— Ты серьёзно считаешь, что мы после такого сможем просто притвориться, будто ничего не было?! — голос Инны сорвался, хотя она старалась держаться.
В комнате пахло свежим чаем и остатками ужина, но атмосфера была настолько натянутой, что хоть ножом режь.
Марина Петровна стояла посреди кухни, будто сцену заняла, и смотрела на Инну так, будто та только что украла семейные драгоценности, а не попыталась объяснить, что вообще происходит. Листки документов она держала в руке так резко, что те дрожали.
— А как мне ещё реагировать? — выдала свекровь, повышая голос. — Ты думала, мы слепые? Мы что, должны были сами догадываться, что это всё… — она потрясла бумагами, — не твоё?!
Инна почувствовала, как будто внутри что-то уже успело треснуть, а теперь просто крошится. Ещё утром она нервничала по поводу ресторана и сорванной свадьбы, а теперь получала по голове за то, чего даже не делала.
— Это… квартира моих родителей, — она старалась говорить спокойно, но голос дрожал. — Я вообще не понимаю, почему это проблема.
— Потому что ты нас вводила в заблуждение! — Марина Петровна вскинулась так резко, что стул позади качнулся. — Мы думали, у сына будет нормальная семья, нормальная жена, с нормальным… — она запнулась, но Инна поняла, что она хотела сказать, — обеспечением. А выходит, ты собиралась в брак вообще ни с чем!
Инна чуть прикусила язык, чтобы не взорваться. На улице за окном моросил холодный мокрый снег — тот, который никогда не лежит, а только делает грязь гуще. Внутри всё было таким же грязным и липким.
— У меня есть квартира, — тихо, почти машинально сказала Инна. — Та, в которой мы сейчас стоим.
— Да твоей в ней половины нет! — отрезала Марина Петровна. — Это банк тебе хозяин, если ты не заметила.
— Я плачу за неё три года, — Инна наконец не выдержала и повысила голос. — Живу здесь, ремонт делаю, мебель покупаю! Это моя жизнь, Марина Петровна, и мой дом!
Та смерила её долгим тяжёлым взглядом.
— Дом… — презрительно протянула она. — Дом — это когда всё оформлено, а не когда ты на бумажках в долгу как в шелках.
Инна почувствовала, как ноги чуть поддались.
Оказалось, что даже уважения к её труду здесь нет. Просто ноль.
— Ладно, — выдохнула она. — Допустим. Но почему вы вообще считаете, что ваша семья имеет право решать, что у меня должно быть?
Марина Петровна нахмурилась так, будто не ожидала, что Инна возразит.
— Потому что ты выходишь замуж за нашего сына. А значит, обязана думать о будущем семьи.
— А я, значит, не семья? — Инна усмехнулась, но смех вышел нервным и коротким. — Просто приложение к квадратным метрам?
— Не утрируй! — отрезала свекровь. — Мы хотели, чтобы всё было правильно. Чтобы ваш союз был… ну, крепкий. Чтобы Рома был защищён.
— А я нет? — Инна шагнула ближе. — Я что, по-вашему, имущество?
Марина Петровна не ответила сразу — только дернулась бровью, будто Инна задала слишком дерзкий вопрос.
Потом сказала:
— Ты должна понимать, что в браке имущество — это основа стабильности. Если у тебя нет полноценной квартиры, то хотя бы приданое… ну, как у всех нормальных людей!
Инна почувствовала, как внутри вспыхнуло. Так вспыхивает костёр, когда туда плеснули бензином.
— Нормальных? — повторила она. — Вы правда думаете, что нормально требовать от родителей жениха квартиру? Чтобы вам спокойнее жилось? Чтобы вы могли хвастаться, что «сын женился правильно»?
Марина Петровна прижала губы в тонкую линию.
— Дочка, — сказала она уже тоном, будто Инна малолетняя, — ты ещё не понимаешь, как устроена жизнь…
Но Инна перебила:
— Нет. Я понимаю как раз очень хорошо. Вы просто хотите, чтобы ваши родственники сказали, что Рома выгодно женился.
Тишина в кухне стала такой густой, будто воздух сгустился в одну массу.
На секунду даже старые батареи прекратили свое тихое жужжание.
