Я мечтала о тишине на даче, а увидела дым. В мангале догорали мои коллекционные розы, а золовка с мужем пили пиво под «Руки Вверх». «Подумаешь, веник! Отрастет!» — заявили они. Я промолчала, но купила билет к ним на 1 января…
Пятница, июль, вечер.
Лена ехала на дачу, вцепившись в руль. Кондиционер в машине не справлялся с духотой, которая висела над городом, в голове гудело. Квартальный отчет, который она сдавала всю неделю, выпил из неё все соки. Начальник орал, цифры не сходились, принтер жевал бумагу…
Сейчас она мечтала только об одном: тишина.
Она представляла, как приедет, откроет ворота, вдохнет запах нагретой солнцем хвои (у соседей росли огромные ели) и, самое главное, увидит свои розы.
Розы были её страстью, пять лет назад, когда они с Димой купили этот запущенный участок, там рос только бурьян и старая, корявая вишня, которая не плодоносила. Лена сама, своими руками, выкорчевывала сорняки, таскала тачки с землей, планировала клумбы. Дима тогда крутил пальцем у виска: «Лен, да закатай ты всё в газон, купим мангал и будем отдыхать! Зачем тебе эта каторга?».
Но для неё это была не каторга, а жизнь. Она выписывала саженцы из питомников, тряслась над каждым бутоном, укрывала их на зиму в три слоя спанбонда, как младенцев. И они отплатили ей, в этом году её гордость – сорт «Джульетта», нежно-абрикосовая, с тонким ароматом чая и лимона, зацвела так пышно, что соседи останавливались у забора, чтобы полюбоваться.
Лена свернула с трассы на грунтовку, колеса зашуршали по гравию. До дачи оставалось пятьсот метров, она улыбнулась, предвкушая, как сейчас нальет бокал холодного игристого, сядет в плетеное кресло на веранде и будет просто смотреть на закат. Дима обещал приехать завтра утром, у него был аврал на объекте, так что вечер принадлежал только ей.
Она подъехала к своим воротам и нажала на тормоз так резко, что машину дернуло.
Над её участком поднимался дым.
«Пожар?! — мелькнула паническая мысль. — Баню забыли выключить? Проводка?»
Лена выскочила из машины, не заглушив мотор, дрожащими руками открыла калитку.
И замерла.
На её веранде, гремела музыка из 90-х: «Ну где же ручки, ну где же ваши ручки…».
На её диванчике с белоснежными подушками сидела Оля, золовка. Младшая сестра Димы, она была в купальнике, который едва прикрывал её пышные формы, и в шляпе Лены.
Рядом, закинув ноги в грязных сланцах прямо на стол, развалился её муж Толик. Он был уже изрядно красен и весел.
А по участку, сшибая кусты смородины и топча газон, с диким визгом носились их сыновья-погодки, Артем и Денис, вооруженные водными пистолетами.
— О! Ленка приехала! — заорала Оля, увидев застывшую в калитке хозяйку. — Толян, вырубай музон, хозяйка явилась! А мы тут решили сюрприз вам сделать!
Лена стояла, не в силах сделать шаг. В голове не укладывалось.
— Оля? — голос был чужим, хриплым. — А вы как… У вас же ключей нет.
Оля хохотнула, вытирая жирные губы тыльной стороной ладони.
— Да мы через забор перемахнули, делов-то! Толян подсадил. А запасной ключ у вас под ковриком лежал, вы ж сами говорили. Мы и зашли. Ты че такая кислая? Мы шашлык замутили! Толян, наливай Ленке штрафную, она с работы, уставшая!
Лена медленно пошла к веранде, ноги были как ватные. Чувствовала себя так, словно в её чистую, уютную постель кто-то залез в грязных сапогах.
Подошла к мангалу, оттуда тянуло жаром и дымом, но запах был странный. Не привычный аромат березовых углей или яблоневых дров. Пахло чем-то, терпким и горьковатым.
Лена опустила глаза в мангал.
Там, в раскаленных углях, догорали ветки. Зеленые, живые ветки с шипами и… остатками листьев и бледно-розовых, сморщенных от жара бутонов.
У Лены потемнело в глазах, кровь отхлынула от лица.
Она повернула голову в сторону.
Её «Джульетта».
Куст был варварски обломан, почти под корень. Торчали только жалкие, расщепленные пеньки, из которых сочился сок. Рядом на земле валялись охапки листьев и несколько растоптанных цветков.
— Вы… — у Лены перехватило дыхание, сердце ухнуло куда-то в желудок. — Вы что наделали? Вы… розы сожгли?
