Шесть часов вечера. Осень наступала стремительно, и от вокзальной площади, где я вышла из автобуса, тянуло сырым, промозглым ветром. Я куталась в пальто, торопливо переходя дорогу на зеленый свет. День выдался адским, ноги гудели от усталости, а единственной мыслью было поскорее добраться до дома, скинуть эти давящие туфли и заварить себе большой чашкой чая с мятой. Мой дом, моя крепость, место, где пахнет мной и Артемом, где на диване лежит скомканный плед, а на кухне стоит невымытая с утра кружка.
Подойдя к подъезду, я на автомате потянулась к сумке, чтобы достать ключи. Они нащупались на дне, среди всякой мелочи, и их привычный холодок успокоил меня. Лифт медленно, с скрипом, поднимался на девятый этаж. Я прислонилась лбом к прохладной стенке, закрыв глаза.
Выйдя на свой этаж, я потянулась ключом к замку, но рука замерла в воздухе. Вокруг личинки, на темно-коричневой краске двери, виднелись свежие, серебристые царапины. Длинные и короткие, будто кто-то вставлял туда отмычку или неумело орудил отверткой. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось с бешеной скоростью.
— Что за черт? — прошептала я, озираясь по сторонам. Подъезд был пуст и тих.
Я судорожно вставила ключ, он с некоторым усилием провернулся, и дверь со скрипом открылась. Первое, что я увидела, войдя в прихожую, — это грязные, размытые следы обуви на светлом ламинате. Кто-то был здесь. Кто-то чужой.
Паника, холодная и липкая, подкатила к горлу. Я бросила сумку и, не снимая пальто, рванула в гостиную.
— Кто здесь? — крикнула я, и голос мой прозвучал странно и громко в тишине квартиры.
Никто не ответил. В гостиной все было на своих местах: телевизор стоял на месте, ноутбук лежал на журнальном столике. Я заскочила в спальню. Мои украшения, разбросанные на туалетном столике, тоже были нетронуты. Дыхание начало понемногу выравниваться. Может, показалось? Может, это сантехник заходил? Но почему без предупреждения? И почему такие странные следы?
Я обвела взглядом комнату, ища глазами что-то знакомое, что вернуло бы ощущение безопасности. Мой взгляд упал на прикроватную тумбочку. На ней стояла фоторамка — наша с Артемом любимая фотография, сделанная в Крыму два года назад. Мы обнимались, смеясь, на фоне моря. Я всегда ставила ее строго по центру. Сейчас она была сдвинута в самый угол, будто ее кто-то отодвинул, а потом поставил назад, но уже не глядя.
Вот тогда меня и пронзило осознание: это был не вор. Вор не стал бы трогать рамку с фото. Это был кто-то, кто чувствовал себя здесь вправе что-то трогать, двигать, вторгаться в мое личное пространство.
Руки задрожали. Я сглотнула ком в горле и, почти не дыша, набрала номер Артема. Трубку взяли почти сразу.
— Алло, дорогая? — его голос был спокоен, деловит. На фоне слышался гул чужих голосов — он был еще на работе.
У меня перехватило дыхание.
— Артем, — выдавила я, и голос снова подвел меня. — Ты… ты заходил домой?
— Нет, я же сказал, у меня совещание до семи как минимум. Что случилось? Ты в порядке?
— Нет, я не в порядке, — слова полились пулеметной очередью. — Кто-то был в нашей квартире. Дверь вся в царапинах, в прихожей грязные следы… Артем, кто-то был здесь!
В трубке наступила тишина, лишь далекий гул совещания.
— Успокойся, Алиса, — наконец сказал он, и в его голосе я уловила нотку не то раздражения, не то беспокойства. — Наверное, мама заходила. Она говорила, что хочет забрать тот рецепт, который ты ей обещала.
— Какой рецепт? — я ничего не понимала. — И при чем здесь взлом двери? Она что, со слесарями пришла рецепт забирать?
— Взлом… Не драматизируй. Наверное, дверь заело, она вызвала мастеров. Я же ей отдал наш дубликат ключа на всякий случай.
Я замерла, прислонившись к косяку. В ушах зазвенело. Дубликат ключа. Вызвала мастеров. Пока меня не было дома. Без моего ведома.
— Ты отдал… твоей матери… ключ от нашей квартиры? — произнесла я очень медленно, по слогам, сама не веря тому, что говорю.
— Ну да… А что такого-то? Она же мама.
