— Катя, она снова звонит! — Артём смотрел на телефон так, будто тот сейчас взорвётся. — Что мне делать?
Прошло десять дней с тех пор, как мы отвезли Людмилу Петровну обратно. Десять дней тишины, покоя, нормальной жизни. Я снова высыпалась. Снова готовила завтраки без чужих комментариев. Снова смотрела сериалы на своём диване, в своей гостиной, в своей квартире.
Десять дней — и вот оно. Новый звонок.
— Не бери, — сказала я, не отрывая взгляд от экрана ноутбука.
Но Артём уже нажал зелёную кнопку. Я видела, как он слушает, как меняется его лицо. Сначала настороженность. Потом тревога. Потом что-то похожее на вину.
— Мама, успокойся! Что случилось? Медленно, я не понимаю!
Я закрыла ноутбук. Всё. Работа подождёт. Сейчас важнее.
Артём слушал ещё минуту, потом отнял телефон от уха. Посмотрел на меня растерянно.
— Она говорит, что её ограбили. Жильцы, которым она сдавала квартиру. Съехали ночью. Забрали залог. Разгромили всё. Украли вещи.
Я молчала. Внутри поднималась знакомая волна раздражения.
— Она плачет, Кать. По-настоящему. Говорит, что без денег осталась. Даже поесть не на что купить.
— Артём, — я встала с дивана, подошла к нему. — Ты правда веришь?
Он посмотрел на меня.
— Не знаю. Но что, если правда? Она же моя мать. Я не могу просто игнорировать.
— Можешь. Она тебя уже обманула один раз. С ремонтом. Помнишь?
— Помню. Но вдруг сейчас правда беда?
Я вздохнула. Вот оно. Чувство вины. Людмила Петровна отлично умела его включать. Даже на расстоянии.
— Хорошо, — сказала я. — Поедем. Проверим. Но если окажется, что это снова ложь — всё. Больше ни копейки помощи. Договорились?
Артём кивнул с облегчением.
— Спасибо, Кать. Я просто должен убедиться.
Мы оделись молча. Я натягивала куртку и думала: а вдруг правда? Вдруг на этот раз всё серьёзно? Тогда я буду выглядеть чудовищем. Невестка, которая не помогла в беде.
Но что-то внутри шептало: проверяй. Не верь сразу. Один раз она уже солгала. Почему не соврёт второй?
В машине мы ехали молча. Артём сжимал руль, смотрел на дорогу. Я смотрела в окно и прокручивала варианты. Что мы увидим? Правда разгром? Или снова чистая квартира и новая сказка?
— Кать, — вдруг сказал Артём, — если там всё нормально… если она снова врёт… я не знаю, что буду делать.
— Будешь ставить границы. Окончательно. Раз и навсегда.
— Но она же мать…
— Артём, мать не значит право манипулировать. Мать не значит право врать. Ты можешь её любить. Но ты не обязан терпеть обман.
Он кивнул. Но я видела, как напряжены его плечи. Как он сглатывает. Борьба внутри него продолжалась.
Мы припарковались у знакомого подъезда. Старая пятиэтажка, облупленные стены, детская площадка с ржавыми качелями. Поднялись на третий этаж. Артём позвонил в дверь.
Открыла Людмила Петровна. Вид у неё был действительно ужасный. Растрёпанные волосы, застиранный халат, опухшие красные глаза. Она увидела меня — и лицо её на секунду исказилось. Но быстро вернулось к страдальческому выражению.
— Артёмушка, сынок! — она бросилась к нему. — Как хорошо, что ты приехал! Я так боялась!
Артём неловко обнял её.
— Мам, успокойся. Мы посмотрим. Расскажи, что случилось.
Людмила Петровна всхлипнула и повела нас в квартиру.
Квартира выглядела… обычно. Я огляделась. Никакого разгрома. Диван на месте. Телевизор на месте. На полках стоят статуэтки. На столе лежит газета, наполовину разгаданный кроссворд.
— Мам, — Артём тоже оглядывался, — а где разгром?
Людмила Петровна замялась.
— Ну… я уже убрала. Немного. Самое страшное. Не могла же я в таком жить!
Я подошла к шкафу. Открыла. Одежда висит аккуратно. Обувь стоит ровными рядами.
— А что именно украли? — спросила я.
— Деньги! — быстро ответила она. — Залог забрали! И… и кольцо. Бабушкино.
Артём нахмурился. Посмотрел на руку матери. Там на пальце красовалось знакомое кольцо с гранатами.
— Мам, это же оно. На твоей руке.
Людмила Петровна резко спрятала руку за спину.
— Ах да! Это другое! Я перепутала! У меня два было!
Я посмотрела на Артёма. Он побледнел. Понял.
— Мама, — голос его стал холодным, — ты снова врёшь?
Она заплакала. Но слёзы выглядели фальшиво. Наигранно.
— Ну да, немного приукрасила! Но мне правда плохо! Одной тяжело! Жильцы так мало платят! На коммуналку еле хватает!
— Значит, никакого ограбления не было, — констатировал Артём.
