Мужской и женский. Геннадий замер, потом тихо повернул ключ — замок Зоя так и не поменяла.
В комнате на диване сидел незнакомый мужик лет тридцати пяти — спортивный, в дорогой рубашке. Зоя, развалившись рядом, курила и смеялась над чем-то. На столе бутылка вина, два бокала.
— О, явился, — протянула она, заметив Геннадия. — Знакомься, это Виталий. Он как раз помогал мне с документами на твою квартиру.
— Какими документами? — голос Геннадия прозвучал глухо.
— Ну, — Зоя затушила сигарету, — я же говорила, что ты продашь её. Виталик риелтор. Мы тут прикинули стоимость, варианты обмена посмотрели. Кстати, она дороже стоит, чем я думала. Повезло тебе с бывшей — хороший район выбрала когда-то.
Виталий неловко поднялся:
— Слушайте, я, пожалуй, пойду. Зоя, документы пришлю на почту.
— Подожди, Виталик, — Зоя игриво посмотрела на него. — Может, ещё по бокальчику? Гена всё равно опоздал, встречу сорвал. Да и вообще, — она повернулась к Геннадию, и лицо её исказилось, — ты где шлялся? Я тебе сто раз звонила!
— Был у жены.
— У бывшей, хочешь сказать, — Зоя вскочила. — Что, потянуло на жалость? Или она тебя там слезами заливала, просила вернуться?
— Нет, — Геннадий поставил коробки на пол. — Она наоборот. Живёт новой жизнью. Счастлива даже. Адвоката наняла. И мужика, кстати, себе нашла.
Последние слова он добавил почти машинально, но эффект был неожиданным. Зоя побледнела, потом залилась краской:
— Что значит «нашла»? Как это она посмела?!
— Так же, как я посмел тебя найти, — спокойно ответил он. — Разница в том, что она никому ничего не должна теперь.
— Ты её защищаешь?! — голос Зои перешёл на визг. — Может, тебе вернуться к ней надо? Раз такая она замечательная!
— Знаешь, Зоя, — Геннадий вдруг почувствовал странное облегчение, — я действительно подумаю об этом. Но сначала скажи: ты вообще что-то ко мне чувствовала? Или я просто был вариантом улучшения жилищных условий?
Зоя открыла рот, закрыла. Виталий заметно съёжился в углу дивана. А Геннадий вдруг рассмеялся — горько, обречённо:
— Молчишь? Ну да, о чём тут говорить. Всё и так ясно.
Он развернулся и вышел, даже не забрав коробки. В подъезде достал телефон и набрал номер Лидии. Долгие гудки. Потом её голос — сонный, недовольный:
— Гена, ты чего? Час ночи!
— Лида, я… можно к тебе приехать? Просто поговорить. Не о возвращении, нет. Я понимаю, что всё разрушил. Просто… мне больше некуда.
Молчание. Долгое. Потом:
— Приезжай. Но на диване будешь спать. И только на одну ночь.
— Спасибо.
Он ехал в метро и думал о том, как всё запутал. Две женщины, две жизни. Одну потерял навсегда, другая оказалась миражом. Где-то между станциями он поймал своё отражение в тёмном окне вагона — осунувшееся лицо, потухшие глаза, ссутуленные плечи. Жалкое зрелище.
Лидия открыла дверь в халате, волосы растрёпаны, без косметики. И показалась Геннадию красивее, чем когда-либо.
— Проходи. Чай будешь?
Они сидели на кухне — он пил чай, она молчала, глядя в окно. За окном падал снег, укрывая город белым одеялом.
— Я всё понял, — сказал наконец Геннадий. — Слишком поздно, но понял. Ты была права. Я не ценил. Принимал как должное. А когда появился шанс почувствовать себя молодым, не удержался.
— И что теперь? — Лидия посмотрела на него. — Хочешь, чтобы я пожалела тебя?
— Нет. Хочу просто… не знаю. Попросить прощения. По-настоящему. Не для того, чтобы ты вернула меня. А чтобы ты знала: я осознал, какую женщину потерял.
Она усмехнулась:
— Знаешь, Гена, месяцев пять назад эти слова свели бы меня с ума от счастья. Я бы простила. Приняла обратно. Но сейчас… Сейчас я другая. И знаешь что? Мне нравится эта новая я. Та, которая не боится жить для себя.
— Значит, всё кончено?
— Для нас — да. Но не для тебя. Ты ещё не старик. Найдёшь своё счастье. Только в следующий раз цени то, что имеешь. Сразу. А не когда потеряешь.
Утром Геннадий проснулся на диване, укрытый тёплым пледом. Лидия уже собиралась на работу — снова элегантная, деловая. Увидев, что он проснулся, кивнула:
— Кофе на столе. Дверь закроешь, когда уйдёшь. Ключи оставь в почтовом ящике.
— Лида…
— Прощай, Гена. Живи хорошо.
Она ушла, оставив его наедине с чашкой кофе и осознанием того, что некоторые ошибки нельзя исправить. Можно только жить с ними дальше и надеяться, что когда-нибудь научишься делать правильный выбор.
А вечером того же дня, сидя в съёмной комнатушке на окраине города, Геннадий впервые за много лет заплакал. Не от жалости к себе. От благодарности. За урок. За то, что Лидия нашла в себе силы жить дальше. И за надежду, что когда-нибудь и он найдёт.