В этих трех словах — «Она же мама» — для него заключалось абсолютное и железное оправдание любому ее поступку. А для меня в них прозвучал приговор нашему общему с ним дому, который внезапно перестал быть только нашим.
Я опустила телефон, не в силах ничего сказать. Из трубки доносился встревоженный голос Артема: «Алиса? Ты меня слышишь? Алиса!»
Но я уже не слышала. Я смотрела на грязные следы на своем чистом полу и понимала, что это не просто следы. Это была первая линия фронта, которую только что пересекли. И война была объявлена.
Я все еще стояла в прихожей, прижав ладонь к груди, как будто могла унять бешеный стук сердца. Телефон затих, Артем, наверное, положил трубку. По щекам текли предательские слезы злости и беспомощности. Я смахнула их тыльной стороной ладони, заставила себя сделать глубокий вдох. Нужно было взять себя в руки.
Первым делом я сняла пальто, повесила его на вешалку, будто этот простой бытовой ритуал мог вернуть все на круги своя. Потом, двигаясь на автомате, пошла на кухню за тряпкой. Нельзя было оставлять эти следы. Они были доказательством чужого, враждебного присутствия в моем доме.
Я наклонилась, чтобы протереть пол, и в этот момент услышала щелчок поворачиваемого ключа в замке. Сердце снова ушло в пятки. Дверь беззвучно распахнулась, и на пороге возникла моя свекровь, Лариса Петровна. В руках у нее была объемная сумка-тележка, набитая чем-то до отказа.
Она вошла так же буднично, как будто заходила каждый день, смерила меня коротким взглядом и прошлепала каблучками по только что вымытому мной полу, оставляя новые, влажные следы.
— А, ты уже здесь? — бросила она через плечо, направляясь прямиком на кухню, как у себя дома. — Я думала, ты еще на работе. Зашла на минутку, свет в ванной поправить. У тебя там опять эти твои кремы и скрабы ползаставлены, дотянуться неудобно.
Я выпрямилась, сжимая мокрую тряпку в руке так, что пальцы побелели. В горле пересохло.
— Лариса Петровна… — начала я, и голос мой дрогнул. — Вы… вы можете объяснить, что произошло с дверью?
Она поставила свою сумку на кухонный стул и обернулась, ее накрашенные губы сложились в подобие улыбки.
— Что такое, дверь? А, слесари были. Замок заедало, я еле ключ провернула. Ну, я и вызвала мастеров. Быстро все сделали, молодцы.
— Вы вызвали слесарей… чтобы вскрыть мою дверь? — я произносила каждое слово с усилием, пытаясь до нее достучаться.
— Какую «твою»? — бровь Ларисы Петровны поползла вверх. Она сделала шаг в мою сторону, и ее взгляд из безразличного стал оценивающим и жестким. — Я же Артему сказала, что зайду. Он мой сын, он ничего не имеет против. Это его квартира.
От этих слов по коже пробежали мурашки. Воздух в прихожей стал густым и тяжелым.
— Это наша с ним квартира! — выдохнула я. — Наша общая! Вы не можете просто так, в мое отсутствие, врываться сюда с какими-то посторонними людьми!
Лариса Петровна фыркнула. Этот звук был полон такого презрения, что меня будто обдали кипятком.
— Врываться? Посторонние? Да я, можно сказать, в этой квартире каждый гвоздь знаю! А что касается «общей»… — она медленно подошла ко мне вплотную, и я почувствовала запах ее резких духов. — Наша это квартира! Артемова! Мы, его родители, в нее вкладывались, мы первоначальный взнос вносили! А ты что? Ты просто вовремя под руку подвернулась. Повезло тебе, что на нашу квартиру позарилась!
У меня перехватило дыхание. Слово «позарилась» повисло в воздухе, как пощечина. Я смотрела на ее самодовольное, не моргающее лицо и понимала, что это не просто скандал. Это — ее искренняя позиция. Для нее я была не женой ее сына, а посягнувшей на их семейное имущество авантюристкой.
— Выходите, — тихо сказала я. Голос, к моему удивлению стал твердым и ровным. — Выйдите из моей квартиры. Сейчас же.
— Вот как! — Лариса Петровна theatrically приложила руку к груди. — Хозяйку нашла! Меня, мать своего мужа, выгонять вздумала? Ну, я тебе новостью обрадую, милочка: это ты здесь чужая. И запомни это хорошенько.
