Утро сорокалетия началось для Веры не с аромата кофе и не с шелеста упаковочной бумаги, а с тишины. Тягучей, серой ноябрьской тишины, которая бывает в доме, где люди живут вместе по инерции. Она открыла глаза, глядя в потолок, на знакомую трещину в штукатурке, и несколько секунд просто лежала, позволяя сердцу глупо и наивно надеяться.
«Может быть, сейчас? — шептал внутренний голос, тот самый, который вечно оправдывал всех вокруг. — Может, он на кухне готовит завтрак? Или ушел за цветами, пока я спала?»
Вера осторожно, стараясь не скрипнуть пружинами, повернула голову. Половина кровати мужа была пуста и аккуратно заправлена. Значит, встал давно.
На тумбочке ничего не было. Ни открытки, ни конфеты, ни даже записки. Только стакан с недопитой с вечера водой и блистер от таблеток.
Она встала, накинула халат и пошла на кухню. Кирилл сидел за столом, уткнувшись в планшет. Перед ним дымилась чашка чая, рядом лежали бутерброды, которые он, очевидно, сделал себе сам. На Веру он даже не взглянул, продолжая скроллить новостную ленту.
— С добрым утром, — тихо сказала Вера, чувствуя, как внутри начинает предательски дрожать натянутая струна ожидания.
— Угу, — буркнул он, не отрываясь от экрана. — Чайник горячий.
Вера подошла к окну. За стеклом моросил дождь, размывая очертания соседнего дома. В горле встал ком. Ей сегодня сорок лет. Рубеж. Половина жизни. Она помнила, как год назад Кирилл праздновал свой юбилей: ресторан на пятьдесят человек, дорогой спиннинг в подарок (на который Вера откладывала с премий полгода), слайд-шоу из фотографий, которое она монтировала три ночи подряд. Она вывернулась наизнанку, чтобы он почувствовал себя королем.
— Кир, — она повернулась к нему, прижимаясь спиной к подоконнику, чтобы найти хоть какую-то опору. — Ты ничего не забыл?
Он наконец поднял голову. Взгляд его был ясным, спокойным и абсолютно равнодушным. Серые глаза, которые когда-то смотрели на неё с восхищением, теперь напоминали два сканера, оценивающих товар на полке.
— В смысле? — он откусил бутерброд. — А, ты про днюху? Помню. С днем рождения. Здоровья, счастья и всё такое.
И снова уткнулся в планшет.
Воздух на кухне словно выкачали. Вера стояла, хватая ртом пустоту. «С днем рождения»? И всё? Будничным тоном, между глотком чая и чтением новостей?
— И всё? — вырвалось у неё. Обида, горячая и едкая, прожгла дыру в её привычном терпении. — Кирилл, мне сорок лет. Мы пятнадцать лет вместе. Я думала… я надеялась, мы хотя бы вечером сходим куда-нибудь. Или…
Она запнулась. Просить подарок было унизительно. Но ещё унизительнее было стоять здесь, как попрошайка на паперти, вымаливая крохи внимания.
— Я хотела новые наушники, — выпалила она, чувствуя, как краснеют щеки. — Мои сломались, а я слушаю аудиокниги в метро. Они стоят-то всего пять тысяч…
Кирилл медленно отложил планшет. Теперь он смотрел на неё в упор, и в уголках его губ залегла неприятная, кривая усмешка. Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди — поза начальника, распекающего нерадивого сотрудника.
— Наушники? — переспросил он. — А с какой стати, Вер?
— В смысле? — опешила она. — У меня день рождения…
— И что? Это повод транжирить семейный бюджет? — он встал, подошел к ней вплотную. Вера инстинктивно вжалась в подоконник. — «Подарок тебе на день рождения? А ты его заслужила?» — сказал мне муж, глядя прямо в глаза.
Вера замерла. Ей показалось, что она ослышалась.
— Заслужила? — переспросила она шепотом. — Мы что, на работе? Я должна выполнить план продаж, чтобы получить подарок от мужа?
— А семья — это тоже работа, дорогая, — менторским тоном произнес Кирилл. — Давай посмотрим правде в глаза. Дома бардак — вчера на полке пыль видел. Ужин на прошлой неделе два раза пельменями заменяла. В постели ты вечно «устала». Ведешь себя кисло, не вдохновляешь. За что тебя премировать? Подарки, Вера, это поощрение. А поощрять пока нечего. Старайся лучше — будут тебе и наушники, и рестораны.
Он похлопал её по плечу — унизительно, как собаку — и вышел из кухни.