Марина Петровна резко сжала губы.
— Я не собираюсь продолжать этот разговор, — отчеканила она. — Позовёшь Рому — пусть сам решает.
— Он уже едет, — сказала Инна. — Сказал, что поговорит с вами, что разберётся.
Этим словам Инна на самом деле уже не верила.
Но надеялась. Наивно, глупо, но надеялась.
Марина Петровна встала ещё прямее, словно собиралась в атаку.
— Хорошо, — бросила она. — Тогда пусть решает. Но запомни: я против свадьбы. И буду против, пока ты не приведёшь бумаги, доказывающие, что твои родители перепишут квартиру на тебя и ты готова выделить долю Роме.
Инну будто огрели.
Она даже дышать на мгновение забыла.
— Простите… что?.. — еле выдохнула она.
— Ты всё прекрасно слышала.
Этого оказалось достаточно, чтобы что-то внутри Инны наконец сломалось окончательно.
— Уходите, — сказала она тихо.
И это «тихо» прозвучало громче любого крика.
Марина Петровна подняла подбородок так высоко, будто собиралась выплыть из квартиры на гордости.
— Вот как, — сказала она. — Значит, так разговариваешь с будущей матерью?
— Не с будущей, — спокойно ответила Инна. — Уходите.
Марина Петровна схватила сумку, поджала губы и буквально выстрелила из квартиры.
Дверь хлопнула так, что по стене пробежали вибрации.
Инна осталась стоять в кухне одна.
Потом села. Потом уткнулась лицом в ладони.
И расплакалась так, как не плакала, наверное, лет десять.
Когда через полчаса пришёл Рома, он застал её сидящей на диване с пустым взглядом. Лампочка под потолком тихо потрескивала — проводка опять барахлила перед холодами.
— Инн… — он присел рядом. — Что она натворила?
Она не смогла сразу ответить. Голос то рвался наружу, то застревал в горле.
Но она всё рассказала. Слово в слово. Не упуская ни одной фразы, ни одной интонации.
Рома слушал, сначала хмурясь, затем — избегая взгляда.
Когда она закончила, он только выдохнул и потер лицо ладонями.
— Мама… конечно, горячится, — начал он. — Но…
Это «но» ударило сильнее, чем слова его матери.
— Но она в чём-то права, — продолжил Рома. — Надо просто… ну, уладить вопрос. С твоими родителями поговорить. Они же всё равно рано или поздно…
Инна резко отодвинулась от него.
— Ты хочешь, чтобы мои родители переписали свою квартиру на меня ради твоей матери?
Рома замялся.
— Ну… так было бы проще.
Словно в комнате выключили свет.
Словно стало холоднее на десять градусов.
Инна встала.
Она даже не понимала, как держится на ногах.
— Рома, пожалуйста… уйди.
— Подожди, давай поговорим—
— УЙДИ.
В этот момент даже воздух дрогнул.
Рома встал, помялся, будто хотел обнять, но передумал.
И вышел.
Инна закрыла дверь, упала рядом на пол и снова разрыдалась.
Но теперь — в этих слезах уже было не отчаяние.
А ясность.
И какая-то странная, тихая свобода.
Ночь она провела почти без сна.
Сидела с чаем у окна, слушала, как по подоконнику бьёт мокрый снег, думала о том, как легко люди могут притворяться добрыми. Улыбаться. Хвалить. Говорить красивости — и всё ради выгоды.
И чем ближе к утру становился небо бледно-серым, тем чётче Инна понимала: назад пути нет.
Когда в восемь утра позвонила мама и бодрым голосом спросила, как идут последние приготовления перед свадьбой, Инна только закрыла глаза и сказала:
— Мама… свадьбы не будет.
После разговора она собрала документы в папку, поставила на кухню грязные чашки, выключила свет и вдруг осознала: она в своей квартире впервые чувствует себя дома.
Потому что здесь — никто больше не стоит над душой, оценивая обои и подсчитывая метры.
День обещал быть длинным. И трудным.
Но он уже начинался иначе.
Утро в родительской квартире началось с тишины, в которой слышно было даже, как старый холодильник ворчит под нос. Инна сидела за столом, смотрела на чашку чая, но в голове крутилась только одна мысль: «Как же всё быстро развалилось».