Она повернулась, с грохотом поставила на место стул, на который упала ее сумка, и, не оглядываясь, вышла в подъезд, громко хлопнув дверью.
Я осталась стоять одна посреди прихожей, все еще сжимая в руке влажную, холодную тряпку. По щеке снова скатилась слеза. Но на смену панике и шоку пришло новое, незнакомое и холодное чувство. Ярость. Чистая, беспримесная ярость. Она сожгла все остальные эмоции, оставив лишь одну кристально четкую мысль: они оба, и она, и Артем, посмели переступить через мою личную границу. И теперь им придется за это ответить.
Я не знала, сколько времени простояла в оцепенении после ухода Ларисы Петровны. В ушах гудело, а в висках стучало: «Позарилась… Наша квартира… Артемова…» Эти слова врезались в сознание, словно раскаленные гвозди.
Собрав волю в кулак, я наконец разжала пальцы и бросила тряпку в раковину. Руки все еще дрожали. Мне нужно было сделать что-то обыденное, вернуть себе хоть каплю контроля. Я включила чайник, и его привычное шумное бульканье немного успокоило нервы. Пока вода закипала, я механически протерла пол еще раз, уже за собой и за ней, смывая последние следы ее вторжения.
Именно в этот момент, когда чайник щелкнул, я услышала, как ключ поворачивается в замке. На этот раз медленно, почти неуверенно. Сердце сжалось. Дверь приоткрылась, и на пороге показался Артем. Его лицо было бледным, взгляд бегающим. Он вошел, стараясь не смотреть на меня прямо, и тихо прикрыл дверь за собой.
— Ну и что тут у вас было? — спросил он, снимая куртку и старательно вешая ее на крючок. — Мама только что звонила, вся в слезах. Говорит, ты ее чуть ли не вышвырнула из квартиры.
Я оперлась о кухонный стол, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Вся ярость, которую я пыталась подавить, хлынула наружу.
— Я ее вышвырнула? — мой голос сорвался на высокую, почти истерическую ноту. — Артем, ты в своем уме? Твоя мать, пока меня не было, ВСКРЫЛА нашу дверь с какими-то слесарями! Я пришла домой и увидела взлом! Я думала, что у нас ограбили квартиру!
Он поморщился, провел рукой по волосам.
— Ну, вскрыла… Не драматизируй, Алис. Дверь заело, она не могла попасть. Она же тебе сказала.
— Она мне НИЧЕГО не говорила! — я чуть не кричала. — Я узнала об этом, когда уже все случилось! И почему она вообще должна была «попадать» сюда без меня? Какой рецепт, о котором я ничего не знаю? И, самое главное, с каких это пор у нее появился ключ от нашей квартиры?
Артем тяжело вздохнул, как будто перед ним капризный ребенок, а не жена, чье личное пространство только что грубо нарушили.
— Ключ… Я ей отдал наш дубликат на прошлой неделе. На всякий случай. Вдруг что случится, а нас не будет. Она же мама, она поможет.
— Помочь? — я засмеялась, и этот смех прозвучал горько и зло. — Помочь вскрыть дверь? Помочь приходить, когда меня нет? Ты хоть понимаешь, что это значит? Ты отдал ключ от НАШЕГО дома, не спросив меня! Ты разрешил ей вломиться ко мне, пока я на работе! Ты ЗНАЛ об этом!
Он наконец поднял на меня глаза, и в них я увидела не раскаяние, а раздражение.
— Я знал, что она зайдет! Но я не знал, что дверь заест и придется слесарей вызывать! Я думал, она на пять минут заскочит, рецепт заберет и все! А ты раздуваешь из этого целую трагедию! Она же не со зла! Нельзя было поговорить спокойно, без скандала?
От этих слов у меня перехватило дыхание. Это было хуже, чем крик. Хуже, чем сама история со взломом. Он не просто не видел проблемы. Он обвинял в происшедшем меня. Мою реакцию. Мои эмоции.
— Не со зла? — прошептала я, чувствуя, как внутри все превращается в лед. — Твоя мать при посторонних людях заявила, что это твоя квартира, а я на нее «позарилась». Это «не со зла»?
— Ну, ты же знаешь, какая она, эмоциональная, — он отмахнулся, словно это было исчерпывающим оправданием. — Наговорила сгоряча, не придавай значения. Главное, что ничего не украли. Давай уже успокоимся.