— Я на работу. Вечером буду поздно, ужин приготовь нормальный. Мясо по-французски хочу. И приберись, смотреть тошно.
Вера осталась одна. Слезы, которые она сдерживала, наконец хлынули. Но это были не просто слезы обиды. Это был шок. Она впервые услышала это вслух: её не любят. Её оценивают. Она для него — функция, бытовой прибор, который начал барахлить и потому не заслуживает техобслуживания.
«Пыль на полке», — прошептала она, глядя на свои руки. Руки, которые вчера до часу ночи гладили ему рубашки. Руки, которые таскали сумки из магазина, потому что «у него спина».
Весь день прошел как в тумане. На работе коллеги подарили ей букет и сертификат в косметический магазин. Вера улыбалась, благодарила, пила шампанское, но внутри у неё была выжженная пустыня. Слова мужа «А ты заслужила?» звучали в голове набатом, заглушая поздравления.
Она вернулась домой пораньше, чтобы приготовить это проклятое мясо по-французски. Купила вырезку, потратив свои отпускные. «Может, он просто был не в духе? — думала она, нарезая лук. — Может, у него проблемы на работе? Сейчас придет, увидит ужин, растает, извинится…»
Синдром жертвы работал безотказно: она снова искала вину в себе.
В семь вечера в дверь позвонили.
Сердце Веры подпрыгнуло. «Это он! Забыл ключи! Или… может, это курьер? Сюрприз? Может, он специально меня разозлил утром, чтобы эффект был ярче?»
Она бросилась открывать, на ходу поправляя прическу.
На пороге стоял курьер. Молодой парень в желтой куртке, с трудом удерживающий огромную, просто гигантскую коробку.
— Доставка, — выдохнул он. — Куда заносить? Тяжелая, зараза.
Вера застыла. На коробке красовалась надпись: «Smart TV, 65 дюймов, 8K». Это был телевизор. Огромный, флагманский, дорогой.
— Это… нам? — спросила она растерянно. — Мы не заказывали.
— Квартира 45? Заказчик Кирилл Андреевич? Оплачено онлайн.
— Да, заносите…
Парни затащили коробку в коридор, заняв ею почти всё пространство. Вера смотрела на глянцевый картон и чувствовала, как надежда робко поднимает голову. Телевизор! У них в спальне был старенький, маленький. Кирилл решил сделать такой подарок? Грандиозный, дорогой, для дома, для них двоих?
Значит, утренняя сцена была шуткой? Жестокой, дурацкой, но шуткой?
Чек выпал из файла с документами, когда курьер протянул ей накладную. Вера механически подняла бумажку.
Сумма: 99 999 рублей. Сто тысяч.
Сердце забилось быстрее. Сто тысяч. А ей он пожалел пять на наушники… Но ведь купил! Купил же!
В этот момент замок снова щелкнул. Вошел Кирилл. Увидел коробку, и лицо его расплылось в довольной улыбке — той самой, которой Вере так не хватало утром.
— О, привезли! Оперативно.
— Кирюш… — Вера шагнула к нему, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы благодарности. — Ты с ума сошел? Это же так дорого… Спасибо! Я не ожидала, правда…
Кирилл посмотрел на неё с искренним недоумением. Потом перевел взгляд на коробку, потом снова на жену. И рассмеялся. Коротко, сухо, обидно.
— Ты чего, Вер? Это не нам.
Мир качнулся.
— А кому? — прошептала она, уже зная ответ, но боясь его услышать.
— А сам купил своей сестре новый телевизор за 100 000 рублей, — проговорила Вера вслух, читая адрес доставки на боку коробки, который раньше не заметила. Там маркером было приписано: «Для Ларисы».
— Ну да, Ларке, — кивнул Кирилл, снимая ботинки. — У неё старый сгорел позавчера. Она звонила, плакала, говорит, смотреть нечего, а у неё сериал любимый. Ну не мог же я сестру без телека оставить? У неё двое детей, им мультики нужны. И вообще, у неё сейчас период сложный, поддержать надо.
— У неё муж есть, — голос Веры дрожал так сильно, что зубы стучали. — У Ларисы есть муж, Кирилл. Почему ты покупаешь телевизор за сто тысяч сестре, у которой есть муж, а мне, своей жене, в день рождения говоришь, что я не заслужила наушники?
Кирилл нахмурился. Его хорошее настроение улетучилось.
— Опять ты начинаешь? Не считай мои деньги. Лариса — моя родная кровь. Ей нужно. А тебе наушники — это блажь. И вообще, я же сказал: заслужишь — получишь. А пока мясо иди проверяй, гарью пахнет.
