Ключ повернулся в замке ровно в половину восьмого. Марина знала это без часов — Тамара Ивановна всегда приходила вовремя, с той самой немецкой пунктуальностью, которой она так гордилась. В руках у неё был пакет, из которого торчала зелень укропа, как букет увядающих цветов.
— Маришенька, я тут суп сварила, — голос свекрови плыл по коридору раньше, чем она сама появилась на кухне. — Думаю, дай занесу Игорьку, а то небось опять макаронами кормишь.
Марина стояла у плиты и помешивала в широкой чугунной сковороде золотистые кусочки курицы в медовом соусе. Рядом на разделочной доске лежали нарезанные тонкими перьями стебли спаржи — дорогой, купленной в хорошем магазине, не из ближайшего супермаркета. Она готовила это блюдо впервые, следуя рецепту из кулинарного блога, который нашла ещё неделю назад. Ей хотелось сделать что-то особенное, удивить мужа, показать, что она тоже умеет готовить изысканно.
Тамара Ивановна вошла на кухню и замерла. Её взгляд скользнул по сковороде, задержался на спарже, оценил открытую банку с мёдом и бутылочку соевого соуса. Лицо её не изменилось, но губы сжались в тонкую линию.
— Это что у тебя? — она подошла ближе, наклонилась над сковородой. — Какая-то китайщина?
— Курица в азиатском стиле, Тамара Ивановна, — спокойно ответила Марина, продолжая помешивать. — Игорь любит что-то новое попробовать.
Свекровь фыркнула. Она поставила свой пакет на стол с тем особым усилием, которое должно было подчеркнуть его вес и ценность. Затем достала трёхлитровую кастрюлю, обёрнутую газетой.
— Вот это настоящая еда, — она сняла крышку, и на кухню пахнуло густым ароматом куриного бульона с лавровым листом. — Домашний суп с лапшой. Без всяких там соусов непонятных. Игорь с детства такой любит.
Марина почувствовала, как в груди зарождается знакомое, тупое раздражение. Она не ответила. Просто выключила огонь под сковородой и начала накрывать на стол.
Игорь пришёл через двадцать минут. Он вошёл весёлый, бросил портфель в прихожей и сразу направился на кухню, привлечённый ароматами. Увидев мать, он расплылся в улыбке.
— Мам! Как ты тут? Опять нас балуешь?
— А как же, сыночек, — Тамара Ивановна уже расставляла на столе глубокие тарелки для супа. — Я тут суп сварила, настоящий, домашний. Не то что эти ваши покупные полуфабрикаты.
Марина сжала губы. Она поставила на стол свою сковороду с курицей и тарелку со спаржей. Игорь с интересом посмотрел на её блюдо, но мать уже наливала ему суп, и он автоматически взял ложку.
— Ммм, вкусно, — пробормотал он, хлебая горячий бульон. — Как в детстве.
Марина молча положила себе курицу. Она ела, не чувствуя вкуса, глядя, как муж с аппетитом доедает вторую тарелку маминого супа. Её блюдо так и осталось нетронутым на столе, остывающим укором.
— Игорёк, а ты курочку попробуй, которую Мариша приготовила, — наконец подала голос Тамара Ивановна, но в её тоне было что-то снисходительное, почти жалостливое.
Игорь послушно положил себе кусочек. Прожевал. Кивнул.
— Неплохо. Сладковато только.
— Вот я и говорю, — подхватила свекровь, — зачем эти сложности? Нормальную курицу пожарить с луком — и вкусно, и просто.
Что-то внутри Марины щёлкнуло. Не взорвалось, не загремело — именно щёлкнуло, как выключатель. Она доела свою порцию в полной тишине, встала и начала убирать со стола. Движения были механическими, отточенными. А в голове в это время складывалась картинка, ясная и чёткая, как чертёж.
Когда Тамара Ивановна ушла, оставив в холодильнике свою кастрюлю с супом и наказ Игорю обязательно доесть его завтра, Марина прошла в ванную. Она закрыла за собой дверь, включила воду и долго смотрела на своё отражение в зеркале. Женщина в зеркале была усталой, с потухшими глазами и горькой складкой у рта.
На следующий вечер Марина пришла с работы поздно. Игорь уже был дома, голодный и слегка раздражённый.
— Марин, а что на ужин? — крикнул он из гостиной, не отрываясь от телевизора.
— Мамин суп в холодильнике, — спокойно ответила она, проходя мимо на кухню.
Она открыла холодильник и достала контейнер с греческим салатом, который купила по дороге домой. Рядом стояла бутылка белого вина. Она налила себе бокал, села за кухонный стол и начала есть, медленно и сосредоточенно, наслаждаясь каждым кусочком.