Оля небрежно махнула шампуром, на который нанизывала кусок мяса.
— Да этот куст у тебя разросся, колючий, пройти мешал, Толян его и того… чикнул. Зато горят хорошо! Слышь, как трещат? Жар отличный!
— Мешал пройти? — прошептала Лена. Губы у неё задрожали так, что она прикусила их до боли. — Это сортовая английская роза. Она стоила пять тысяч, я её три года растила…
— Ой, да ладно тебе! — Оля закатила глаза, как будто Лена сморозила глупость. — Подумаешь, веник! Отрастёт! Ты че, из-за куста скандалить будешь? Мы же гости! Родня! Свои люди! Садись давай, мясо стынет.
Лена посмотрела на Олю, на её сытое, довольное, лоснящееся от жира лицо. На Толика, который смачно рыгнул и подмигнул ей. На детей, которые в этот момент с радостным гиканьем прыгали на её участке. Ей захотелось взять этот раскаленный шампур и…
Ярость поднялась в груди, ей хотелось заорать, выгнать, кинуть в них этими углями.
Но она сдержалась. Она знала: если сейчас сорвется, будет скандал. Оля начнет визжать, звонить свекрови, рассказывать, какая Лена истеричка и жадина. Дима окажется меж двух огней.
Лена сделала глубокий вдох. Раз, два, три.
Развернулась и пошла в дом.
— Э, ты куда? Обиделась, что ли? — донесся ей в спину обиженный голос Оли. — Ну ты, Ленка, и душная! Мы к ней со всей душой, а она нос воротит!
Лена зашла в спальню и закрыла дверь на замок, достала из тумбочки пузырек с валерьянкой. Руки тряслись так, что она расплескала половину, пока капала в стакан.
Она выпила пахнущую травами жидкость залпом.
«Спокойно, — сказала она своему отражению в зеркале. — Спокойно. Месть — это блюдо, которое подают холодным».
Оля с семейством прожила на даче месяц.
Это был не отдых, а испытание на прочность.
Лена превратилась в прислугу в собственном доме.
Оля заявила, что у неё «отпуск», и она «имеет право расслабиться». Это означало, что она спала до полудня, а потом выходила на веранду, потягиваясь, и требовала кофе.
— Лен, а че блинчиков нет? — кричала она со второго этажа, едва продрав глаза. — Мелкие оладьи не хотят, они блины просят. Тоненькие и с мясом бы хорошо, а то сладкое надоело.
И Лена, стиснув зубы, вставала к плите, в тридцатиградусную жару она пекла блины, варила супы, жарила котлеты. Потому что «дети должны нормально питаться», а Оля готовить не любила.
Продукты исчезали из холодильника с пугающей скоростью. Казалось, в доме живет не семья из четырех человек, а рота солдат. Толик за один присест, под пиво, съедал палку сырокопченой колбасы, которую Лена покупала для бутербродов на неделю. Дети уничтожали йогурты упаковками, половину оставляя недоеденными на столе.
Однажды вечером, когда они сидели на веранде, Лена закинула удочку:
— Оль, слушай, я завтра в город поеду за продуктами. Может, скинемся? Я на прошлых выходных пять тысяч в оставила, а холодильник опять пустой. Нам до зарплаты ещё неделю тянуть.
Оля поперхнулась поставила бокал на стол так резко, что ножка звякнула. Сделала круглые, полные возмущения глаза.
— Ты чё, Лен? Серьёзно? С родни деньги трясти будешь?
— Ну мы же едим вместе… — начала Лена.
— У нас ипотека, Лен! — перебила Оля, повышая голос. — Нам тяжело! Толяну премию урезали, мне детей в школу собирать скоро. А вы с Димкой богатые, у вас детей нет, вам деньги девать некуда. Вам жалко племянникам йогурт купить? Ну ты и мелочная, я не ожидала. Я маме расскажу, какая ты жадная стала, зазналась совсем.
Встала и демонстративно ушла в дом, хлопнув дверью.
Лена осталась сидеть в темноте.
Дима, который всё это время молча жарил мясо, подошел к ней, сел рядом, обнял за плечи.
— Лен, ну не расстраивайся, потерпи. Ей в городе душно, у них однушка, дети на головах друг у друга сидят, пусть подышат воздухом.
Лена посмотрела на мужа, в его глазах была мольба. «Только не скандаль, только не заставляй меня выбирать».
— Семья, — эхом повторила Лена. — Хорошо Дима, пусть подышат.
Она стряхнула его руку и пошла поливать то, что осталось от её роз.
В конце августа, перед самой школой, они наконец-то уехали.