Он протиснулся мимо неё, мимо огромной коробки, которая перекрывала воздух в их квартире, и пошел мыть руки.
Вера осталась стоять в коридоре. Рядом с подарком за сто тысяч, который был предназначен не ей. В этот момент что-то внутри неё умерло. Не любовь. Не обида. Умерла надежда. Она вдруг кристально ясно поняла: она может вылизать квартиру до блеска, приготовить хоть пир на весь мир, стать идеальной гейшей в постели — она никогда не «заслужит». Потому что дело не в заслугах.
Дело в том, что для него она — бесплатное приложение. А Лариса — человек.
Запах подгоревшего мяса донесся из кухни. Вера медленно повернула голову.
— Пусть горит, — сказала она вслух. — Пусть сгорит всё к чертовой матери.
Едкий, черный дым полз из духовки, заполняя кухню сизым туманом. Пахло горелым жиром, безнадежностью и скандалом. Вера стояла посреди этого чада неподвижно, не пытаясь ни выключить газ, ни открыть окно. Она смотрела на струйки дыма с каким-то отстраненным, научным интересом, словно наблюдала за химическим экспериментом, который наконец-то пошел не по плану.
— Вера! Ты что, уснула?! — Кирилл влетел на кухню, размахивая руками. — Воняет на весь подъезд! Ты совсем рехнулась?
Он бросился к плите, рванул дверцу духовки. Клубы дыма вырвались наружу, окутав его лицо. Он закашлялся, схватил прихватку и вытащил противень. То, что час назад было отборной вырезкой под шапкой из сыра и майонеза, теперь напоминало куски обугленного асфальта.
— Твою ж мать! — Кирилл швырнул противень на варочную панель с таким грохотом, что звякнули чашки в шкафу. — Полтора килограмма мяса! Вера, ты чем слушала, когда я просил ужин? Я прихожу уставший, голодный, а ты… Ты даже элементарного сделать не можешь!
Он повернулся к ней, лицо его было красным от гнева и жара.
— Ну что ты молчишь? Язык проглотила? Стоит, глазами хлопает. Ты понимаешь, что мы без ужина остались?
Вера медленно перевела взгляд с черных углей на мужа. Впервые за много лет его крик не вызывал у неё желания сжаться в комок, оправдываться, лепетать извинения. Страх исчез. На его месте образовалась ледяная, кристальная ясность.
— Мясо сгорело, Кирилл, — сказала она тихо, но голос прозвучал неожиданно твердо. — Потому что я о нем не думала. Я думала о том, почему телевизор для твоей сестры стоит сто тысяч, а наушники для твоей жены — это «блажь», которую надо заслужить.
Кирилл замер. Он явно не ожидал контратаки. Обычно в такие моменты Вера уже бегала с тряпкой, проветривала и судорожно жарила яичницу, чтобы загладить вину.
— Ты опять за свое? — он скривился, как от зубной боли. — Я тебе объяснил: Ларисе нужно. Это помощь семье. А ты просто завидуешь. Мелочная, завистливая баба. Вот поэтому ты ничего и не заслужила. Посмотри на себя! Мясо сожгла, дома дым коромыслом, лицо кислое. За что тебе подарки дарить? За то, что ты мне нервы мотаешь?
В этот момент в кармане его брюк зазвонил телефон. Кирилл вытащил аппарат, взглянул на экран, и лицо его мгновенно преобразилось. Гневливая маска сползла, сменившись выражением елейной, братской нежности.
— Да, Ларисик! Привет, моя хорошая! — заворковал он в трубку, отворачиваясь от Веры к окну. — Привезли? Ну как, нравится? Огромный, да! Картинка — огонь, я сам выбирал, отзывы читал… Да брось ты, какие деньги, для любимой сестренки ничего не жалко! Главное, чтобы ты улыбалась.
Вера стояла и слушала. Каждое его слово, сказанное сестре, было как удар плетью.
«Ничего не жалко». «Главное, чтобы ты улыбалась».
Она вспомнила, как месяц назад просила у него три тысячи на пломбу. Он тогда устроил лекцию на час о том, что надо чистить зубы лучше, а не тратить семейный бюджет на стоматологов, и дал деньги с таким видом, будто отрывал от сердца кусок плоти.
— Ага, ага, — кивал Кирилл, смеясь шутке сестры. — Да, конечно, обмоем! Заезжай в выходные… Нет, Вера ничего не скажет, она будет рада. Всё, целую, давай.
Он нажал отбой и повернулся к жене, уже снова надевая маску строгого начальника.