Игорь появился на пороге минут через пять.
— Ты что, мне разогревать не будешь?
Марина подняла на него глаза. Спокойные, почти равнодушные.
— Микроволновка вон там.
Он стоял, открыв рот, не веря услышанному. Марина допила вино, встала и прошла мимо него в комнату. Включила ноутбук. Надела наушники. Игорь остался на кухне один, глядя на кастрюлю с маминым супом и на пустой бокал из-под вина.
Так продолжалось неделю. Каждый вечер Марина приходила и готовила только себе. Салаты, овощи на пару, иногда кусочек рыбы. Игорь питался тем, что приносила мать — супами, котлетами, пельменями. Он злился, пытался разговаривать, требовал объяснений. Она отвечала односложно, без эмоций.
— Я устала готовить для того, кому всё равно вкуснее мамина еда.
— Марина, ну это же глупо!
— Тогда готовь сам.
Он не умел. Он никогда не учился, потому что всегда были женщины, которые это делали за него. Сначала мать, потом жена. Теперь снова мать.
Тамара Ивановна приходила через день. Она входила в квартиру с видом хозяйки, расставляла в холодильнике свои кастрюли и судки, мыла посуду, которую Игорь оставлял грязной. Марина наблюдала за этим со стороны, не вмешиваясь. Она словно стала призраком в собственной квартире.
Однажды вечером, когда Тамара Ивановна в очередной раз появилась с пакетами, она не выдержала.
— Мариша, а долго ты ещё дуться будешь? — спросила свекровь с деланным участием. — Игорёк же мужчина, ему нужна нормальная еда, а не твои там салатики.
Марина стояла в дверях кухни и смотрела, как Тамара Ивановна хозяйничает у её плиты, у её холодильника, в её доме.
— Тамара Ивановна, — тихо сказала она, — вы правы. Игорь нуждается в нормальной еде. В вашей еде. Поэтому пусть он теперь ужинает у вас. Каждый день.
Свекровь обернулась, не понимая.
— Это как?
— Очень просто. Вы так волнуетесь, что ваш сын голодает. Так накормите его. У себя дома. А я буду есть свои салатики здесь, в тишине и покое.
Лицо Тамары Ивановны вытянулось.
— Ты что, совсем с ума сошла? Какая жена отказывается кормить мужа?
— Та, которой надоело слышать, что всё, что она готовит, хуже маминого.
В тот вечер разразился скандал. Игорь кричал, что она эгоистка и плохая жена. Тамара Ивановна причитала, что она разрушает семью. Марина стояла, прислонившись к стене, и молчала. Она была спокойна, почти безразлична. Что-то важное внутри неё уже умерло, и кричать на мёртвое бессмысленно.
Игорь начал ужинать у матери. Каждый вечер он приходил домой поздно, сытый и довольный, пахнущий борщом и жареной картошкой. Марина встречала его кивком, не отрываясь от книги или ноутбука. Они почти не разговаривали. Спали на разных сторонах кровати, отвернувшись друг от друга.
Однажды, через месяц такой жизни, Марина вернулась с работы и увидела на кухонном столе большую кастрюлю. Она была накрыта крышкой и укутана полотенцем. Рядом лежала записка от Тамары Ивановны: «Мариша, сварила тебе борщ. Ты совсем исхудала на своих диетах. Поешь нормально.»
Марина стояла и смотрела на эту кастрюлю. Это был не просто борщ. Это было признание её поражения, её капитуляции. Свекровь протягивала ей руку — не для примирения, а для того, чтобы снова поставить на место, показать, кто здесь главная.
Она взяла кастрюлю обеими руками. Она была тяжёлой, ещё тёплой. Марина понесла её в ванную. Открыла крышку унитаза. И медленно, методично вылила туда густой, тёмно-бордовый борщ. Кусочки капусты, свёклы, картофеля исчезали в воде с тихим чавканьем. Она нажала слив и смотрела, как мощный поток уносит вниз всю эту «заботу».
Кастрюлю она вымыла, вытерла досуха и поставила в прихожей у двери. К ней прикрепила свою записку: «Тамара Ивановна, спасибо за заботу. Но я взрослый человек и сама решаю, что мне есть.»
Игорь пришёл через час. Он увидел кастрюлю, прочитал записку. Лицо его побелело.
— Ты что сделала с борщом?
— Утилизировала.
— Как — утилизировала?!
— Вылила в унитаз.
Он смотрел на неё так, будто видел впервые. В его глазах была смесь ужаса и непонимания.