Я смотрела на этого человека — моего мужа — и не узнавала его. Где тот мужчина, который клялся защищать меня и наш дом? Который должен был быть моей опорой? Он стоял передо мной и говорил, что я должна «успокоиться», пока его мать топчет мое чувство безопасности и мое право быть хозяйкой в собственном доме.
Впервые за три года брака я посмотрела на него и почувствовала не любовь и не обиду, а леденящее душу одиночество и предательство. Он был не на моей стороне. Он был на стороне той, что вскрыла нашу дверь. И этот раскол в моей душе был страшнее любой царапины на металле.
Ночь я провела на краю нашей общей кровати, повернувшись к Артему спиной. Он пытался что-то говорить, ворочался, но я не реагировала. Во мне кипела такая ярость и горечь, что любое слово могло сорвать последние предохранители. Я чувствовала себя не в своей постели, а на чужой, враждебной территории. Его дыхание за спиной, когда он наконец уснул, казалось мне предательским.
Утром, не заваривая кофе и не сказав ни слова, я собралась и вышла из квартиры. Артем что-то пробормотал вдогонку, но я сделала вид, что не слышу. Мне нужно было не успокоение, а план действий. И единственный человек, который мог помочь мне его составить, была моя подруга Катя. И, по счастливому совпадению, Катя — юрист.
Мы встретились в тихой кофейне недалеко от ее офиса. Я заказала крепкий эспрессо, надеясь, что кофеин прогонит тяжелую ватность бессонной ночи. Катя, всегда собранная и элегантная, смотрела на меня с нарастающим ужасом, пока я, сбиваясь и запинаясь, рассказывала ей вчерашнюю историю. Про царапины на замке, про грязные следы, про визит свекрови и, самое главное, про реакцию Артема.
Когда я закончила, она медленно поставила свою чашку с капучино.
— То есть, дай мне все это осмыслить, — сказала она, и ее голос стал жестким, профессиональным. — Твоя свекровь, не предупредив тебя, в твое отсутствие, с помощью третьих лиц проникла в твою квартиру, нанеся видимые повреждения входной двери. А твой муж не только знал об этом, но и предоставил ей техническую возможность, передав ключ без твоего ведома. И теперь он считает, что ты неадекватно реагируешь.
— Да, — выдохнула я, чувствуя, как с меня снимают тяжелый груз, просто проговорив все вслух. — И она заявила, что квартира ее сына, а я на нее «позарилась».
Катя резко выдохнула, ее глаза сверкнули.
— Прекрасно. Просто замечательно. Слушай меня внимательно, Алиса, потому что я сейчас буду говорить не как подруга, а как юрист. Запомни раз и навсегда: они оба нарушают твои права. Грубо и нагло.
Она достала из сумки блокнот и ручку, начала четко выписывать пункты.
— Во-первых, квартира. Если она была куплена в браке, даже если первоначальный взнос вносили его родители, и даже если она записана только на Артема — это совместно нажитое имущество. По закону, ты имеешь на нее точно такие же права, как и он. Все эти «позарилась» — юридически безграмотная чушь, рассчитанная на то, чтобы тебя запугать и унизить.
Я слушала, широко раскрыв глаза. Ее уверенность была целебным бальзамом.
— Во-вторых, само проникновение. Твоя свекровь — не собственник. Ее действия подпадают под статью 19.1 КоАП РФ — «Самоуправство». То есть самовольное осуществление своего действительного или предполагаемого права, причинившее существенный вред. А моральный вред, нарушение твоего покоя — это существенный вред. Ты имеешь полное право написать заявление в полицию.
Она отложила ручку и посмотрела на меня прямо.
— В-третьих, если были угрозы, оскорбления, или если это начнет повторяться, можно говорить о нарушении неприкосновенности частной жизни. Статья 137 УК РФ. Это уже серьезнее.
Я смотрела на ее четкие записи в блокноте, на ровные строчки статей, и хаос в моей голове начал выстраиваться в стройную, железную логику. Это были не просто эмоции. Это было право.
— Но… полиция… — неуверенно начала я. — Они же скажут: «семейные разборки», не будут разбираться.
— Возможно, — кивнула Катя. — Но сам факт подачи заявления — это мощный сигнал. И для твоей свекрови, и, что важнее, для твоего мужа. Он должен понять, что дело пахнет не домашней ссорой, а реальным уголовным делом. Пусть попробует объяснить следователю, почему его мама имеет право вскрывать дверь в квартиру, где прописана и живет его жена.
Она отпила кофе и сменила грозный тон на более мягкий.
— А теперь, как подруга. Алиса, твоя свекровь — не хозяйка в этой квартире. Точка.