— Не было, — тихо призналась она. — Но, сынок, может, я вернусь к вам? Ненадолго? Совсем ненадолго!
И тут я увидела. Всё встало на свои места. Она придумала историю. Специально. Чтобы разжалобить. Чтобы вернуться. Снова захватить нашу квартиру. Снова начать своё.
— Нет, — сказала я твёрдо. — Вы не вернётесь.
Людмила Петровна развернулась ко мне. В глазах вспыхнула неприкрытая ненависть.
— Тебя не спрашивали!
— Людмила Петровна, — я сделала шаг вперёд, — вы обманули нас уже дважды. Первый раз — с ремонтом. Второй — с ограблением. Сколько ещё будет?
— Я не обманывала! Я просто…
— Вы сдаёте квартиру. Получаете деньги. Этого хватит на жизнь. Если не хватает — ищите подработку. Вам шестьдесят два года, вы здоровы. Но к нам вы больше не вернётесь. Никогда.
Она перевела взгляд на Артёма. Лицо исказилось.
— Сынок! Ты слышишь, как она со мной?! Ты позволишь ей так разговаривать с твоей матерью?!
Артём молчал. Смотрел на неё. Потом тихо произнёс:
— Катя права, мама. Ты обманываешь. Постоянно. Я больше не могу тебе верить.
— Артём!
— Хватит. — Он достал кошелёк, отсчитал купюры. Положил на стол. — Это на продукты и коммунальные услуги. Последний раз. Дальше справляйся сама.
Людмила Петровна смотрела на деньги. Потом на сына. Потом на меня. Лицо стало злым, жёстким.
— Вы пожалеете. Оба. Особенно ты, Артём. Мать предают только один раз. Когда я состарюсь, когда мне будет совсем плохо — вспомнишь этот день. Будешь на коленях просить прощения. Но я не прощу. Никогда.
— Мама, я люблю тебя, — сказал Артём устало. — Но не такой любовью. Не той, что разрушает. Если научишься уважать границы — позвони. Поговорим. А сейчас нам пора.
Он взял меня за руку. Мы вышли. За спиной хлопнула дверь. Потом раздался грохот — Людмила Петровна, видимо, что-то швырнула.
В машине Артём сидел молча. Положил голову на руль. Дышал тяжело.
— Я ужасный сын, — наконец произнёс он.
— Нет, — я положила руку ему на плечо. — Ты хороший человек. Который защищает свою семью.
— Но она же моя мать…
— Артём, послушай. Твоя мать тебя любит. Но эта любовь больна. Она хочет владеть тобой. Контролировать. Решать за тебя. Это не здоровые отношения.
Он поднял голову. Посмотрел на меня.
— Катя, спасибо. За то, что рядом. За то, что не заставляешь выбирать жёстко. За терпение.
— Мы семья. Справимся с чем угодно.
Он завёл машину. Мы поехали домой. По дороге молчали. Каждый думал о своём.
Дома Артём сразу пошёл в душ. Долго стоял под водой. Я слышала, как льётся вода. Понимала — ему нужно время. Переварить. Принять.
Когда он вышел, я уже поставила чайник. Достала его любимое печенье. Мы сели на кухне.
— Знаешь, что я понял? — сказал он, помешивая чай. — Любовь — это не только забота. Это ещё уважение. Границы. Доверие. Мама меня любила. Но не уважала. Не уважала мой выбор. Мою жизнь. Тебя.
— Может, со временем поймёт.
— Может быть. А может, нет. Но я больше не буду жить в вечном чувстве вины. Я сделал всё, что мог. Дал ей шанс. Два шанса. Она их использовала для обмана. Это её выбор.
Мы допили чай молча. Потом Артём обнял меня.
— Пойдём спать. На нашей кровати. В нашей спальне. Без всего этого кошмара.
Я улыбнулась. Мы легли. Впервые за долгое время я чувствовала полное спокойствие. Людмила Петровна больше не сможет нас достать. Артём наконец понял. Поставил границы.
Три дня прошли тихо. Мы вернулись к нормальной жизни. Артём больше не дёргался от каждого звонка. Я перестала вздрагивать, когда открывала дверь. Квартира снова стала нашим убежищем, а не полем боя.
На четвёртый день я вернулась с работы и увидела Артёма на кухне. Он сидел, уставившись в телефон. Лицо напряжённое.
— Что случилось? — спросила я, снимая куртку.
— Тётя Галя звонила. Мамина сестра.
У меня внутри всё сжалось. Та самая Галя, с которой Людмила Петровна переписывалась. Обсуждала свой план.
— И что она хотела?
— Сказала, что мама у неё живёт. Уже неделю. Что они постоянно ссорятся. Что мама её достала. Просила забрать.
Я села напротив него.
— И что ты ответил?
— Что мама может жить где хочет, но не у нас. Тётя Галя назвала меня неблагодарным. Сказала, что мать бросить — это грех. Положила трубку.
Артём потёр лицо руками.
— Теперь вся родня будет считать меня чудовищем.
— Артём, родня не знает правды. Они не знают про переписку. Про планы. Про обман. Им мама рассказала свою версию.
— Может, рассказать всем правду?