— Слышала? Лариса довольна. Человек счастлив. А ты тут стоишь и ядом капаешь. Ладно, проветривай давай, я пиццу закажу. С твоими кулинарными талантами с голоду сдохнешь. И убери этот срач, чтобы через полчаса гарью не пахло.
Он двинулся к выходу из кухни, уверенный, что отдал распоряжения и они будут исполнены.
— Нет, — сказала Вера.
Кирилл остановился в дверях.
— Что «нет»?
— Я не буду проветривать. И убирать не буду. И пиццу твою я есть не буду.
Вера развязала пояс домашнего халата. Сняла его и бросила прямо на пол, в лужу грязной воды, накапавшей с противня. Под халатом на ней было то самое нарядное платье, в котором она пришла с работы и которое так и не переодела, надеясь на праздник.
— Ты куда собралась? — Кирилл нахмурился, оглядывая её. — На ночь глядя?
Вера молча прошла мимо него в коридор. Огромная коробка от телевизора всё так же перегораживала проход, словно баррикада, разделяющая их жизни. Вера протиснулась боком, задела коробку плечом, и та качнулась.
Она надела пальто. Обула сапоги. Взяла сумку.
— Вера! Я с тобой разговариваю! — Кирилл повысил голос, начиная злиться по-настоящему. — Ты что, истерику решила закатить? Демонстрация характера? Вернись на кухню и займись делом! У тебя муж голодный!
Вера взялась за ручку входной двери. Обернулась.
— У меня сегодня день рождения, Кирилл. Мне сорок лет. И я только что поняла, что единственный подарок, который я действительно заслужила и могу себе позволить прямо сейчас — это вечер без тебя.
— Да ты ненормальная! — рявкнул он. — Иди! Вали! Только учти: вернешься — дверь будет закрыта! Будешь на коврике ночевать, пока прощения не попросишь!
— Я не вернусь, — спокойно ответила она. — Не сегодня.
Она вышла в подъезд и захлопнула дверь. Щелчок замка прозвучал как выстрел.
На улице дождь усилился, превратившись в настоящий ливень. Но Вера не чувствовала холода. Наоборот, ледяные струи, стекающие по лицу, смывали с неё эту липкую паутину унижения, в которой она жила годами.
Она дошла до угла дома, где горела вывеска небольшого отеля. «Номера люкс и стандарт». Раньше она проходила мимо него каждый день по дороге в метро, думая, кто вообще останавливается в отелях в спальном районе.
Сегодня она толкнула тяжелую стеклянную дверь.
Администратор, сонная девушка с розовыми волосами, удивленно посмотрела на мокрую женщину в вечернем платье и пальто.
— Добрый вечер. Мне нужен номер. Люкс. С ванной, — сказала Вера.
— На сутки?
— Да. И бутылку шампанского. И фрукты. И… — она на секунду задумалась. — У вас есть доставка еды? Я хочу стейк. Самый дорогой, какой есть. Не сгоревший.
Девушка застучала по клавишам.
— С вас двенадцать тысяч рублей.
Вера достала карту. Ту самую, на которую ей сегодня пришли отпускные и премия, которую она планировала отложить на «черный день» или на ремонт машины Кирилла.
Она приложила пластик к терминалу. Пик. Оплата прошла.
Никакого чувства вины. Никакой «жабы». Только странное, пьянящее чувство власти над собственной жизнью. Она только что потратила на себя сумму, равную двум неделям продуктов, и мир не рухнул.
Поднявшись в номер, Вера первым делом выключила телефон. На экране уже висело пять пропущенных от «Любимый» (так он был записан, какая ирония). Потом пошла в ванную, включила воду и высыпала туда всю соль и пену, какие нашла на полочке.
Она лежала в горячей воде, пила холодное шампанское из высокого бокала и смотрела на свое отражение в зеркале напротив.
Уставшая женщина с потекшей тушью исчезала. На неё смотрела незнакомка. Немного испуганная, но живая.
В голове крутились слова мужа: «Подарок тебе на день рождения? А ты его заслужила?».
— Да, — сказала Вера своему отражению, поднимая бокал. — Я заслужила. Я заслужила право не быть прислугой. Я заслужила право не слышать, что я хуже сестры. Я заслужила тишину.
В этот момент в дверь номера постучали.
Вера вздрогнула. Неужели Кирилл нашел её? Выследил? Пришел устраивать скандал здесь? Сердце ухнуло в пятки. Она же не сказала, куда идет, но он мог увидеть, как она заходит в отель, окна выходили на их дом.
Стук повторился. Настойчивый, но вежливый.
Вера накинула отельный халат, подошла к двери и посмотрела в глазок.