Ты имеешь полное право поменять замки и не пускать ее на порог. А твой муж… — она покачала головой, — пусть решает, с кем он живет: с женой или с мамой. Потому что сейчас он ведет себя не как муж, а как послушный сыночек, который разрешил мамочке поиграть в его игрушки, включая тебя.
Я сидела, обхватив свою чашку. Кофе остыл, но внутри меня разгорался жар. Не злости, а решимости. Катя дала мне не просто советы. Она дала мне оружие. Оружие в виде знаний, статей и уверенности в своей правоте.
— Спасибо, Кать, — сказала я тихо. — Ты не представляешь, как это важно.
— Держись, — она дотронулась до моей руки. — И помни: закон на твоей стороне. А значит, и моральное право тоже.
Я вышла из кофейни, и осенний ветер уже не казался таким пронизывающим. В голове, вместо хаотичных обидных мыслей, выстраивался четкий и ясный план. Я знала, что мне делать. Пришло время действовать.
Я вернулась домой, когда уже смеркалось. В кармане пальто лежала визитка Катиного знакомого мастера по дверям, а в голове — выверенный до последней запятой план. Я чувствовала странное спокойствие, которого не было все эти сутки. Ярость уступила место холодной решимости.
Артем сидел на кухне, смотрел в экран телефона, но по его напряженной позе было видно, что он меня ждал. На столе стояла нетронутая тарелка с ужином.
— Ты где была? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально, но у него не вышло. Слышались и тревога, и раздражение.
Я не стала раздеваться. Подойдя к столу, я положила перед ним на чистую скатерть визитку слесаря.
— Завтра утром я вызываю мастера. Мы меняем замок на входной двери. Весь замковый механизм.
Он медленно поднял на меня глаза. В них плескалось недоумение.
— С чего вдруг? Из-за вчерашнего? Алиса, давай уже успокоимся! Мама больше не придет без предупреления, я ей уже сказал!
— Нет, Артем, — мой голос был тихим, но таким твердым, что он откинулся на спинку стула. — Ты не понял. Это не просьба и не обсуждение. Это решение. Я меняю замок в своей квартире, чтобы в нее не могли войти люди, которым я этого не разрешаю. В том числе и твоя мать.
— Моя мать не «люди»! — он вспыхнул, вскочил с места. — И это наша общая квартира! Ты не можешь единолично принимать такие решения!
— Могу, — парировала я. — Потому что ты, единолично, принял решение отдать наш ключ. Ты нарушил мое доверие и нашу безопасность. Теперь я это исправляю.
Он зашагал по кухне, сжимая и разжимая кулаки.
— Прекрати нести этот бред! Какая безопасность? Какие нарушения? Тебе просто не нравится моя мать, и ты ищешь повод устроить скандал!
Я глубоко вдохнула, чувствуя, как сжимается сердце. Последний, самый тяжелый аргумент был на очереди.
— Хорошо. Тогда выбор за тобой. Либо завтра мы меняем замок, и твоя мать ступает на порог этой квартиры только по моему личному, устному приглашению. Либо…
Я сделала паузу, глядя ему прямо в глаза.
— Либо я подаю на развод. И начинаю дележку этой «твоей» квартиры. Со всеми вытекающими. Я уже консультировалась с юристом.
В воздухе повисла гробовая тишина. Артем замер посреди кухни, его лицо вытянулось от шока. Он, кажется, действительно не понимал, до чего все дошло.
— Ты… ты что, с ума сошла? — прошептал он. — Из-за такой ерунды… развод? Делить квартиру? Да ты шутишь!
— Я никогда не была так серьезна, — ответила я. — Для тебя это ерунда. Для меня — вопрос моего достоинства и права чувствовать себя дома в безопасности. Ты выбрал сторону. Теперь делай свой выбор окончательно.
В этот момент в квартире резко зазвонил домофон. Артем, все еще бледный, подошел к панели и нажал кнопку.
— Кто?
— Это я, сынок, открой! — прорезался тревожный голос Ларисы Петровны. — Что у вас там опять происходит?
Они с Артемом, видимо, успели пообщаться. Я недвижно стояла, ожидая его реакции. Он помедлил и… нажал кнопку открытия подъезда.
Через минуту в квартире снова появилась свекровь. На этот раз без сумки, но с тем же боевым настроем.
— Ну что, успокоилась своевольная жена? — начала она, с порога окидывая меня гневным взглядом.