— Можно. Но готов ли ты к семейной войне?
Он задумался.
— Нет. Пусть думают что хотят. Я знаю правду. Ты знаешь. Этого достаточно.
Телефон зазвонил снова. Людмила Петровна. Артём посмотрел на экран. Сбросил звонок. Через минуту пришло сообщение.
«Сынок, тётя Галя меня выгоняет. Мне некуда идти. Умоляю, прими меня хоть на недельку. Я буду тихая. Обещаю».
Артём показал мне экран. Я прочла. Посмотрела ему в глаза.
— Твоё решение.
Он набрал ответ. Медленно, обдумывая каждое слово.
«Мама, к нам ты не вернёшься. Если хочешь общаться — приезжай в гости на пару часов. Но жить не будешь. Это окончательно».
Нажал «отправить». Положил телефон экраном вниз.
Людмила Петровна не ответила. Молчала два дня. Потом снова начались звонки. Три раза в день. Артём не брал трубку. Приходили сообщения. Сначала жалобные. Потом злые. Потом снова жалобные.
«Ты предал мать». «Эта змея тебя заколдовала». «Пожалеешь, когда меня не станет». «Прости меня, сынок. Я была неправа».
Артём читал и удалял. Лицо каменное. Я видела, как ему тяжело. Но он держался.
Через неделю позвонила другая тётка. Со стороны отца. Начала с издалека. Спросила, как дела. Потом перешла к делу.
— Артёмушка, я слышала про ситуацию с мамой. Понимаю, что трудно. Но она же твоя мать. Может, дашь ей ещё один шанс?
— Тётя Лена, я дал ей два шанса. Оба раза она обманывала.
— Ну, люди ошибаются…
— Она не ошиблась. Она целенаправленно врала. Планировала разрушить мой брак. Это не ошибка. Это выбор.
Пауза. Потом тётя Лена вздохнула.
— Понимаю. Тяжело тебе, наверное. Держись, племянник.
Она не стала давить. Не стала обвинять. Просто поддержала. Артём после разговора выглядел чуть живее.
— Хоть кто-то понял, — сказал он.
Прошёл месяц. Людмила Петровна больше не звонила. Артём узнал от тёти Лены, что мать нашла комнату в коммунальной квартире. Снимает за треть от дохода с аренды своего жилья. Живёт одна. Ни с кем не общается.
— Может, навестить? — спросил Артём однажды вечером.
— Ты уверен?
— Не знаю. Но она всё-таки мать. Может, просто зайти? Посмотреть, как она?
Я подумала.
— Хорошо. Но только вместе. И ненадолго. И при первой попытке манипуляции — уходим.
Мы поехали в субботу. Коммуналка была на окраине. Старый дом, узкие коридоры. Комната Людмилы Петровны — двенадцать квадратов. Кровать, стол, шкаф. Окно во двор.
Она открыла дверь. Увидела нас. Лицо не изменилось. Никакой радости. Никаких слёз.
— Заходите, — сухо сказала она.
Мы вошли. Сели за стол. Людмила Петровна поставила чайник.
— Как дела? — спросил Артём.
— Живу.
— Хватает денег?
— Хватает.
Молчание. Неловкое. Тяжёлое.
Я смотрела на неё. Людмила Петровна постарела. Или просто впервые выглядела на свой возраст. Без макияжа, без причёски, без маски заботливой матери.
— Мама, — Артём наклонился вперёд, — я хочу, чтобы мы общались. Но по-другому. С уважением к границам. Без обмана. Без манипуляций.
Она молча налила чай. Поставила чашки перед нами.
— Я поняла, — наконец сказала она. — Поняла, что перегнула. Что потеряла сына из-за глупости.
— Ты не потеряла меня, — мягко сказал Артём. — Я здесь. Но на других условиях.
Людмила Петровна посмотрела на меня. Долго. Изучающе.
— Катя, — произнесла она с трудом, — я была неправа. Насчёт тебя. Ты… ты хорошая жена для моего сына.
Я не ожидала этого. Совсем. Кивнула.
— Спасибо.
Мы допили чай. Артём достал конверт. Положил на стол.
— Это на первое время. Если понадобится помощь — звони. Но без обмана.
Мы ушли через полчаса. На пороге Людмила Петровна вдруг сказала:
— Приезжайте ещё. Если захотите.
В машине Артём выдохнул.
— Кажется, она правда поняла.
— Может быть. Время покажет.
— Как думаешь, мы справились?
Я взяла его руку.
— Мы справились. Отстояли свою семью. Поставили границы. Это главное.
Дома мы легли на нашу кровать. В нашей спальне. Наконец-то по-настоящему нашей. Без страха, что кто-то ворвётся и захватит. Без чувства вины.
— Знаешь, — сказал Артём в темноте, — я думал, что отстоять границы — это жестокость. А оказалось, это любовь. К себе. К тебе. К нашей семье.
— Именно, — прошептала я.
Мы заснули, обнявшись. А утром проснулись от солнца, а не от грохота телевизора. Это было лучшее утро за долгое время.
История закончилась. Но наша жизнь только начиналась.