Там стоял не Кирилл.
Там стоял курьер с подносом, накрытым серебряной крышкой. Стейк.
Вера выдохнула и открыла дверь.
Этот вечер был только для неё. Но она знала: завтра утром телефон придется включить. И тогда начнется настоящая война. Потому что Кирилл такие бунты не прощает. Он будет бить по самому больному — по её чувству долга и страху одиночества.
Утро в отеле было предательски безмятежным. Солнце, пробиваясь сквозь плотные шторы, рисовало на ковролине золотые полосы, где-то в коридоре тихо звякнула тележка горничной. Вера проснулась не по будильнику, а от непривычного ощущения: никто не сопел рядом, не требовал рубашку, не включал новости на полную громкость. Она потянулась в хрустящей, крахмальной постели, чувствуя, как тело, зажатое годами стресса, постепенно расправляется.
Первой мыслью было: «Господи, сколько я потратила?». Вчерашний кураж, подогретый шампанским и обидой, начал отступать, уступая место привычной тревоге экономной хозяйки. Двенадцать тысяч за номер. Плюс ужин. Почти пятнадцать тысяч рублей — треть её зарплаты улетела за одну ночь.
«Ну и пусть, — одернула она сама себя, вставая и подходя к зеркалу. — Зато я впервые за десять лет выспалась».
На тумбочке черным кирпичом лежал выключенный телефон. Вера смотрела на него как на бомбу с часовым механизмом. Она знала: стоит нажать кнопку, и её маленький островок спокойствия будет сметено цунами чужого гнева.
Но включать надо было. На работе могли потерять, мама могла волноваться.
Глубокий вдох. Длинное нажатие кнопки питания.
Экран вспыхнул яблоком.
Телефон завибрировал, как припадочный, едва поймал сеть. Уведомления сыпались с пулеметной очередью, накладываясь друг на друга.
52 пропущенных вызова. 38 от «Любимый». 10 от свекрови. 4 от Ларисы.
Вера открыла мессенджер.
«Ты где, тварь?» (20:15)
«Вернись немедленно, мы волнуемся!» (20:40)
«У мамы сердце прихватило, ты ее убить хочешь?» (21:30)
«Ты совсем берега попутала? Я в полицию заявлю!» (23:00)
«Вера, возьми трубку, нам надо поговорить спокойно» (07:15)
Смена тактики. От угроз к манипуляциям. Кирилл, видимо, понял, что палка не работает, и решил достать пряник. Гнилой, заплесневелый, но пряник.
Вера удалила сообщения, не читая длинные голосовые. Слушать его голос сейчас было выше её сил.
Она села на край кровати и открыла банковское приложение. Нужно было проверить остаток средств, чтобы понять, как дожить до следующей зарплаты, если она действительно решит снимать квартиру.
Приложение загрузилось. На зарплатной карте оставалось двадцать пять тысяч. Мало, но на первое время хватит.
Палец привычно смахнул экран влево, чтобы проверить накопительный счет «На отпуск», куда она тайком от Кирилла кидала по тысяче-две каждый месяц.
Счет был пуст.
Вера моргнула. Сердце пропустило удар.
«Может, сбой? — мелькнула паническая мысль. — Я же не снимала».
Она открыла историю операций.
Вчера, в 14:30. Перевод на карту стороннего банка. 45 000 рублей. Получатель: Кирилл Андреевич В.
Вчера днем. Как раз тогда, когда она была на работе и принимала поздравления от коллег.
Холод, липкий и тошнотворный, пополз по спине. У Кирилла был доступ к её приложению. Конечно, был. Год назад, когда она меняла телефон, он сам всё настраивал. «Я сделаю, ты же вечно путаешься в паролях», — сказал он тогда заботливо. И она, дура, доверилась. Она думала, это забота. А это был контроль.
Но это было не всё.
В списке счетов появился новый, незнакомый прямоугольник.
Кредитная карта «100 дней без процентов».
Баланс: -55 000 рублей.
Вера уставилась на цифры, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Она никогда не брала кредиток. Она боялась долгов как огня.
Открыла детализацию.
Операция: «М.Видео», покупка электроники. Сумма: 99 999 рублей. Вчера, 16:00.
Следом — внесение наличных через банкомат: 45 000 рублей (те самые, что он украл с её накопительного счета).
Остаток долга: 55 тысяч.
Пазл сложился с оглушительным щелчком.
Вчерашний телевизор. Тот самый подарок сестре за сто тысяч.
Кирилл не просто купил его. Он купил его за её счет.