— Доигралась до ультиматумов, я слышала? Моего сына против меня настраиваешь! Хозяйка нашлась!
Она подошла ко мне вплотную, тыча пальцем в воздух.
— Я тебя посажу на место, дорогая! Быстро! Ты забыла, кто здесь главный!
Раньше бы я съежилась или расплакалась. Сейчас я выпрямилась во весь рост. Ярость вернулась, но на этот раз я была ее хозяйкой.
— Лариса Петровна, — сказала я громко и четко, перекрывая ее голос. — Вы находитесь в моей квартире. Без моего приглашения. Выйдите, пожалуйста.
Она остолбенела от такой наглости. Даже Арем ахнул.
— Как… как ты со мной разговариваешь? Я в квартире своего сына!
— Эта квартира принадлежит и мне тоже. И я прошу вас ее покинуть. Сейчас. Иначе мой следующий звонок будет в полицию. И мы все вместе, со слесарями и протоколом, обсудим, кто здесь главный.
Я достала телефон и держала его на ладони, как оружие. Лариса Петровна побледнела, ее глаза вытаращились. Она смотрела то на меня, то на Артема, ожидая, что он меня остановит. Но он молчал, придавленный грузом происходящего.
— Хорош… хорошо… — прошипела она, отступая к двери. — Я запомнила. Ты еще пожалеешь об этом.
Хлопок дверью прозвучал как выстрел. В квартире снова воцарилась тишина. Я опустила телефон и перевела взгляд на Артема. Он стоял, опустив голову, разбитый и растерянный.
— Ну? — спросила я. — Твой выбор?
Он ничего не ответил. Но его молчание было красноречивее любых слов. Битва была только начата, но первый раунд оставался за мной.
На следующее утро я проснулась от звука дрели. Мастер, пунктуальный и немногословный, уже вовсю работал, устанавливая новый, мощный замок. Артема не было — он ушел на работу, не дождавшись начала этого действа, просто хлопнув дверью. Его молчаливый протест витал в воздухе, но мне было уже все равно. Я пила кофе, глядя, как старый, поцарапанный замок вынимают из двери, и чувствовала, как вместе с ним из моей жизни уходит что-то чужое, насильно внедренное.
Новый замок щелкнул, свежий и надежный. Я повертела в руках три новеньких ключа. Два — для нас с Артемом. Третий — про запас, который я спрятала в потайное отделение кошелька. Больше никаких дубликатов «на всякий случай» для мамочки.
Тишина после ухода мастера длилась недолго. Мой телефон завибрировал, за ним второй, третий. Это был наш общий с родственниками Артема семейный чат «Наша дружная семья», который я давно уже заглушила.
Я открыла его. Сообщения сыпались одно за другим. Инициатором, конечно, была Лариса Петровна.
Лариса Петровна: Дорогие родственники! Прошу у вас моральной поддержки! Моя невестка, Алиса, окончательно распоясалась! Выгнала меня из квартиры моего же сына! Угрожает полицией! Настраивает Артема против родной матери! Дошло до того, что сегодня поменяли замки, чтобы я не смогла проведать собственного ребенка!
Тетя Ира (сестра Ларисы): Лариска, успокойся! Что такое? Не может быть! Артем, это правда?
Лариса Петровна: Правда, дорогая! Я там каждый уголок знаю, каждый гвоздик! А она ведет себя как последняя стерва! Я же им всю жизнь отдала, а она теперь хозяйничает!
Двоюродный брат Артема, Максим: Офигеть. Артем, ты где? Что там у вас происходит?
Потом посыпались голосовые сообщения. Я включила одно.
— Алиса, милая, — плаксиво говорила тетя Ира. — Ну как же так? Она же мать! Она вас так любит! Она же для вас все готова сделать! Ну какие могут быть ссоры? Попроси у нее прощения, помиритесь!
Второй голос, грубоватый, дяди Вити:
— Да вы что, бабы, с ума посходили? Квартира — дело наживное, а мать одна! Мужик, Артем, разберись ты с женой! Нечего матери нервы трепать!
Я сидела и смотрела на этот поток грязи, лжи и манипуляций. Раньше бы я расплакалась от несправедливости или бросилась оправдываться. Сейчас я чувствовала лишь холодное презрение. Они даже не попытались узнать мою сторону. Они судили по крику той, кто громче орёт.
Артем молчал в чате. Его молчание было красноречивее всех слов. Он снова прятался, позволяя мне быть мишенью.