Мама поставила перед ней тарелку с гренками:
— Ешь. Ты вчера почти ничего не съела.
— Не хочу, — тихо ответила Инна.
— Инн, так нельзя, — мягко сказала мама, опускаясь рядом. — Я понимаю, тяжело. Но ты не можешь раствориться в этой истории.
Отец перевернул страницу газеты, но глаза у него были на Инне.
— Дочка, — сказал он, — скажи честно, ты жалеешь?
Инна подняла взгляд.
— Нет… — покачала головой. — Только больно. А жалею — нет.
Мама вздохнула:
— Значит, правильно решила. А боль — это временно. Пройдёт.
Инна попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой.
— Мне сегодня ещё всем звонить. Оповещать.
— Хочешь, мы сами объявим? — предложил отец. — Скажем, что ты заболела… или что дата перенеслась…
— Нет, — твёрдо сказала Инна. — Это моё решение — мне его и озвучивать.
Мама с отцом переглянулись, но спорить не стали.
Первый звонок она сделала подруге Лерке.
— Инн, привет! Ну что, в предсвадебной панике? — весело спросила та.
Инна сглотнула.
— Лер… свадьбы не будет.
На том конце резко стало тихо.
— Подожди… что? Как это — не будет?
— Вот так. Всё отменили.
— Блин… — только и сказала Лера. — Ты в порядке?
— Не очень. Но я справлюсь.
Лера вздохнула в трубку:
— Слушай, если хочешь — я приеду. Прямо сейчас. Хватит мне отмазки про дела.
Инна впервые за утро улыбнулась.
— Спасибо. Но не надо. Я у родителей. Тут спокойнее.
— Ладно. Но если хоть чуть-чуть станет хуже — звони мне. Поняла?
— Поняла.
Следующие звонки были тяжелее.
— Инночка, ну как так? — тётя Галя трагическим голосом. — Вы же такие красивые были!
— Были, — коротко ответила Инна.
— Это всё он, да?
— Тётя Галя… я не хочу обсуждать.
— Ну хоть намекни…
— Нет.
Потом двоюродная дядька Лёша:
— Я что, костюм зря покупал?
— Лёш, ну правда… сейчас не до этого.
— Ну, блин… ладно.
Потом бабушка Ромы звонила, по привычке:
— Инночка, что за новости? Рома говорит, что вы «временно взяли паузу». Это что за чушь? Он маленький, что ли? Это вы ссоритесь или что?
— Мы расстались, — спокойно сказала Инна.
— Ох, ё-моё…
Бабушка неожиданно добавила:
— А я, между прочим, видела, как твоя будущая свекровь смотрела на твою квартиру. Я сразу подумала: не к добру.
— Вы правда это заметили?
— Девочка, я старше вашей ипотечной системы. Я всё замечаю.
И Инна вдруг рассмеялась.
Настояще.
От души.
Но вечером, когда она приехала домой, спокойствие накрылось медным тазом.
Она только сняла куртку, поставила чайник — и звонок в дверь разорвал тишину.
— Кто там? — спросила она через дверь.
— Это я, — ответил голос, который она уже не хотела слышать.
Инна медленно открыла.
На пороге стоял Рома. Весь мокрый, будто под снегопадом шёл час минимум. Щёки красные, взгляд нервный.
— Нам надо поговорить, — сказал он даже без приветствия. — Ты меня игнорируешь.
Инна устало отступила на шаг, но внутрь не позвала.
— Мы уже поговорили, Рома.
— Нет, — он шагнул ближе. — То, что вчера было — это не разговор. Это… всплеск эмоций. Ты была на нервах, мама была на нервах, я был… ну, я между вами попал. Надо всё обсудить спокойно.
— Я спокойна, — сказала она. — И всё уже решила.
Рома нахмурился так, будто не понял смысла слов.
— Да ты куда торопишься? Ну посуди сама: свадьба через пару дней, нервы, стресс — вот всё и взорвалось. Давай разберёмся по-человечески.
— Хорошо, — выдохнула Инна. — Спрашивай.