Лена приехала на дачу одна, чтобы закрыть сезон, Дима был на работе.
В доме был свинарник.
На кухонном столе возвышалась гора грязной посуды с присохшей гречкой и жиром. В раковине плавали размокшие корки хлеба. Пол лип к ногам, кто-то пролил сладкую газировку и не вытер. В туалете… Лена даже не стала туда заглядывать, просто залила всё хлоркой.
На холодильнике висела записка, прикрепленная веселым магнитиком с котиком:
«Ленка, сорян, убраться не успели, торопились! В холодильнике мышь повесилась, ели доширак перед дорогой. В следующий раз подготовьтесь лучше, а то детей кормить нечем, пришлось самим в магаз бегать. Чмоки! Ждём в гости!»
Лена сняла записку, скомкала её.
Села на крыльцо, сил убираться не было, плакать тоже.
— Ждёте в гости? — прошептала она в осеннюю тишину сада. — Ну что ж, Ждите.
Достала телефон, открыла календарь. Январь, новогодние праздники.
— Дима! — набрала она мужа. — Слушай, у меня идея. Помнишь, Света с Игорем в Таиланд собирались на Новый год?
— Ну помню.
— Они еще искали, кому своего алабая оставить…
— Ну да, та ты же отказалась. Сказала, он слон и сожрет наш диван.
— Я передумала, — сказала Лена, глядя на обломанный розовый куст. — Скажи Свете, что мы берем Босса, на все праздники.
— Зачем? — удивился Дима.
— Мы едем в гости, дорогой. К любимой сестре. Мы же семья! Что нам дома киснуть?
Январь, 2-е число, Утро 07:00.
Город спал после бурной новогодней ночи. Спала и Оля в своей уютной, хоть и тесной однушке на окраине. Она только вчера выложила в соцсети фото: на диване, в пижаме, с бокалом шампанского. Подпись гласила: «Наконец-то дома! Никаких гостей, готовки и суеты! Отдых в своей любимой норке! Как же кайфово просто валяться и ничего не делать!
Лена лайкнула это фото полчаса назад, сидя в машине у подъезда.
Звонок в дверь Олиной квартиры разрывался.
За дверью послышалось недовольное шарканье, ворчание Толика, потом щелчок замка.
Оля приоткрыла дверь, она была в ночнушке, с всклокоченными волосами и размазанной тушью под глазами.
— Кто там? Вы охренели? Семь утра!
— Сюрприз!!! — заорала Лена так, что эхо разнеслось по всему подъезду. — С Новым годом, родня! Открывай, сова, медведь пришел!
Оля, щурясь, открыла.
На пороге стояли Лена и Дима. Румяные с мороза, веселые, в ярких лыжных костюмах, обвешанные рюкзаками и сумками.
А между ними, занимая почти всю лестничную площадку, тяжело дыша и капая слюной на коврик, сидел алабай Босс. Огромный, лохматый, похожий на медведя.
— Вы… вы чего? — просипела Оля, пятясь назад.
— Да вот, решили навестить! — Лена, не разуваясь, решительно протиснулась в узкую прихожую, наступив Оле на голую ногу тяжелым зимним ботинком. — А то что мы всё порознь да порознь? Скучно же! Мы же семья!
— У меня… у нас места нет… — пролепетала Оля, прижимаясь к стене. — Толик спит… Дети…
— Да ладно! — махнула рукой Лена, проходя в комнату. — В тесноте, да не в обиде! Мы неприхотливые! На диване ляжем, Босс в коридоре отлично поместится, а вы уж на кухне постелите матрасик, вам не привыкать!
Босс, радостно виляя хвостом, который сбивал всё на своем пути, зашел следом. Он смачно отряхнулся от снега. Грязные брызги полетели на светлые обои, зеркало шкафа-купе, на Олину ночнушку.
— Ой, какая прелесть! — умилилась Лена. — Босс радуется! Видишь, как ему у вас нравится? Толик, дети, подъем! Гости приехали!
Это были три дня ада для Оли в её собственной квартире.
Лена играла свою роль гениально, она вела себя безупречно отвратительно.
В 6 утра следующего дня Лена включила телевизор в комнате (где они с Димой оккупировали единственный диван, согнав хозяев на пол) на полную громкость. Шел какой-то боевик со стрельбой.
— Оль, ну мы привыкли рано вставать! Режим! — кричала она на возмущенный вопль золовки. — А чё вы спите? Солнце уже высоко! Вставайте, гулять пойдем! Лыжню прокладывать!
Она открывала хозяйский холодильник и, не спрашивая, доставала всё самое вкусное.