Я дождалась, когда поток сообщений немного утихнет. Потом открыла диктофон на телефоне, нашла запись вчерашнего «визита» свекрови.
Я не планировала этого делать, но инстинкт самосохранения заставил меня включить диктофон, когда она ворвалась на кухню.
Я отправила в чат эту аудиозапись. Без комментариев.
Сначала была тишина. Потом кто-то прослушал до конца.
В записи было все. Ее визгливый голос: «Хозяйку нашлась!», «Я тебя посажу на место!», «Ты забыла, кто здесь главный!». И мой спокойный, ледяной ответ: «Выйдите из моей квартиры».
После этого в чате наступила мертвая тишина. Никто не написал ни слова. Ни тетя Ира, ни дядя Витя. Никто.
Минут через десять пришло личное сообщение от тети Иры.
Тетя Ира: Алиса, я, кажется, не все знала… Лариса, конечно, горячая… Но ты тоже не сахар. Ладно, не буду больше лезть.
Я не стала отвечать. Я добилась своего. Мне было не нужно их одобрение. Мне нужно было, чтобы они отстали.
Через час тихо вошел Артем. Он выглядел уставшим и побитым. Он молча прошел в свою комнату, даже не взглянув на новую блестящую ручку замка.
Информационная война была выиграна. Но цена этой победы — полное молчание в собственной квартире — оказалась горькой. Я выиграла битву с внешним миром, но война за моего мужа только начиналась. И я не знала, остался ли еще за кого воевать.
Прошло три дня. Три дня ледяного молчания в квартире. Артем приходил с работы, ужинал тем, что я готовила, но мы не разговаривали. Воздух был густым и тягучим, как сироп. Он старался не смотреть на новую блестящую ручку замка, будто она была ему физически неприятна. Я чувствовала себя одновременно и победительницей, отстоявшей свои границы, и узником в собственной жизни.
На четвертый день, когда я мыла посуду после ужина, зазвонил мой телефон. Незнакомый номер. Обычно я не беру, но что-то внутри подтолкнуло ответить.
— Алло? — сказала я осторожно.
— Алиса? — голос в трубке был низким, мужским и немного скрипучим. Я узнала его почти сразу, хотя слышала нечасто. Это был отец Артема, Геннадий Иванович. — Это Геннадий. Можно тебя на минуточку?
Меня будто холодной водой окатило. Что теперь? Новая атака? Свекор всегда был тенью своей жены, тихим и невыразительным.
— Здравствуйте, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Слушаю вас.
В трубке послышался тяжелый вздох.
— Я… я насчет всей этой истории. С дверью… и с чатом этим семейным.
Я сжала телефон так, что костяшки побелели, готовясь к обороне.
— Я тебя прекрасно понимаю, — неожиданно сказал он. — И… я приношу тебе извинения. От себя. За поведение Ларисы.
Я онемела от удивления. Такого поворота я не ожидала.
— Вы… что? — неловко проговорила я.
— Она не умеет по-другому, — продолжил он, и в его голосе послышалась такая усталая, выстраданная горечь, что мне стало почти жаль его. — Всегда через скандал, всегда с криком. У меня у самого, если честно, нервы уже сдают. Тридцать пять лет… — он не договорил, но я все поняла.
Я молчала, давая ему говорить.
— Я хочу, чтобы ты знала. Насчет квартиры. Да, мы помогали деньгами на первоначальный взнос. Но это была именно помощь. ПОДАРОК. Нам с ней, на свадьбу. Никаких расписок, никаких условий. Так что все эти разговоры про «нашу квартиру» — это бред. Квартира ваша. Общая. И я это подтвержу, если что. В суде, если дойдет… — он снова тяжело вздохнул. — Лишь бы этого не было.
— Геннадий Иванович… спасибо, — искренне прошептала я. Эти слова значили для меня больше, чем все юридические консультации. Это было признание моей правоты из стана «противника».
— Да не за что, — он прокашлялся. — Ты хорошая девушка. И Артем… он у нас просто запутался. Между молотом и наковальней. Мать у него… сложная. Ты уж потерпи его немного. Он должен сам головой понять, где правда.
— Я не знаю, сможет ли он, — честно призналась я.
— Дай ему время. А Ларису… не принимай близко к сердцу. Она как ураган — налетит, накричит и утихомирится. Пока не налетит снова.