Он зашел в её приложение (вероятно, пока она была в душе утром или когда телефон лежал на кухне), оформил моментальную виртуальную кредитку, которая одобряется за клик зарплатным клиентам. Оплатил телевизор.
А потом, чтобы хоть как-то перекрыть лимит, выгреб подчистую её заначку «На отпуск».
Он украл её деньги. Украл её кредитную историю. Украл её имя.
И при этом вечером, глядя ей в глаза, он смел говорить: «Подарок тебе? А ты его заслужила?».
Вера вспомнила его самодовольную улыбку, когда курьер заносил коробку.
«Для любимой сестренки ничего не жалко».
Конечно, не жалко. Особенно когда платит жена, которая «не заслужила» даже наушников.
Это было уже не просто свинство. Это было преступление. Статья 159 УК РФ. Мошенничество.
Телефон в руке снова ожил. Входящий вызов. «Любимый».
Вера смотрела на экран, и страх, который мучил её годами, вдруг исчез. Он сгорел, как то мясо в духовке. Осталась только брезгливость. Чистая, дистиллированная брезгливость, какую испытываешь, наступив в грязь.
Она нажала «Принять».
— Ну наконец-то! — заорал Кирилл в трубку. — Ты где шляешься?! Устроила цирк! Мать с давлением лежит, я на работу опоздал! Быстро домой!
— Кирилл, — перебила она его. Голос был спокойным, даже мертвым.
— Что «Кирилл»?! Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Ты семью рушишь из-за своей истерики!
— Я видела банк, Кирилл.
Тишина. Мгновенная, гулкая тишина на том конце провода. Он задохнулся на полуслове.
— Какой банк? — голос его дрогнул, став сразу на октаву ниже.
— Тот, в котором ты вчера оформил на меня кредитку. И тот, с которого ты украл мои сорок пять тысяч.
— Ты… ты не так поняла, — забормотал он быстро, и Вера почти физически увидела, как бегают его глазки. — Вер, ну послушай. У меня лимит был исчерпан, а акция на телек заканчивалась. Я хотел как лучше! Я бы закрыл! Я с премии отдам! Это же временно, перехватить просто… Мы же семья, у нас общий бюджет!
— У нас нет общего бюджета, Кирилл. У нас есть твои деньги — для тебя и твоей сестры. И есть мои деньги — которые ты воруешь.
— Не смей бросаться такими словами! — взвизгнул он, переходя в атаку. Лучшая защита — нападение. — Воруешь! Я муж твой! Я имею право распоряжаться средствами семьи! Ты бы всё равно эти деньги на ерунду спустила, а тут вещь! Ларисе нужно, у неё дети! Ты что, пожалеешь для племянников?
— Я сейчас иду в полицию, — сказала Вера.
— Что?
— В полицию. Писать заявление о мошенничестве. Незаконное оформление кредита на третье лицо. Хищение средств.
— Ты дура? — он рассмеялся, но смех был нервным, истеричным. — Какая полиция? Кто у тебя заявление примет? Мы в браке! Скажут — семейные разборки. Не позорься, Вера! Приходи домой, я всё объясню. Куплю я тебе твои наушники, черт с тобой!
— Наушники? — Вера горько усмехнулась. — Знаешь, Кирилл, ты так дешево меня ценишь. Даже обидно.
— Вера, не смей! Если ты пойдешь к ментам, я… я тебя в порошок сотру! Ты меня знаешь! У меня связи! Ты без копейки останешься!
— Я и так без копейки. Благодаря тебе. А насчет связей… Посмотрим. У меня есть скриншоты. Есть IP-адрес входа в банк. И есть твоя подпись на накладной курьера, которую ты вчера так опрометчиво поставил при мне.
Она нажала «Отбой».
Руки дрожали, но это была дрожь адреналина. Она оделась, собрала вещи. Сложила в сумку отельные тапочки — глупая привычка, но почему-то сейчас это казалось важным трофеем.
Она вышла из отеля. Дождь кончился, но асфальт был мокрым и черным.
Ноги сами несли её не домой. И даже не в полицию пока.
Она шла в отделение банка, которое находилось через дорогу.
Ей нужно было заблокировать всё. Отрезать его от своей финансовой кровеносной системы. Перекрыть кислород паразиту.
В банке было тихо и прохладно. Девушка-операционист, выслушав сбивчивый рассказ Веры и увидев её паспорт, сочувственно цокнула языком.
— К сожалению, такое часто бывает, — сказала она, стуча по клавишам. — Карты я заблокирую. Доступ в онлайн-банк сброшу. Но по кредиту… Вам придется писать претензию. И да, заявление в полицию очень поможет. Без талона КУСП банк будет рассматривать дело 30 дней, и шансов мало.