Рома оживился:
— Вот! Отлично. Значит… скажи честно: что тебя так задело? То, что мама спросила про квартиру? Ну так она просто переживает…
— Рома, — перебила она. — Она требовала, чтобы мои родители переписали на меня своё жильё. И чтобы я выделила тебе долю в своей ипотеке. Это «просто переживает»?
Он отвёл взгляд.
— Это… возможно, звучит резко. Но она хотела стабильности.
— Для кого? — спросила Инна. — Для нас или для себя?
— Для семьи.
— Для какой семьи — нашей или вашей?
Он поднял глаза, и в них мелькнуло раздражение.
— Ты всё переворачиваешь.
— Нет, — спокойно сказала Инна. — Я просто перестала закрывать глаза.
Рома шагнул ещё ближе.
— Давай без этих… психологических фраз. Скажи прямо: ты хочешь меня вернуть или нет?
Инна посмотрела на него долго. Очень долго.
— Нет.
Рома будто споткнулся о собственный воздух.
— Подожди… как «нет»? Так просто?
— Ничего тут простого нет, — тихо ответила Инна. — Но это — окончательно.
— То есть ты готова всё бросить? Наши планы? Годы отношений? — он говорил всё громче. — Из-за того, что мама… ну… переборщила?
— Рома, — сказала она устало. — Ты не защитил меня. Ни в какой момент. Даже вчера ты больше волновался за мамино мнение, чем за меня. И сегодня — опять. Тебе важно одно: чтобы всё было выгодно. И удобно. Тебе, ей — кому угодно. Только не мне.
Он замолчал.
Смотрел в упор.
И вдруг выдал:
— Ну да… квартира — это важно. Почему ты делаешь вид, что это не так?
Инна вздохнула.
— Потому что я выхожу замуж за человека. А не оформляю сделку.
Он хотел что-то сказать, но она подняла руку:
— Всё. Хватит. Ты пришёл услышать моё решение. Я сказала. Уходи, пожалуйста.
— Ты совершаешь ошибку, — выдохнул он. — Большую.
— Может быть, — кивнула Инна. — Но это будет моя ошибка. Не твоя. И не твоей мамы.
Рома смотрел ещё секунду-другую, затем резко развернулся и пошёл к лифту.
Инна закрыла дверь.
Не хлопнула — просто закрыла.
И прислонилась лбом к дереву, позволяя себе выдохнуть всю накопившуюся тяжесть.
Через пару дней к ней заглянула соседка с пятого этажа — тётя Лена.
— Ох, Иннка… слышала я, слышала… — сказала она, заходя без приглашения, как всегда. — Давай рассказывай. Я быстро слушаю.
— Чего рассказывать? — Инна усмехнулась. — Не сошлись характерами.
— И деньгами, — мгновенно уточнила тётя Лена.
— И деньгами, — согласилась Инна.
Тётя Лена сняла шапку, села на табурет, вздохнула:
— Мужик, который начинает с претензий до свадьбы — после свадьбы начнёт в два раза громче. Поверь моей жизни.
— Верю, — кивнула Инна. — Но всё равно неприятно.
— Неприятно — это когда сосед ночью дрель включает. А когда жизнь спасают — это наоборот хорошо.
Инна рассмеялась.
— Спасибо, тётя Лена.
— Не благодари. Просто живи. Ты молодая, сильная, самостоятельная. И квартира у тебя своя — пусть даже и в ипотеке. Это лучше, чем когда у мужика всё «на маме». Запомни.
Инна снова рассмеялась, но уже теплее.
Неделю спустя, когда по календарю должна была быть её свадьба, она сидела у родителей на кухне. Тихий вечер, никаких гостей, никакой беготни.
Мама налила ей чай.
— Ну что, как ты?
— Легче, — честно ответила Инна. — Намного легче, чем я боялась.
Отец пододвинул ей конфету.
— Ты правильно сделала. Сто раз правильно. Никакой штамп не стоит таких условий.
Инна посмотрела в окно — там медленно сыпался снег, впервые нормальный, сухой, красивый.
— Пап, — сказала она, — я, кажется, впервые за долгое время чувствую… что всё будет хорошо.
Мама улыбнулась.
— Потому что ты вернула себе себя.
Инна кивнула.
И впервые за много месяцев внутри не было пустоты.