Мы попрощались, и я опустила телефон. В голове был полный хаос. Я стояла на кухне, глядя в темное окно, в котором отражалась моя одинокая фигура. Вражеский лагерь дал трещину. Оказалось, что тихий, забитый свекор вовсе не разделяет взглядов своей жены.
Он видел все и, более того, был на моей стороне.
Эта поддержка была неожиданной и ценной. Но она же делала картину еще более трагичной. Выходило, что в этой войне пострадали все. Я, Артем, его отец. И только один человек — Лариса Петровна — продолжала сеять хаос, абсолютно уверенная в своей правоте.
Я вышла из кухни. Артем сидел в гостиной и смотрел телевизор, не видя его. Я остановилась в дверях.
— Звонил твой отец, — тихо сказала я.
Он медленно повернул голову. В его глазах мелькнуло удивление и тревога.
— И?
— Извинился за твою мать. И сказал, что деньги на квартиру были подарком. А не вложением.
Артем опустил глаза. Он ничего не ответил. Но по тому, как сжались его плечи, я поняла — этот разговор достиг цели. Удар был нанесен не мной, а его же отцом. И это било больнее.
Война продолжалась, но расстановка сил кардинально менялась.
Прошло два месяца. Осень окончательно вступила в свои права, за окном постоянно моросил холодный дождь, и люди спешно кутались в пальто и поднимали воротники. Но в нашей квартире было тепло. Тихо. И, что самое главное, безопасно.
Новый замок исправно щелкал, впуская и выпуская только нас двоих. Лариса Петровна затихла. После того как ее муж выступил против нее, а семейный чат отвернулся, ее натиск ослаб. Она не извинилась, конечно, это было бы слишком. Но она перестала звонить Артему с истериками и, насколько я знала, не пыталась больше прийти. Видимо, перспектива реального разговора с полицией ее все же охладила.
Артем… с Артемом было сложнее. Лед тронулся, но таял медленно и болезненно. Мы начали разговаривать. Сначала о бытовых мелочах: что купить на ужин, кто заплатит за коммуналку. Потом осторожно, будто ступая по тонкому льду, стали касаться чего-то большего.
Он записался к психологу. Не потому, что я его заставила, а потому что сам понял — не справляется. Понял, что его роль «послушного сына» разрушает его роль мужа. Он еще не сделал выбор, он все еще где-то посередине, но он хотя бы начал движение. Иногда по вечерам он пытался завести разговор, извиниться, но слова давались ему тяжело.
— Я просто не думал, что ты так это воспримешь, — сказал он как-то раз, глядя в окно на мокрый асфальт. — Для меня мама всегда была… ну, мамой. А ее вмешательство — чем-то само собой разумеющимся.
— А для меня наш дом был крепостью, — тихо ответила я. — Местом, где меня не могут унизить и где меня уважают. Ты этот замок сдал без боя.
Он кивнул, сжав губы. Больше он не оправдывался. Это был прогресс.
В тот вечер я сидела одна в гостиной, завернувшись в тот самый скомканный плед. Артем задержался на работе или, может быть, у психолога. В квартире царила та самая тишина, которой я так жаждала в первый вечер после взлома. Но теперь она не была пустой. Она была наполнена миром. Моим, отвоеванным миром. Я отстояла свое право на этот дом. Я заставила себя уважать. Я выиграла эту битву с вторжением, с наглостью, с попранием моих границ.
Но какой ценой?
Я смотрела на свою фотографию с Артемом, которую когда-то сдвинула Лариса Петровна. Теперь она стояла строго по центру тумбочки. Мы все так же смеялись на ней, но это был смех из другого времени, из жизни «до». До того, как я узнала, что мой муж может предать меня ради спокойной жизни. До того, как я увидела в его глазах не поддержку, а раздражение. Доверие, разбитое вдребезги, не склеить обратно. Оно всегда будет с шраминами. Я выиграла битву за стены, за замок, за свое пространство. Но война за моего мужа, за наши доверие и любовь, еще продолжалась. И я не знала, кто в ней победит. Останется ли со мной мужчина, которого я люблю, или на его месте навсегда останется испуганный мальчик, который однажды уже позволил вломиться в нашу жизнь? Я допила остывший чай и прижала колени к груди. Было тихо. Было безопасно. Но счастлива ли я была? Нет. Пока нет. Но я была сильна. И впервые за долгое время я точно знала — что бы ни случилось дальше, я больше никогда не позволю себя унижать. Никому и никогда.
Мой дом снова был моей крепостью. Пусть даже гарнизон в ней понес потери.