— Я напишу, — кивнула Вера.
Она вышла на улицу с пачкой бумаг. Свободная. Ограбленная, преданная, без жилья (возвращаться в ту квартиру было опасно), но свободная.
Телефон снова зазвонил. На этот раз высветилось имя «Лариса».
Сестра мужа. Счастливая обладательница телевизора за сто тысяч.
Вера посмотрела на экран. Лариса звонила раз в год — поздравить с днем рождения (обычно с опозданием на пару дней). А тут такая честь.
Вера ответила.
— Вера! Ты что там устроила?! — голос золовки визжал так, что пришлось отодвинуть телефон от уха. — Кирюша звонил, чуть не плачет! Ты зачем мужика до инфаркта доводишь? Из-за каких-то денег? Тебе жалко для родни? Мы, между прочим, хотели тебя в выходные на шашлыки позвать, обмыть покупку! А ты… неблагодарная!
Вера стояла посреди шумного проспекта. Мимо неслись машины, спешили люди.
— Лариса, — сказала она громко и отчетливо. — Телевизор, который стоит у тебя в комнате, куплен на мои деньги. Украденные у меня. Я иду в полицию. У тебя есть два варианта: или ты возвращаешь мне сто тысяч сегодня до вечера. Или завтра к тебе придут описывать этот телевизор как вещественное доказательство по уголовному делу.
— Ты… ты брешешь! — голос Ларисы дал петуха. — Это подарок брата!
— Это кредит, оформленный на мое имя. Время пошло, Лариса.
Вера повесила трубку.
Она знала: денег они не вернут. У Ларисы их нет, а Кирилл удавится, но не отдаст.
Но это было неважно. Важно было то, что она наконец-то перестала быть жертвой.
Впереди был суд, развод, долги. Но сейчас она чувствовала себя живой.
Следующие три дня Вера провела в аду бюрократии. Она писала объяснительные в банке, сидела в очереди к участковому в душном коридоре отдела полиции, где пахло табаком и бедой, и бесконечно заполняла бланки. Участковый, уставший майор с глазами сенбернара, заявление принял, но честно предупредил: «Дело семейное, доказать умысел сложно. Он скажет, вы сами разрешили, а пароли у мужа и жены часто общие. Но нервы мы ему потреплем, проверку проведем. Может, испугается и вернет».
Вера не надеялась, что вернет. Она понимала: эти сто пятьдесят тысяч (с учетом процентов) — это цена её выходного билета. Дорого? Безумно. Но если разделить эту сумму на пятнадцать лет унижений, то выходило по двадцать семь рублей в день. Дешевле чашки кофе из автомата.
Она сняла крошечную студию на окраине. Там был старый диван и вид на промзону, но воздух в этой квартире был чистым. В нем не было примеси лжи.
Кирилл затих. После того как к нему на работу (Вера указала адрес в заявлении) пришел участковый для беседы, телефон мужа замолчал. Лариса тоже исчезла с радаров. Вера начала думать, что победа досталась ей малой кровью.
Она ошиблась.
В пятницу вечером Вера вышла из офисного центра, кутаясь в шарф. Ноябрьский ветер пробирал до костей. У ступенек стояла знакомая машина Кирилла.
Вера сжала ручку сумки, готовая развернуться и уйти через черный ход, но дверь пассажирского сиденья открылась.
Оттуда вышла не Лариса. И не Кирилл.
Оттуда, опираясь на палочку, с трудом выбралась мама Веры, Антонина Петровна.
Мама, которая жила в другом городе, за двести километров. Мама, у которой «давление и ноги».
— Доченька… — Антонина Петровна зарыдала сразу, картинно раскинув руки.
Кирилл вышел следом. Вид у него был скорбный и торжественный, как у гробовщика на элитных похоронах. Он поддерживал тещу под локоть, всем своим видом демонстрируя: «Смотри, до чего ты довела святую женщину».
— Мама? — Вера застыла. — Ты как здесь?
— Кирюша привез, — всхлипнула мать, повисая на дочери. — Позвонил, сказал, беда у вас. Что ты, Верочка, с ума сошла. Из дома ушла, на мужа милицию натравила. Позорище-то какое! Отец в гробу переворачивается!
— Мам, подожди, — Вера попыталась отстраниться. — Ты знаешь, что он сделал? Он украл мои деньги. Оформил на меня кредит тайком. Купил сестре телевизор, а меня оставил ни с чем.