— Ты ненормальная, — выдохнул он. — Это же мама… для тебя…
— Для меня? — Марина усмехнулась. — Игорь, твоя мама ничего не делает для меня. Она делает всё для тебя. Она кормит тебя, стирает тебе, убирает за тобой. Она просто использует мою квартиру как филиал своего дома.
— Это наша квартира!
— Наша? — она подошла к нему вплотную. — Тогда почему здесь хозяйничает твоя мама, а не я? Почему ты ешь её еду, а мою даже не пробуешь? Почему любое моё блюдо хуже маминого?
Он молчал. Потому что ответа у него не было.
— Знаешь что, Игорь, — Марина прошла мимо него в спальню, — может, тебе просто вернуться к маме? Она же всё для тебя делает. Зачем тебе жена, если есть мама?
Той ночью он не спал. Марина слышала, как он ворочается, вздыхает, встаёт и ходит по квартире. Утром он сидел на кухне с красными глазами и чашкой остывшего кофе.
— Мне нужно подумать, — сказал он, когда она вышла.
— Думай, — спокойно ответила Марина. — Только учти — я больше не собираюсь соревноваться с твоей мамой. Либо ты женат на мне, либо на ней. Третьего не дано.
Следующие дни прошли в напряжённой тишине. Игорь ходил мрачный, на звонки матери отвечал односложно. Тамара Ивановна приходила реже, но каждый её визит был наполнен молчаливым укором и обидой. Марина держалась спокойно, даже холодно. Она поняла главное — она устала бороться. Устала доказывать, что она достойна уважения в собственном доме.
Перелом наступил неожиданно. В среду вечером, когда Тамара Ивановна в очередной раз появилась с кастрюлей, Игорь встретил её на пороге.
— Мам, спасибо, но не нужно.
Свекровь замерла, не понимая.
— Что не нужно?
— Суп. И вообще всё это. Я сам справлюсь.
— Игорёк, да ты же не умеешь готовить!
— Научусь, — он взял у неё кастрюлю и вернул обратно. — Мам, я тебя люблю. Но Марина права. Я взрослый мужчина, и пора мне научиться заботиться о себе и своей жене.
Лицо Тамары Ивановны исказилось. В её глазах мелькнула обида, боль и что-то похожее на страх.
— Это всё она! Она тебя настроила против меня!
— Нет, мам. Это я сам понял. Слишком поздно, но понял.
Когда свекровь ушла, хлопнув дверью, Игорь вернулся на кухню. Марина сидела за столом со своим обычным салатом. Он подошёл, сел напротив.
— Научишь меня готовить?
Она подняла на него глаза. Впервые за долгое время в них мелькнуло что-то живое.
— Это серьёзно?
— Абсолютно.
Марина молчала несколько секунд. Потом кивнула.
— Хорошо. Но я не буду делать всё за тебя.
— Понял.
Они начали с простого — яичницы, макарон с соусом, овощного супа. Игорь резал лук неуклюже, обжигался о сковородку, пересаливал. Марина поправляла, показывала, но не вмешивалась. Они работали вместе, бок о бок, и между ними впервые за месяцы возникло что-то похожее на близость.
Через неделю Тамара Ивановна позвонила. Голос её был обиженным и требовательным.
— Игорь, я тут котлеты сделала. Может, зайдёшь?
— Мам, спасибо, но мы сегодня сами готовим. Марина учит меня делать ризотто.
В трубке повисло молчание.
— Ризотто? — голос свекрови дрогнул. — Что это вообще такое?
— Итальянское блюдо, мам. Очень вкусное. Как-нибудь приготовлю тебе.
Когда он положил трубку, Марина стояла у плиты и помешивала рис. Она не обернулась, но Игорь видел, как улыбка тронула уголки её губ.
— Думаешь, получится? — спросил он, подходя сзади и осторожно обнимая её за плечи.
— Не знаю, — честно ответила она. — Но мы можем попробовать.
И это было началом. Не счастливого конца — просто началом их совместной жизни, настоящей, где они оба учились быть командой, а не соперниками за любовь третьего человека.
Тамара Ивановна продолжала приходить, но теперь это были визиты гостьи, а не хозяйки. Марина научилась не воспринимать её советы как критику, а Игорь — вежливо, но твёрдо устанавливать границы. Они всё ещё ошибались, срывались, но теперь делали это вместе.
А та кастрюля, которую Марина когда-то вылила в унитаз, стала между ними негласным символом. Символом того, что иногда нужно разрушить старое до основания, чтобы построить что-то новое. Что-то своё.