— Ой, колбаска сырокопченая! — радовалась Лена, отправляя кусок в рот. — Вкусно! А че так мало? Толик, сбегай в магаз, а то гостям закусить нечем.
Босс лежал поперек узкого коридора, как баррикада. Пройти в туалет или на кухню было невозможно, не перешагнув через рычащую гору мышц.
— Вы уберите собаку! — визжала Оля, пытаясь просочиться по стенке. — Дети боятся! Он на Дениса зарычал!
— Да ты что! — искренне удивлялась Лена, доедая Олино яблоко. — Он добрый! Просто не любит, когда мельтешат и бегают. Пусть дети в комнате посидят, книжки почитают, целее будут. И вообще, Оль, чё ты паришься?
На второй день Толик, не выдержав, попытался заикнуться про деньги.
— Дим, слышь, может, вы хоть пива купите? Или пельменей? А то вы всё наше сожрали, а до зарплаты еще две недели.
Лена перебила мужа, который уже потянулся за кошельком.
— Толя! Ты что? — она сделала большие глаза. — Ты с родни деньги трясти будешь? У нас ипотека, нам тяжело! Мы на собаку столько тратим, ты не представляешь! А вы богатые, в своей квартире живете, кредитов нет. Вам жалко для брата пачки пельменей? Ну вы и жмоты! Я маме расскажу, какие вы негостеприимные.
Оля пошла красными пятнами, она узнавала свои слова. Но слышать их в свой адрес, в своем доме, было… невыносимо.
Вечером Лена, танцуя под музыку (тот самый плейлист из 90-х), «случайно» задела бокалом с красным вином. Вино плеснуло на белый пушистый ковер.
— Ой, блин! — сказала Лена, глядя на расплывающееся багровое пятно. — Ну ничего. Химчистка отчистит или новый купите. Этот всё равно старый был, синтетика голимая.
К утру третьего дня Оля не выдержала.
Она стояла посреди кухни, нечесаная, с дергающимся глазом, в халате с пятном от кофе.
— Валите отсюда! — заорала она так, что зазвенела люстра. — Вон! Чтобы духу вашего здесь не было! Вместе с вашей псиной! Я полицию вызову!
Лена спокойно допила кофе из Олиной фарфоровой чашки, поставила её на стол.
— Оль, ты чего орёшь? Нервная какая-то стала, мы к тебе со всей душой, как ты к нам летом. Шашлычки, веселье, общение… А ты выгоняешь, некрасиво, не по-родственному.
Она встала, потянулась.
— Ну ладно, раз нам тут не рады поедем, насильно мил не будешь. Значит, гостеприимство у нас в роду хромает. Дим, собирайся. Босс, команда «домой»!
Она пошла в комнату собирать вещи. Проходя мимо серванта, Лена, надевая рюкзак, резко развернулась и локтем задела большую хрустальную вазу. Которую Оле подарили на свадьбу свекровь.
Ваза покачнулась на краю полки и рухнула на пол.
Звон стоял на весь дом, тысячи осколков брызнули во все стороны.
Оля взвизгнула, схватившись за голову.
— Ой, — равнодушно сказала Лена, глядя на груду хрусталя. — Ну, на счастье! Говорят, посуда бьется к деньгам. Да и не смотрелась она тут, если честно. Совок в ванной, сама уберешь.
Она перешагнула через стекло.
— Дим, Босс, пошли. Нас тут не любят.
Они ехали в машине молча, Дима смотрел на дорогу, крепко сжимая руль. Но Лена видела, как подрагивают уголки его губ. Он сдерживал улыбку или смех.
— Лен, — сказал он наконец, когда они выехали на трассу. — С вазой ты, конечно, жестко, это же мамин подарок, она её любила.
Лена отвернулась к окну, за стеклом мелькали заснеженные ели.
— А розы, Дим? — тихо спросила она, голос был спокойным. — Мои «Джульетты», которые они сожгли…
Она замолчала.
Дима помолчал, вздохнул. Потом накрыл её руку своей широкой ладонью.
— Понял, вопросов нет. Ты у меня… страшная женщина, Ленка.
— Я справедливая.
Вечером, когда они уже распаковали вещи и Лена кормила Босса (которого завтра нужно было возвращать хозяевам), её телефон пискнул.
Сообщение от Оли.
«Больше ко мне не приезжайте, никогда. Вы ненормальные, я тебя ненавижу».
Лена хмыкнула, пальцы быстро набрали ответ:
«Договорились, Олечка и вы к нам ни ногой».
Весной она посадила новые розы, ещё красивее прежних. Сорт «Крокус Роуз», кремово-белые.