— Ой, ну какие деньги! — отмахнулась мать, словно речь шла о разбитой чашке. — Дело наживное! Он же муж твой! Он же объяснил: сестре помочь надо было, ситуация критическая. А ты? Из-за бумажек семью рушишь? Я тебя эгоисткой не воспитывала!
Вера смотрела на мать и чувствовала, как внутри рушится последняя опора. Кирилл использовал запрещенный прием. Он привез «тяжелую артиллерию», зная, что Вера с детства боялась расстроить маму, боялась быть «плохой дочерью». Он использовал самое святое — материнскую любовь — как дубину, чтобы загнать жертву обратно в стойло.
Кирилл стоял чуть в стороне, и в его глазах Вера увидела торжество. Он был уверен: сейчас она сломается. Заплачет, попросит прощения у мамы, сядет в машину, и они поедут домой. А там он великодушно её простит. Потом. Когда она отработает кредит.
— Вернись, доча, — ныла мама. — Кирюша такой хороший, заботливый. Вон, лекарства мне купил дорогие, ехал за мной такую даль. А ты? Одной хочешь остаться? Кому ты нужна в сорок лет? Разведенка, без детей, с характером дурным. Пропадешь ведь! Пожалей мать!
Слова падали в грязь под ногами тяжелыми камнями. «Никому не нужна». «Пожалей мать». «Кирюша хороший».
Вера посмотрела на мужа.
— Ты купил ей лекарства на мои деньги? — спросила она тихо. — На те сорок пять тысяч, что снял с моего счета?
Кирилл дернулся, но маску святоши не снял.
— Я забочусь о семье, Вера. В отличие от тебя. Маме плохо, а ты о деньгах. Посмотри на неё, у неё сердце болит из-за тебя! Садись в машину. Хватит позориться перед людьми. Заберешь заявление, и мы забудем этот бред.
В этот момент Вера поняла: он не просто вор. Он садист. Он наслаждается этим спектаклем.
Она мягко, но твердо отцепила от себя руки матери.
— Мама, — сказала она, глядя Антонине Петровне в глаза. — Я тебя люблю. Но в машину к этому человеку я не сяду. Он вор и абьюзер. А если ты считаешь, что телевизор для Ларисы важнее, чем честь твоей дочери, то нам с тобой не о чем говорить.
— Что?! — мать поперхнулась слезами. — Ты мать родную гонишь? Ради гордыни? Да я прокляну тебя!
— Проклинай, — Вера почувствовала странную легкость. Пуповина, которая душила её сорок лет, заставляя быть «хорошей девочкой», наконец-то лопнула. — Кирилл, отвези её на вокзал. Или домой. Ты же заботливый. Вот и заботься. А я подаю на развод.
— Ты пожалеешь! — заорал Кирилл, мгновенно теряя благообразие. — Ты приползешь! Ты сдохнешь в нищете с этими кредитами! Я ни копейки не отдам!
— Не отдавай, — Вера улыбнулась. И это была улыбка счастливого человека. — Считай, что я купила у тебя этот телевизор. И знаешь что? Картинка в нем, может, и четкая, но суть твоя всё равно гнилая. А я себе купила нечто большее.
Она развернулась и пошла к метро. Спина была прямой, хотя ноги дрожали.
Сзади кричала мать, сыпал проклятиями Кирилл, но Вера их уже не слышала. Шум города заглушал голоса прошлого.
Через месяц Вера получила первую зарплату. Половину она сразу перевела в счет погашения того проклятого кредита. Жить предстояло скромно, на гречке и кефире, еще полгода.
Но оставшиеся пять тысяч она не отложила.
Она зашла в магазин электроники.
Долго стояла у витрины с наушниками. Выбирала. Примеряла.
— Вам помочь? — спросил консультант.
— Да, — сказала Вера. — Мне нужны вот эти. Беспроводные. С лучшим шумоподавлением. Чтобы не слышать ничего лишнего.
Она вышла из магазина, разорвала упаковку прямо на улице. Вставила наушники в уши. Включила любимую музыку.
Мир вокруг стал беззвучным кино. Люди спешили, машины сигналили, где-то, возможно, Кирилл смотрел телевизор с сестрой и обсуждал «бывшую дуру», но Вера этого не слышала.
В её мире играл джаз.
— Подарок тебе на день рождения? — спросила она сама себя мысленно. — Да. Я его заслужила.
И впервые за сорок лет она знала: это чистая правда.
Иногда цена свободы — это предательство самых близких и долги, которые приходится платить за чужую подлость. Но ни один телевизор в мире не стоит вашего самоуважения. Вера смогла выбрать себя, даже когда против неё ополчилась собственная мать.
